. Что характерно, Дзержинский заявил о своем выходе из узкого фракционного руководства РКП(б): «…не хочу быть участником раскола, который принесет гибель партии»[366].
6 октября «четверка» направила «девятке» следующее заявление:
«1. Четверка согласна сделать все возможное, чтобы избежать открытой дискуссии (Сталин написал слева от текста на полученном экземпляре заявления: “Запретить [открытую дискуссию] безусловно”. – С.В.).
2. Четверка не может, однако, отказаться от убеждения, что проповедь бухаринской точки зрения крайне вредна и влечет за собой ряд практических ошибок.
3. Ввиду этого четверка призывает фракцию со всем вниманием отнестись к этому вопросу, всесторонне изучить его, ибо он неминуемо встанет в ближайшем будущем.
4. А пока четверка настаивает на том, чтобы семерка не солидаризовалась с ошибками бухаринского направления.
5. В этих целях необходимо: а) отменить резолюцию семерки о солидаризации со статьей Стецкого и с мнимой ошибкой т. Каменева; б) статьи Крупской и Каменева напечатать в “Правде” (причем фраза в статье Крупской о том, что учиться у капитализма надо по-ильичевски, а не по-струвовски (от Струве. – С.В.), показавшаяся неудобной, может быть выпущена); в) настаивает, чтобы на страницах “Правды”, “Большевика”, “Комсомольской правды” и пр. не велась систематическая проповедь бухаринской точки зрения – для чего четверка предлагает сговориться, как практически обеспечить выравнивание линии в “Большевике”, “Комсомольской правде” и пр.; г) считает желательным выработку на данном Пленуме совместной политической декларации, делающей невозможной отождествление направления партии с линией Бухарина.
6. Считает необходимым не допускать никаких организационных перемещений сторонников взгляда четверки.
7. Выбрать авторитетную комиссию для разбора организационных трений внутри семерки и с докладом на фракции»[367].
7 октября Зиновьев с Бухариным обменялись записками в ЦК РКП(б) с приложением цитат из высказываний и статей последнего. В целом можно констатировать, что в большей степени правота была на стороне Бухарина, который, как бы там ни было, осуждал «кулацкий уклон»[368]. В тот же день Президиум ЦКК РКП(б) не в первый и далеко не в последний раз доказал, что он полностью разделяет взгляды большинства ЦК РКП(б). В. Куйбышев, Н. Янсон, И. Ильин, Н. Шверник, Н. Лисицын, В. Косарев, С. Чуцкаев, И. Коротков, М. Пастухов, Б. Ройзенман, А. Шотман, М. Шкирятов, А. Сольц, Д. Лебедь и А. Назаретян подписали следующее заявление:
«Члены Президиума ЦКК, ознакомившись с документом “четырех”, с ответом на него большинства руководящего коллектива и с другими материалами, считают, что выявившиеся в этих материалах и документах разногласия могут и должны быть изжиты внутри нашего ленинского большинства ЦК. Члены Президиума ЦКК считают, что открытая партийная дискуссия в настоящий момент грозит бесконечными затруднениями для партии и пролетарской власти и может поставить под угрозу единство нашей партии.
Требования “четырех” перенесения спорных вопросов на открытую дискуссию, от которой они не отказываются полностью и в последующем документе (“Наш ответ девятке”), вынуждают нас, членов Президиума этого органа, который, по замыслу В[ладимира] И[льича], “не взирая на лица”, должен неуклонно охранять единство партии, всеми силами протестовать против этого требования. Независимо от той оценки, которая будет ленинским большинством ЦК дана выступлению четырех, члены Президиума [ЦКК] считают правильным заявление большинства руководящего коллектива в его ответе четверке, что дискуссия не должна быть допущена и единство партии всеми мерами должно быть сохранено»[369].
На следующий день, 8 октября, обеим составляющим сталинско-зиновьевского, «ленинского», ядра ЦК и ЦКК РКП(б) удалось прийти к некоторому временному компромиссу. Сталин, Каменев, Бухарин, Томский и Рыков приняли «сов[ершенно] секретную резолюцию»:
«1. Одобрить проект резолюции семерки “О работе среди деревенской бедноты” (“тезисы т. Молотова”), поручив семерке вести решительную борьбу как с уклоном затушевывания кулацкой опасности (Богушевский, Слепков и др.), так и с уклоном к затушевыванию роли середняка ([Юрий] Ларин и др.), чреватыми опасностью подрыва политики партии в деревне, принятой на XIV конференции.
2. Признать недопустимой открытую дискуссию между лидерами фракции, а равно и полемику в печати против них, обязав семерку следить за тем, чтобы было безусловно обеспечено единство линии ленинцев в подготовительной работе к XIV съезду путем предварительного согласования важнейших выступлений.
3. Признать, что семерка поступила правильно, не допустив открытой дискуссии между лидерами фракции (курсив наш. – С.В.).
4. Поручить семерке дать в “Правду” общую статью без подписи в виде передовицы на основе “тезисов Молотова”.
5. Признать, что лучшим средством дезавуирования лозунга “обогащайтесь” является соответствующее выступление самого т. Бухарина в печати. Принять к сведению заявление т. Бухарина, что на днях он сделает такое выступление…»[370]
10 октября 1925 г., в ходе прений по докладу М.П. Томского о командировке в Великобританию по делам мирового коммунистического движения, в высшем руководстве РКП(б) в полушутливой форме обсуждения нравов, бытовавших в английской коммунистической партии, состоялся обмен мнениями по вопросу о месте и роли генерального секретаря ЦК РКП(б).
Делясь впечатлениями от командировки, М.П. Томский заявил: «Во-первых, после прений, в которых высказались диаметрально противоположные мнения, Центральный Комитет вопрос на голосование не ставит. На мой вопрос: “Почему не ставит на голосование?” – мне ответили: “Мы избегаем голосования, мы почти никогда не голосуем”. – “Почему?” – “Зачем голосовать? Настроение видно и так, это обостряет отношения”. Там даже и коммунисты не заостряют вопросов (не по-ленински. – С.В.). Это не то, что у нас, когда происходит столкновение двух мнений так, что искры летят, потом мы голосуем, потом должно быть зафиксировано, кто голосовал, как голосовал и т. д. Там этого нет: там при обсуждении вопроса стараются добиться единогласного решения без голосования. Это тоже характерная черточка. Индивидуализм там развит в политике чрезвычайно. Он настолько развит, что одним из препятствий к дальнейшему [расширению] Британской коммунистической партии являются вопросы дисциплины. Для англичан чрезвычайно трудно понять, как это так, если я не согласен по тем или иным вопросам, головать я буду против своего убеждения или что я не имею права высказать свое мнение (в Советском Союзе привыкли и к первому, и ко второму. – С.В.). Это чрезвычайно трудный вопрос, который не могли бы понять англичане»[371]. Кроме того, в СССР «для каждого большевика несомненно то, что иногда по некоторым вопросам, независимо от того, в большинстве или меньшинстве он, выгодно бывает перед массами развернуть свою программу (в 1920‐е гг. это было особенно характерно для деятелей оппозиции. – С.В.). Ну, побьют тебе немножко морду, но, по крайней мере, показать, како верующи». В Англии такого не было[372].
Председатель избирался на каждом конгрессе Генерального совета, и у него было одно право: на следующем конгрессе «через год» председательствовать. «На данный конгресс председателя избирает предшествующий конгресс. (Смех. Ворошилов и Каганович: “А в течение года что он делает?” Каменев: “Ждет следующего конгресса”. Смех.). Он председательствует на заседаниях Генерального совета – это его первое право. Второе право: он будет председательствовать на конгрессе – это считается вполне достаточным. […] Никаких политических выступлений он не имеет права делать»[373].
Томский рассказал, что вся практическая работа Генсовета была сосредоточена «в руках секретаря», который «не имеет права голоса на заседаниях Генерального совета» и «не имеет права вмешиваться в вопрос избрания председателя. […] Считается верхом неприличия, чтобы он сказал какое-нибудь мнение, участвовать в каком-нибудь блоке, агитации по выборам председателя. Как будто очень маленькая роль, но на самом деле секретарь имеет право подписывать и посылать документы от имени Генерального совета; секретарь подготавливает вопросы по всякому порядку дня Генерального совета»[374]. И, видимо, не случайно из выступления Томского в ходе внесения в стенограмму правки убрали положение, поразительно напоминавшее реальную расстановку сил в высшем большевистском руководстве: «Члены Генерального совета приходят на заседание Генерального совета голенькими, у них ничего нет в руках по той повестке, все материалы, все подготовленные вопросы, все находится у секретаря, который докладывает, подготавливает резолюции, решения Генерального совета. За это он не имеет права голоса на Генеральном совете (смех), о чем он и не особенно печалится, нужно сказать»[375]. Секретарь Генерального совета Фред Брамли, в отличие от председателя, «не избирается на каждый год, а как он выбран, так он уже и будет секретарем до тех пор, пока он не совершит какого-нибудь душупотрясающего преступления или пока он не умрет»[376]. Сталин, который будет руководить Секретариатом ЦК ВКП(б) – КПСС до марта пятьдесят третьего года, тут же заявил с места, что «секретарь есть выразитель преемственности»[377]