30 мая 1927 г., когда Г.Е. Зиновьев находился в Москве, VIII Расширенный пленум Исполкома Коминтерна предложил ЦК ВКП(б) «принять решительные меры к охранению ВКП(б) от фракционной борьбы тт. Троцкого и Зиновьева»[1004]. Из столицы Советского Союза Зиновьев отправил в Исполком Коминтерна, а в копии – в Интернациональную Контрольную комиссию, Политбюро ЦК ВКП(б) и в ЦКК ВКП(б) гневное письмо, которое не могло не стать серьезным аргументом в дискуссии большинства ЦК с Объединенной оппозицией:
«Я был незаконно лишен права участия в работе ИККИ – несомненно, под давлением т. Сталина.
Это незаконное решение я намерен опротестовать перед соответствующими органами ИККИ, о чем считаю необходимым довести до Вашего сведения перед окончанием Ваших работ.
Насколько незаконно было не допустить меня на Пленум ИККИ, видно из следующего.
Тов. Тельман, член Президиума ИККИ, председательствовавший на Расширен[ном] ИККИ 4/XII – [19] 26 г., сказал (цитирую по “Правде”):
– Тов. Зиновьев и Троцкий как члены ИККИ имеют право и возможность в любой момент, в любой час прийти сюда и, если они этого хотят, взять слово.
На том же заседании […] т. Эрколи, один из членов Президиума ИККИ, сказал, солидаризуясь с т. Тельманом, следующее:
– Тов. Зиновьев и Каменев являются членами ИККИ, а тт. Троцкий и Сокольников – кандидатами ИККИ. В качестве таковых они имеют право участвовать во всех наших прениях и брать слово по всем вопросам, которые обсуждаются на Пленуме… Они являются членами ИККИ и имеют полное право явиться сюда, чтобы защищать свою точку зрения. Мы не должны принимать по этому вопросу никакой специальной резолюции (Стенографич[еский] отчет VII Расширенного ИККИ том 1, ГИЗ, стр. 512–513).
То же повторил т. Денгель, член немецкой делегации (стр. 513).
Попытки сослаться на мою просьбу об освобождении меня от поста председателя ИККИ и постоянной работы (по поручению большинства) в Коминтерне в корне несостоятельны и придуманы задним числом.
Это видно из того, что от поста председателя ИККИ я был освобожден на заседании Расширенного ИККИ от 22/XI – [19] 26 г., а приведенные речи тт. Тельмана, Эрколи и Денгеля сказаны были две недели спустя – 4 декабря 1926 г.
Ясно, что теперь совершен акт грубого произвола»[1005].
То, с какой легкостью и наглостью Г.Е. Зиновьева отстранили от руководства международным коммунистическим движением, в котором он, судя по биографическим очеркам А.В. Луначарского, на момент создания III Интернационала (1919) был оратором номер два (после номера первого – Л.Д. Троцкого), показывает, что реальных шансов на победу у троцкистско-зиновьевского оппозиционного блока уже не было.
Глава 15«Стал[ин] запрещает печатать нашу платформу». «Военная тревога» 1927 г., международное положение и внутрипартийные баталии
3 июня 1927 г. Г.Е. Зиновьев вызвал находившегося на лечении Л.Б. Каменева, здоровье которого серьезно подорвали внутрипартийные события еще ноября – декабря 1925 г., на предстоящий Пленум ЦК ВКП(б), предложив ему «немедленно»[1006] телеграфировать предполагаемую дату приезда:
«Дорогой Лева, не знаю, дошло ли до тебя письмо мое, посланное через Юрия [с точки зрения ленинско-сталинского “единства” – фракционно. – С.В.]. Боюсь, что нет. Тогда прими меры, чтобы его получить.
С тех пор события пошли более быстрым темпом.
“Период 16 октября” [временного затихания дискуссии Сталина с его оппонентами после заявления оппозиционеров о готовности выполнять решения высших партийных органов. – С.В.] был “прерван” китайскими событиями. Я думаю, даже только через страницы газет ты видишь, какие колоссальные “ошибки” были сделаны нашими “вождями” в Китае. Молчать мы не могли: это значило бы самим стать сообщниками мартыновщины (по имени одного из лидеров меньшевиков Александра Самойловича Мартынова. “Термин” В.И. Ленина, беспощадно критиковавшего брошюру Мартынова “Две диктатуры”. – С.В.). А раз мы тут не могли молчать, новое обострение стало неизбежным. Отсюда – все остальное.
Среди сторонников б[ольшин] ства есть тысячи и десятки тысяч таких, которые видят (или чувствуют), что в Китае “что-то” было неправильно. Но именно поэтому Ст[алин] не допускал ни слова (ни единого слова!) критики. Слишком для него опасная вещь. […]
Тем временем международная обстановка осложняется с каждым днем. Мне кажется, что англ[ийские] консерваторы имеют “план”, заключающийся в том, чтобы довести дело до прямой войны, и притом в короткий срок. Конечно, на этот случай нам нужно внутри “помириться” обязательно. Но похоже, что Ст[алин] не даст внутреннего мира даже и тогда, а, пожалуй, именно тогда […] Обнимаю. З.»[1007].
«Военная тревога» 1927 г., когда войну с Великобританией ожидали в любую минуту, не могла не внести серьезные коррективы во внутрипартийное положение. Поскольку письмо было направлено Каменеву по неофициальным каналам, логично предположить, что Зиновьев не лукавил, когда писал о необходимости поддержки оппозицией руководящего ядра ЦК ВКП(б) в случае начала военных действий.
3 июня 1927 г. председатель Революционного военного совета СССР К.Е. Ворошилов сделал в своем докладе на партийной конференции Московского военного округа заявление, вероятно, давшее Объединенный оппозиции повод для злорадства: «Английские консерваторы, идя на разрыв с нами, по моему глубокому убеждению, просчитались. Разрывая с нами, они рассчитывали: 1) сохранить экономическую связь, торговлю с нами и 2) привлечь к своему походу другие страны. Тут-то они просчитались. Как видно, ни Польша, ни Литва не собираются стать орудием в руках Англии в интервенции против нас. Англии пришлось бы еще долго поработать для создания нужной ей коалиции. Как Франция, так и Германия не особенно предрасположены к английским замыслам. Остается Америка, которая, как известно, вообще ведет достаточно самостоятельную политику. Быть может, некоторым покажется противоречием то, что я сейчас говорю и что я говорил в прежних своих выступлениях (курсив наш. – С.В.). Покажется, будто я выступаю сейчас так, что нападение не может быть вообще организовано. Это противоречие лишь кажущееся или, вернее, оно есть выражение объективного противоречия. По моему убеждению, нападение не может быть организовано во всяком случае в ближайшие месяцы»[1008].
Поскольку в начале лета 1927 г. из Москвы был отправлен в партийную ссылку И.Т. Смилга, два главных вождя Объединенной оппозиции не отказали себе в удовольствии организовать по этому поводу митинг, вызвавший откровенное раздражение сталинского руководства. Как отметили в своем постановлении неизменно «объективные» цекакисты, «тт. Троцкий и Зиновьев приняли 9 июня 1927 г. – в дни жесточайших нападений английского империализма на СССР – участие в демонстрации, организованной оппозицией на вокзале под предлогом проводов т. Смилги. В момент открытой подготовки армии к войне, разрыва англо-советских отношений, убийства [посла СССР в Польше Петра Лазаревича] Войкова, явно свидетельствующего о переходе империалистов к террористическим методам борьбы против СССР, т. Троцкий выступил с речью к демонстрации, в которой, наряду с созванными через фракционный аппарат оппозиционерами, приняла участие находившаяся на вокзале публика»[1009].
«Вознесение» на руках Смилги в вагон поезда, как это в шутку назвал в 1927 г. Сергей Миронович Киров, или «несанкционированный митинг» оппозиции, как мы бы это назвали сейчас, описан в документах ЦГА Москвы. По свидетельству очевидца, «…идет огромная толпа (человек 300), несут на руках Смилгу, затем идут Зиновьев, Радек, раздаются крики “ура” и отдельные выкрики: “Да здравствуют вожди демократии, да здравствуют товарищи Смилга, Троцкий, Зиновьев!” Пение Интернационала и т. д. После этого Смилга встал на скамейку и начал говорить речь. Это было в ожидальном зале (зале ожидания. – С.В.). Перед тем, как Смилга хотел говорить, раздаются крики: “Да здравствует Лев Давыдович, да здравствует т. Троцкий!”, и появился Троцкий. Смилга начал свою речь с того, что выступает в очень тяжелый момент, что всем надо быть готовыми. Окончил он тем пикантным заявлением, что в этот тяжелый момент “я буду с вами”. После его речи были аплодисменты, крики “ура!”. После Смилги взял слово Троцкий. Он говорил: “Товарищи, наступает тяжелый момент, каждый должен себя чувствовать сыном революционной ленинской партии”. Здесь выходит, что как будто бы есть две партии – революционная ленинская партия и не революционная ленинская партия (если бы все рассуждения большинства строились на подобных домыслах, то историю о двух партиях можно было бы признать откровенным мифотворчеством. – С.В.). Потом публика начала кричать: “Пусть Гриша Зиновьев выступит!”, но Зиновьев не выступил. Стоял он все время рядом со Смилгой»[1010].
В начале 20‐х чисел июня 1927 г. в ЦКК ВКП(б) и ее Президиуме состоялись заседания по вопросу о нарушении партийной дисциплины Зиновьевым и Троцким. 23 июня Сталин, ознакомившись со стенограммой заседания ЦКК «по делу Зиновьева и Троцкого», написал Молотову: «Получается впечатление сплошного конфуза для ЦКК. Допрашивали и обвиняли не члены ЦКК, а Зиновьев и Троцкий. Странно, что попрятались некоторые члены ЦКК. А где Серго? Куда и почему он спрятался? Позор! Решительно протестую против того, что комиссия по обвинению Троцкого и Зиновьева превратилась в трибуну по обвинению ЦК и КИ с заострением “дела” против Сталина, которого нет в Москве и на которого можно ввиду этого вешать всех собак. Неужели эту “стенограмму” отдадут на руки Троцкому и Зиновьеву для