[906]. По данным Белайса, продолжалось распространение оппозицией секретных документов ЦК ВКП(б). Зиновьевцы поручили руководителям их нелегальных групп «…вести только информационную работу среди завербованных приверженцев»[907]. Во избежание провалов было предписано открытой агитации в массах не вести[908].
В условиях, когда Объединенная оппозиция вовсю развернула подпольную работу, И.В. Сталин также устал от миндальничания с «товарищами противниками». 4 декабря 1926 г., в ходе словесной перепалки с Л.Б. Каменевым на заседании Расширенного пленума Исполкома Коминтерна, генсек нанес Объединенной оппозиции удар ниже пояса. Данный сюжет, истоки которого в 1917 г., достоин самостоятельной главы.
Глава 13«Десять лет никто никогда не смел возвращаться к этой сплетне», или Телеграмма Каменева «Великому князю Михаилу»
4 декабря 1926 г. Сталин публично обвинил Каменева в том, что в первые дни Февральской революции Лев Борисович был в числе подписавших телеграмму великому князю Михаилу Романову[909]. Каменев возмутился и стал отрицать факт отправки телеграммы. И действительно великому князю Михаилу Александровичу он ничего не посылал.
8 марта 1917 г. в газете «Енисейский край» была опубликована статья «Дни великих событий в Красноярске и в губернии. Ачинск в исторические дни». В ней было дано описания выступления «Ю. Каменева» и приводилась, конечно же, «контрреволюционная» телеграмма – никакому не Михаилу Романову:
«Оратор начал с рассказа о том, как он попал в Ачинск. Был одним из редакторов рабочей газеты, работал для освобождения рабочего класса, а в результате – суд и ссылка. И хотя оратор мало знаком с местной ачинской жизнью, но тем не менее он надеется, что в этой историческую минуту собрание позволит ему сказать несколько слов.
Собрание ответило на заявление гражданина Каменева дружными аплодисментами и возгласами: “Просим!”
Оратор произнес сильную, яркую речь. Бесчисленное множество раз речь его прерывается шумными аплодисментами. Сущность речи может быть формулирована следующим образом.
Задача дня – укрепление нового правительства, безусловная его поддержка, выполнение всех его распоряжений. А для этого необходимы спокойствие, выдержка, единение; нужна организованность, необходимо осознать себя гражданами, необходимо из людской пыли превратиться в людской гранит.
Воля народа должна получить свое выражение в Учредительном собрании. Оратор приветствует Временное правительство, взявшее на себя задачу организации Учредительного собрания. Он приветствует великого князя Михаила Александровича не как великого князя, а как гражданина России – за то, что он из рук отрекшегося от власти императора не принял корону и вопрос о форме правления предоставил на разрешение Учредительного собрания (здесь и далее в цитате курсив наш. – С.В.).
Оратор не закрывает глаза на то обстоятельство, что людей, сегодня объединившихся в борьбе со старой властью, очень многое разделяло вчера и очень многое будет разделять завтра. Но сейчас все то, что нас разъединяет, отходит на задний план; сейчас остается единственная задача – окончательное разрушение старого порядка, упрочение новых форм жизни, создание новых условий для общественной работы.
Даже вопрос о войне, вопрос по существу которого оратор сейчас своего взгляда высказывать не будет, даже этот вопрос в настоящее время не может являться предметом споров. Война продолжается, армии стоят на фронтах, война будет продолжаться, пока Учредительное собрание не разрешит вопрос о ней. Может быть, оно найдет нужным поставить вопрос о мире, может быть, оно найдет возможным заключить мир без Армении, Константинополя и Босфора, может быть оно скажет: “Довольно крови, довольно жертв!” (Бурные продолжительные аплодисменты.) Но сейчас, в данную минуту, этот вопрос не является основным, не вопросы внешней политики требуют немедленного разрешения, а вопросы внутренней жизни, вопрос об упрочении в России нового порядка.
В заключение гражданин Каменев предложил собранию выработать и послать новому правительству приветственную телеграмму. Предложение принято единогласно. […] Комиссия окончила свою работу. Гражданин Каменев оглашает единогласно принятый комиссией текст приветственной телеграммы:
“Председателю Совета министров Львову,
Председателю Исполнительного комитета
Государственной думы Родзянко
Экстренное собрание, созванное городским общественным управлением […] постановило признать Исполнительный комитет Госуд[арственной] думы и новый Совет министров и принимать к руководству и исполнению распоряжения нового правительства. Кроме того, постановлено просить передать приветствие гражданину России великому князю Михаилу Александровичу, показавшему пример подчинения воле народа в Учредительном собрании”»[910].
Для начала отметим тот факт, что речь о приветствии Михаила Романова в связи с его отказом занять российский престол вообще-то вызывает в памяти людей позднесоветского и постсоветского периодов отечественной истории издевательские стихи, написанные после 5 марта 1953 г.: «Спасибо Вам, товарищ Сталин, за то, что жить Вы перестали». Лев Борисович, услышав в 1926 г. нелепые обвинения в свой адрес, не мог не признать их несостоятельными. Однако ему следовало сразу же рассказать, как было дело.
А вышло так, что ему пришлось отрицать эпизод своей длительной политической карьеры целиком. Автор книги один раз, прочитав стенографический отчет собственного доклада, нашел на двух страницах текста пять (!) грубых фактических ошибок, которых в ходе доклада, совершенно точно, не сделал, а ведь тогда не было аудиозаписи, которая могла бы прояснить вопрос. Если Каменев выступил с речью (внутренняя критика источника позволяет сделать вывод о том, что текст действительно каменевский), то вопрос о телеграмме был в ней не главным, да и суть была совсем-совсем иной. В любом случае «телеграммы Михаилу Романову» не существовало в природе.
Вопрос о том, что сказал Каменев в своем выступлении, более важен. Второй выделенный нами курсивом фрагмент приведенной статьи – ключевой. В принципе он снимает все вопросы к Каменеву, если только Лев Борисович действительно произнес речь. В 1926 г. как-то было не принято вспоминать о многих сомнительных эпизодах из истории РСДРП – РКП(б). Например, о том, что деньги на некоторые съезды (и отнюдь не только меньшевистские) давали кадеты. Об «эксах», которые, кстати, отнюдь не красили будущего генсека. О «наследстве Шмита», фактически прикарманенном большевиками (потом, правда, деньги оказались в руках «держателей» от «мировой социал-демократии», но это уже другая история).
Спрашивается, если Каменев действительно присутствовал на собрании и инициировал телеграмму, почему он прямо в этом не признался? Что именно должен был скрывать Каменев?
Во-первых, после свержения монархии страна пребывала в состоянии эйфории, да и те, кто был в ссылке, не могли не реагировать на изменение страны, мира и собственного положения в нем.
Во-вторых, Каменев не мог не учитывать опыт Первой русской революции, когда после разгона II Государственной думы в 1907 г. перед РСДРП «как представительницей рабочего класса стал вопрос участия или неучастия в выборах и в самой III Думе, Думе контрреволюции»[911]. Как писал Г.Е. Зиновьев в 1925 г., «…партия решила этот вопрос утвердительно. Для нее было ясно, что, несмотря на то, что правительство создавало третью Думу для прикрытия самодержавия, на деле эта Дума будет раскрывать перед народом истинную, контрреволюционную его сущность, – что и случилось на самом деле. Партия далее принимала во внимание, что третья Дума, созываемая при таких обстоятельствах и после таких уроков, не сможет питать в среде пролетариата и [беднейшего] крестьянства никаких иллюзий насчет того, что такая Дума сама, без народа, завоюет для народа землю и полную свободу. А главное, партия считалась с теми соображениями, что раз нет налицо объективных данных для противопоставления сейчас же выборам в Думу непосредственно широкого выступления масс пролетариата, то, несомненно, даже при таких обстоятельствах партия пролетариата обязана принимать участие в выборах хотя бы в черносотенную, контрреволюционную Думу, раз она может рассчитывать в ходе выборов развернуть некоторую массовую агитацию и может надеяться в самой Думе использовать трибуну для с.-д. агитации среди масс»[912]. Мог ли Каменев, на чьих глазах из партии вычистили отзовистов, не учитывать все это в мартовские дни 1917 года? Не мог. Он совершенно ясно сделал из опыта 1907 г. вывод о необходимости принимать участие в легальных учреждениях и по крайней мере наладить взаимодействие с Временным правительством. Тем более что из Ачинска в те дни было объективно сложно в полном объеме оценить роль и значение Петроградского Совета.
В-третьих, до возвращения из эмиграции Ленина Каменев был далеко не единственным, кто придерживался тактики «контроля» и «давления на Временное правительство». Безусловным его сторонником до 7 апреля – дня публикации Лениным «Апрельских тезисов» в газете «Правда» – был в этом отношении и Сталин[913].
Троцкий не особенно покривил душой, когда написал в «Истории русской революции» о природе тогдашнего (1917) союза Каменева со Сталиным: «Большевик почти с самого возникновения большевизма, Каменев всегда стоял на правом фланге партии. Не лишенный теоретической подготовки и политического чутья, с большим опытом фракционной борьбы в России и запасом политических наблюдений на Западе, Каменев лучше многих других большевиков схватывал общие идеи Ленина, но только для того, чтобы на практике давать им как можно более мирное истолкование. Ни самостоятельности решения, ни инициативы действия от него ждать было нельзя. Выдающийся пропагандист, оратор, журналист не блестящий, но вдумчивый, Каменев был особенно ценен при переговорах с другими партиями и для разведки в других общественных кругах, причем из таких экскурсий он всегда приносил в себе частицу чуждых партии настроений. Эти черты Каменева были настолько явны, что никто почти не ошибался насчет его политической фигуры. Суханов отмечает в нем отсутствие “острых углов”: его “всегда необходимо взять на буксир, и если он иногда упрется, то не сильно”. В таком же духе пишет и Станкевич: отношения Каменева к противникам “были так мягки, что, казалось, он сам стыдился непримиримости своей позиции; в комитете он был, несомненно, не врагом, а только оппозицией”. К этому почти нечего прибавить.