[578]. В резолюции съезда зафиксировали, что «в настоящих условиях […] второй уклон грозит возвратом к политике раскулачивания, срывом нынешней линии партии в деревне, линии, уже обеспечившей серьезные политические успехи, срывом смычки между пролетариатом и крестьянством и, стало быть, срывом всей нашей строительной работы»[579].
По свидетельству А.И. Рыкова, перед самым съездом большинство ЦК РКП(б) обсуждало с Г.Е. Зиновьевым вопрос о том, что сделать во избежание «лихорадки в партии и в стране». Ленинградский диктатор выразил готовность «сесть за общий стол и единогласно составить проект резолюции по докладу Центрального Комитета», принять и признать «все тезисы т. Сталина», но уточнил: он и его сторонники не могут «сделать одного – допустить, чтобы произошли изменения в руководстве Ленинградской организацией», в частности в ее печатном органе – «Ленинградской правде»[580]. Естественно, руководящее ядро РКП(б) такое предложение не устроило[581].
Уже 20 декабря на четвертом заседании сталинец Е.М. Ярославский в развитие идеи будущего деятеля Правой оппозиции, а пока пламенного сторонника «генеральной линии партии» Н.А. Угланова о необходимости «положить конец разделению партии на отдельные сферы влияния» вождей предложил снять Г.Е. Зиновьева с поста председателя Ленинградского совета, с тем чтобы он мог сосредоточиться на руководящей работе в Коминтерне: «Тов. Зиновьев – председатель Исполкома Коминтерна. Больше этого руководства, больше этого [поста] для члена партии трудно придумать. Пусть он в эту область всю свою колоссальную энергию, все свои агитаторские, пропагандистские, организационные силы и таланты вложит. Мы увидим только усиление работы Коминтерна. А в Ленинградской организации не будет его личного влияния, которое мешает иногда выявиться общественному мнению членов партии»[582]. Все делегаты прекрасно понимали: с учетом ставки большинства ЦК на построение социализма в одной стране председатель Исполкома Коминтерна, отстаивавший продолжение курса на мировую революцию, – политический труп, а самый Коминтерн перестает играть ту роль, которую он играл в начале двадцатых годов.
21 декабря от имени Новой оппозиции Л.Б. Каменев впервые публично заявил то, что ранее говорил только представителям руководящего ядра РКП(б) и лично И.В. Сталину как генсеку: «Мы против того, чтобы создавать теорию “вождя”, мы против того, чтобы делать [одного] “вождя”. Мы против того, чтобы Секретариат, фактически объединяя и политику, и организацию, стоял над политическим органом. Мы за то, чтобы внутри наша верхушка была организована таким образом, чтобы было действительно полновластное Политбюро, объединяющее всех политиков нашей партии, и вместе с тем, чтобы был подчиненный ему и технически выполняющий его постановления Секретариат»[583]. Под возмущенный шум подавляющего большинства делегатов Л.Б. Каменев мужественно продолжил: «…вредно для партии, если будет продолжаться такое положение, когда Секретариат объединяет и политику, и организацию и [тем самым] фактически предрешает политику»[584]. Это предложение Каменев сделал от лица всех руководителей Новой оппозиции: 23 декабря Г.Е. Зиновьев в заключительном слове по содокладу более взвешенно предложил съезду то же самое: «Мы должны поручить ЦК партии на первом его заседании обсудить точно вопрос о размежевании функций Политбюро, Оргбюро и Секретариата под углом зрения полновластного Политбюро и служебного, подчиненного ему, Секретариата»[585]. ЦК предложение Зиновьева принять не мог. И было невозможно провести в 1925 году то, что не удалось в 1923‐м.
Л.Б. Каменев был, как всегда, последовательнее ближайшего товарища по высшему руководству РКП(б): в своем выступлении 21 декабря 1925 г. он от своего имени добавил, что не рассматривает И.В. Сталина в роли «объединителя большевистского штаба»[586]. Тут, правда, следует заметить, что в дипломатии, когда посол говорит что-либо от своего имени, это означает, что он вещает от лица своего государства, но последнее не гарантирует цельность позиции. В буре негодования по поводу конкретного организационного вывода, предложенного когда-то В.И. Лениным, а теперь Л.Б. Каменевым, потонуло главное.
Дьявол, как всегда, скрывался в мелочах. Вождей оставалось несколько, но руководитель в партии уже был один. М.П. Томский в экзальтации убеждал сам себя, что «системы единоличных вождей» в партии «не будет», за минуту до этого признав, что не желавшее вести никакие дискуссии большинство ЦК РКП(б) сгруппировалось «вокруг Сталина»[587]. Л.Б. Каменев назвал И.В. Сталина «руководителем партии»[588], и ни делегаты съезда, ни сам генсек его не поправили. Притом что В.И. Ленин был категорически против титула «председатель ЦК»[589] во времена, когда ленинский Центральный Комитет действительно вершил судьбы большевистской партии. Притом, что незадолго до «избрания» И.В. Сталина генсеком, 28 марта 1922 г., никто из делегатов XI съезда РКП(б) не оспорил заявление Ю. Ларина, без тени намека на иронию заявившего: «Речь Ленина была очень хороша прежде всего тем, что сказал ее он, то есть что он имел возможность ее сказать, что он выздоровел, что был здесь. Но если отнять от нее это ее главное достоинство, то останется немного. В то время, когда страна, по его же собственному заявлению, стоит перед крупнейшим хозяйственным кризисом, когда надо было говорить о том, что именно политический центр партии собирается для борьбы с ним делать, Ленин об этом как раз ничего не сказал, хотя, без сомнения, эти мысли занимают теперь всех нас, всех руководителей партии (курсив наш. – С.В.)»[590].
К концу XIV съезда РКП(б) – ВКП(б) 1925 г. на спектакле, в ходе которого представители пролетарских и красноармейских масс, а также трудовых казаков при единичных выступлениях сторонников оппозиции расписывались в верности руководящему большевистскому ядру и кляли Зиновьева со товарищи, четко звучали приветствия съезду и, в частности, «революционному штабу под руководством ЦК партии» во «во главе» с генеральным секретарем И.В, Сталиным, во всех отношениях достойным «учеником В.И. Ленина»[591].
Однако поистине саморазоблачительное заявление сделал председатель Центральной контрольной комиссии В.В. Куйбышев – бывший секретарь ЦК РКП(б): «Знают же все […] члены партии, что, говоря об уменьшении власти Секретариата», они «тем самым» говорят «о понижении полноты руководства со стороны Центрального Комитета партии»[592]. Уже не Г.Е. Зиновьев в личной переписке с Н.И. Бухариным, а представитель руководящего сталинско-бухаринского ядра на заседании верховного органа партии фактически признал тождественность Секретариата и ЦК.
А.И. Рыков сам себе напророчил 22 декабря 1925 г.: после организации подготовки «крупнейших кадров» (добавим от себя – Секретариатом ЦК) «…у партии не может быть непреодолимых затруднений в том отношении, чтобы в случае надобности она не могла обойтись и делать свое дело без любого из нас»[593]. В конечном итоге без вождей Гражданской войны и начала 1920‐х гг. И.В. Сталин действительно легко обошелся.
Единственным шансом Г.Е. Зиновьева и его товарищей по ЦК РКП(б) был переход к нелегальным методам борьбы. Уже в ходе съезда вожди Новой оппозиции «секретно» распространили между делегатами «Сборник материалов по спорным вопросам», существование которого сразу же сделал достоянием партийной общественности И.В. Сталин[594].
Более чем активно продолжала, и притом после голосования за сталинский и молотовский отчеты ЦК РКП(б), действовать «Ленинградская правда» с ее редакционными «пояснениями»[595] в передовицах номеров за 24, 25, 26 и последующие[596] числа декабря. 28 декабря, по предложению старого большевика, председателя Уральского областного исполкома Даниила Егоровича Сулимова, съезд поручил «ЦК принять немедленно меры по изменению и улучшению состава редакции “Ленинградской правды”»[597].
Более того, специально для сторонников Г.Е. Зиновьева уставной комиссией съезда был дополнен пункт о полномочиях Центрального Комитета: отныне в главном организационном документе партии его высшему органу предоставлялось (и без того, впрочем, имевшееся у него, на что справедливо указал ответственный сотрудник Секретариата Л.М. Каганович[598]) право на утверждение редакторов крупнейших печатных органов важнейших местных организаций ВКП(б) [599]. В ходе обсуждения вопроса деятель Новой оппозиции М.М. Харитонов выступил с резкой критикой дополнения заранее напечатанного проекта Устава, предложенного съезду большинством исключительно вследствие того, что «Ленинградская правда», по его выражению, «вела себя не так, как она должна была себя вести по мнению авторов этого пункта»[600]. Естественно, Харитонов не преминул заметить, что дополнение – «шаг назад в области внутрипартийной демократии на девятом году советской власти»