Все вышеизложенное Вам я довел до сведения Бюро Московск[ого] к[омите] та»[853].
Эту «личную» «докладную записку»[854] завершал примечательный пассаж: «Частное. Совещание членов бюро и секретарей райкомов вынесло по этому поводу решение, о котором нужно мне и т. Бауману с Вами поговорить. Сообщите, когда можно, так как во вторник мы хотим поставить [вопрос о нелегальной деятельности оппозиции] официально (курсив наш. – С.В.) на Бюро М[осковского] к[омите]та»[855]. Когда оппозиционеры устраивали совещания, это были совещания фракционные, но когда тем же самым занимались столичные руководители под присмотром товарища Сталина, – никаких проблем.
12 августа 1926 г. в своем выступлении в Политбюро ЦК ВКП(б) по поводу назначения Л.Б. Каменева полпредом в Токио, Г.Е. Зиновьев заявил: «Тов. Сталин выставляет свою кандидатуру на роль могильщика партии и революции»[856]. Следствием данного заявления явился «строгий выговор»[857] по партийной линии.
Сталинцы активно направляли оппозиционеров на страшно ответственную работу в Тмутаракань, а оппозиционеры, в строгом соответствии со своей тактикой, да и по материальным соображениям заваливали аппарат ЦК ВКП(б) требованиями об отмене назначений и сказывались больными[858].
14 августа сам Е.А. Скользнев отправил в ЦКК ВКП(б) заявление, в котором констатировал: «…оппозиция в своих действиях по отношению к большинству ЦК и всей партии зашла слишком далеко. Ежели не существует формально созданного центрального комитета, то нет никакого сомнения, несмотря на ироническое замечание Смирнова В.М., что “есть Московский комитет, к которому и надлежит обращаться”, на мой взгляд, существует спаянная внутренней дисциплиной группа, которая, независимо от названий “ЦК” или “МК”, руководит всей работой централизованным порядком, доставая материал, размножая и распространяя его и снабжая им низы и идеологически направляя ее вплоть до созыва активных собраний, указанных в данном заявлении»[859].
Другой раскаявшийся оппозиционер – Василий Финашин – доложил в ЦК ВКП(б) 23 сентября 1926 г., что «в организованных кружках» оппозиционеров «существует самостоятельность – членские взносы (курсив наш. – С.В.), взимаемые в таком же размере, как и в партии ВКП(б), для поддержания исключенных партийцев, а также и на оплату различной отпечатывающейся литературы, машинисткам и т. п.»[860]. Занятия в оппозиционных кружках велись «…регулярно, два раза в неделю»[861], причем на занятия эти приглашались красные профессора»[862].
У «троцкистского-зиновьевского оппозиционного блока» был один козырь – оба его вождя были выдающимися ораторами и полемистами, борцами за дело мировой революции с мировыми же именами. Как было сказано в одном оппозиционном документе (от 13 ноября 1927 г.), «Зиновьев – знамя ленинского Коминтерна. Троцкий – знамя первой в мире Красной армии. Никакая “проработка” не изменит, никакая фальсификация истории не вытравит из сознания миллионов этого факта»[863]. (Не потому ли в эпоху т. н. Большого террора будет расстреляно свыше 600 тыс. человек, а 1 млн 200 тыс. будут сидеть в лагерях?)
В то время, когда Сталин со товарищи вовсю планировали снятие Г.Е. Зиновьева с поста председателя Исполкома Коминтерна, сам Зиновьев, понимая, что его отстранение от руководства делом мировой революции, – вопрос решенный, тем не менее хотел использовать коминтерновскую трибуну для пропаганды идей Объединенной оппозиции. 12 сентября 1926 г. Г.Е. Зиновьев написал Л.Д. Троцкому:
«Дорогой Лев Давыдович!
Поехать мне никак нельзя было. Я работаю над “письмом” Коминтерну, где скажу все. Остались считанные дни. Целесообразнее всего ускорить свидание в Москве. Думаю, что числа 25‐го (максимум – 27‐го) мы все [включая Каменева. – С.В.] должны быть там. Только это практично. На 25/Х назначен Пленум ИККИ. Вероятно, это совпадет с конф[еренцией], сделают совместное заседание и пр.
Хотел бы знать точно день Вашего выезда в Москву. Дайте знать.
Искр[енний] привет!
Ваш Зинов[ьев]»[864].
23 сентября И.В. Сталин написал В.М. Молотову: «Если Тр[оцкий] в бешенстве и он думает “открыто ставить ва-банк”, тем хуже для него. Вполне возможно, что он вылетит из ПБ теперь же: это зависит от его поведения. Вопрос стоит так: либо они должны подчиниться партии, либо партия должна подчиниться им. Ясно, что партия перестанет существовать как партия, если она допустит последнюю (вторую) возможность»[865].
26 сентября Л.Д. Троцкий и Г.Е. Зиновьев отредактировали тезисы «Китайская Компартия и Гоминьдан», в самом начале которых заявили: «Факты и документы из политической жизни Китая последнего времени дают совершенно бесспорный ответ на вопрос о дальнейших взаимоотношениях Компартии и Гоминьдана. Революционная борьба Китая уже с 25‐го года вступила в новую эпоху, которая характеризуется прежде всего активным выступлением широких пролетарских масс, стачками и созданием профсоюзов. В движение вовлекаются, несомненно, в возрастающей степени крестьяне. Одновременно с этим торговая буржуазия и связанные с нею элементы интеллигенции откалываются вправо, занимая враждебную позицию против стачек, коммунистов и СССР»[866]. Вожди Объединенной оппозиции доказывали, что «суньятсенизм как идеалистическое мелкобуржуазное учение о национальной солидарности[867] мог играть относительно прогрессивную роль в ту эпоху, когда коммунисты могли уживаться в одной организации со студентами и прогрессивными купцами на основах неоформленного союза. Классовая дифференциация внутри китайского общества и внутри Гоминьдана есть не только неотвратимый, но и глубоко прогрессивный факт. Он означает, вместе с тем, что суньятсенизм весь отошел в прошлое. Отказ Компартии от критики этого учения, которое чем дальше, тем больше будет связывать китайскую революцию по рукам и по ногам, был бы самоубийством. Между тем, такое обязательно вытекает из принудительного (? – С.В.) организационного сожительства в рамках одной и той же политической организации, когда коммунисты добровольно идут на положение систематически угнетаемого меньшинства»[868].
Настаивая на выходе Китайской коммунистической партии из Гоминьдана, Троцкий с Зиновьевым разъясняли: «В корне неверно, будто выход из Гоминьдана означает разрыв союза с мелкой буржуазией (именно в этом ключе предложения Троцкого с Зиновьевым критиковали сталинцы. – С.В.). Суть дела в том, что тот бесформенный союз пролетариата, мелкобуржуазных, купеческих и иных элементов, который находил свое выражение в Гоминьдане, теперь уже невозможен. Классовая дифференциация перешла в область политики. Отныне союз между пролетариатом и мелкой буржуазией может опираться лишь на определенные, ясно оформленные, соглашения. Организационное размежевание, с неизбежностью вытекающее из классовой дифференциации, не исключает, а наоборот, предполагает – в данных условиях – политический блок с Гоминьданом в целом или с отдельными его частями во всей республике или в отдельных провинциях, в зависимости от обстановки. Но, прежде всего, партии необходимо обеспечить полную свою организационную самостоятельность и ясность своей политической программы и тактики в деле борьбы за влияние на пробужденные пролетарские массы»[869].
Если сталинско-бухаринское руководство обвиняло троцкистско-зиновьевский блок в «ликвидаторстве», то последний ответил обвинением в «хвостизме»: «Политика выражается через организацию. Вот почему вполне возможен оппортунизм в организационном вопросе, как учил нас Ленин. Этот оппортунизм может принимать разные выражения, в зависимости от условий. Одной из форм организационного оппортунизма является хвостизм, то есть стремление держаться за такие организационные формы и отношения, которые пережили себя и потому превращаются в свою противоположность. Организационный хвостизм мы за последнее время наблюдали на двух примерах: а) в вопросе об Англо-русском комитете; б) в вопросе о взаимоотношениях [Китайской] компартии и Гоминьдана. И в том, и в другом случае хвостизм цепляется за организационную форму, уже опрокинутую ходом классовой борьбы. И в том, и в другом случае пережившая себя организационная форма помогает правым элементам и связывает по рукам и по ногам левые. На этих двух примерах надо учиться»[870].
Как указал в своей книге Н.А. Васецкий, на собраниях в ряде партийных ячеек (например, 30 сентября на собрании коммунистов службы тяги Рязано-Уральской железной дороги) оппозиционерам удалось протащить резолюции в поддержку своей платформы, однако в подавляющем большинстве парторганизаций оппозиционеры потерпели поражение. Не помогло даже личное присутствие лидеров Объединенной оппозиции на многих собраниях. Именно так, в частности, обстояло дело на столичном заводе «Авиаприбор», где с оппозиционными речами выступили Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий, Г.Л. Пятаков и другие. С 1 по 8 октября из присутствовавших на собраниях в Московской организации ВКП(б) 53 208 членов партии оппозицию поддержал лишь 171 член партии и 81 в ходе голосования воздержался, тогда как «генеральную линию партии» поддержало 99,3 % коммунистов. В Ленинграде из 34 180 участвовавших в собраниях членов партии оппозицию поддержало 325 человек – несмотря на то, что в колыбель революции прибыла большая группа оппозиционеров во главе с Г.Е. Зиновьевым