С.В.) и с этим материалом в руках начать наступление, направление которого приготовлено в резолюциях Пленума. Это наступление пойдет по следующим вопросам: а) вопрос об опасности термидорианского перерождения партии; б) вопрос об отношении оппозиции к войне; в) вопрос об опасности раскола, или (иначе формулируя) о двух партиях»[1056].
По словам Г.К. Орджоникидзе, на второй же день после завершения работы Пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) в оппозиции «…пошел слух, что там у них в ЦК и ЦКК слабо, руки коротки, не посмеют трогать. Рабочий класс, мол, за нас, и, почуяв давление рабочего класса, большинство-де вынуждено было оставить нас в ЦК»[1057]. Серго «говорил тогда Каменеву»:
– Смотрите, т. Каменев, не съезжайте на такое объяснение, иначе оно будет роковым.
Лев Борисович ответил:
– Нет, теперь во что бы то ни стало надо соблюсти то обещание, которое мы дали ЦК и ЦКК[1058].
Но 14 августа 1927 г. Г.Е. Зиновьев[1059] написал текст документа, который впоследствии с постскриптумом Л.Д. Троцкого[1060] (от 14 августа или позднее, установить сложно) был набран и растиражирован безо всяких подписей. Документ фактически означал начало масштабной борьбы оппозиции со сталинцами в Коминтерне и руководстве иностранных коммунистических партий, аналогичной ленинской борьбе за большевистскую линию в ЦК «единой» РСДРП.
Помимо автографов в деле отложился и другой, машинописный текст – «Переписка между руководителями оппозиц[ионного] блока (предположительно Зиновьев – [с] троцкистами)»[1061] за ту же дату, что настораживает. Сразу оговоримся: не исключено, что это – сталинская фальшивка. Если подлинник все же удастся выявить исследователям – это будет ценная находка.
Перед читателями – совершенно фантастический текст, в котором, казалось бы, высмеивалось большинство ЦК ВКП(б) с его обвинениями в адрес Объединенной оппозиции в идее раскола правящей партии и который может считаться едва ли не первой предпосылкой к образованию Л.Д. Троцким IV Интернационала, созданного на совещании групп 11 стран, как известно, только в 1938 г.
Постскриптум вроде бы Л.Д. Троцкого проливает свет на две важнейшие проблемы. Первая – почему трибун революции молчал с 1924 по 1926 г. Вторая – какие выводы он сделал из сталинской тактики. Первый вопрос будоражит умы исследователей уже давно, второй по-настоящему в историографии и не поставлен. Известно, что взял у своих оппонентов И.В. Сталин. А взял ли что-либо из арсенала «наиболее выдающейся посредственности» гениальный Л.Д. Троцкий? По порядку. Первое: он терпеливо выжидал не столько раскола в группе вождей, как это принято думать, сколько изменения внешнеполитической ситуации в целом (главным образом, мировой революции – не формальным руководителем, каковым был председатель Исполкома Коминтерна Г.Е. Зиновьев, но певцом и идеологом которой он оставался практически с начала ХХ в.) и сталинских ошибок в частности. Второе: он научился у И.В. Сталина играть черными, терпеливо ждать ошибок соперника. Как, по его собственным словам, во время дискуссии с Л.Д. Троцким И.В. Сталин сдерживал порывистого Г.Е. Зиновьева, так сам Л.Д. Троцкий во времена Объединенной оппозиции стал сдерживать ничуть не изменившегося импульсивного ленинского соавтора, который оставался прежде всего партийным «литератором», так и не сделавшись тактиком. Точная цитата: «На нас здесь произвело во время Пленума такое впечатление, что Стал[ин] и Копобаиваются того положения, какое создается в Германии. […] Сталин боится, что во Фр[анции], Англ[ии], Польше, Италии создадутся и окрепнут наши группы. Это факт. Он говорил об этом прямо. Сталин может предать Тельмана и предаст его, если мы будем работать как следует и завоевывать рабочих. Не нужно только нервничать, форсировать, поддаваться на “левизну” Сапроновых, которые в этой ситуации невольно помогают планам Сталина»[1062]. Все бы хорошо, за исключением одного: Троцкий научился выжидать слишком поздно.
Недовольство заявлениями, сделанными в начале августа 1927 г. 13 деятелями Объединенной оппозиции, выразил в своем письме троцкист Иоффе, а по факту абсолютную правоту Адольфа Абрамовича первым пришлось признать Зиновьеву: на работу в Турцию был направлен Сафаров, которого в эмигрантских кругах стойко считали причастным к убийству царской семьи. Григорий Евсеевич апеллировал к руководству ВКП(б), однако тщетно. 27 августа Зиновьев направил в ЦК ВКП(б) второе заявление по поводу видного деятеля Новой оппозиции:
«Ваш ответ на наше письмо по поводу ссылки т. Сафарова в Константинополь является новым выражением того режима, против которого так настойчиво предупреждал Ленин и против которого мы боремся и будем бороться. На наше указание на то, что недопустимая сама по себе ссылка т. Сафарова в Константинополь осложняется в отношении его лично тем, что белогвардейцы связывают его имя с цареубийством, вы позволяете себе говорить “о недостойном и порочащем звании коммуниста мотиве от трусости”. Более немотивированную грубость трудно себе вообще представить! С какого это времени заботы о жизни товарища, которую подвергают опасности без всякого смысла, являются “мотивом от трусости”?! Мы, со своей стороны, не считаем, что мужество за счет других, не оправдываемое интересами партии, есть большевистское мужество. Мы, со своей стороны, не считаем избытком мужества поведение Сталина – Молотова, ссылающих ряд товарищей, относительно которых они знают, что перед XV съездом эти товарищи будут энергично, по-большевистски, разоблачать небольшевистскую политику Секретариата ЦК.
Вы приводите краткий список наших заграничных представителей, которые, по вашим словам, подвергались и подвергаются той же опасности. Вы называете причастного к цареубийству т. Уфимцева, находящегося в “центре русской белогвардейщины”; т. Пятакова – председателя суда над эсерами; того же т. Сафарова, проведшего год в Пекине, где, до вашим словам, “нет недостатка в вооруженных русских белогвардейских монархистах”. Замечательно, что приводя этот краткий список (его можно было бы пополнить именем т. Каменева и ряда других), вы называете как раз трех оппозиционеров, высланных именно не по деловым, а по чисто фракционным соображениям. Указание на то, что мы не возражали против высылки этих и других оппозиционеров за границу, неправильно. Так, когда сделана была попытка, даже без видимости делового прикрытия, сослать т. Пятакова в Канаду, Троцкий писал об этом т. Орджоникидзе; Зиновьев говорил об этом на Президиуме ЦКК. Наконец, мы готовы принять упрек в том, что в прошлом мы давали не всегда достаточный отпор развивающейся и укрепляющейся системе административной расправы над оппозиционерами. Мы намерены в дальнейшем не давать для этого упрека никаких поводов.
По поводу наших возражений делового характера, то есть по поводу нашего указания на то, что ссылка т. Сафарова не имеет и тени делового оправдания, вы не находите возможным привести ничего другого, кроме обвинения нас в “отказе подчиняться решению ЦК на другой день после заявления оппозиции (8 августа) о готовности подчиняться всем решениям ЦК”.
Мы категорически отвергаем ваше утверждение, будто мы 8 августа обязались молчаливо и покорно переносить все факты бюрократического произвола и фракционной расправы, в частности, высылки и ссылки оппозиционеров в предсъездовский период. Вы, вероятно, помните, какими словами Ленин называл такого рода действия. Большевистское подчинение решениям ЦК не имеет ничего общего с покорно-чиновничьим послушанием. Если кто нарушает постановления последнего Объединенного Пленума, так это вы. Тов. Сталин говорил на Пленуме речи о “перемирии”. Если эти речи имели какой-либо смысл, так тот, что ЦК, приняв к сведению заявление оппозиции, примет, со своей стороны, меры к улучшению внутрипартийного режима и, прежде всего, к устранению наиболее возмутительных преследований оппозиции, вдвойне недопустимых перед съездом. Этому вопросу посвящена вторая часть нашего заявления от 8 августа, которая была отделена от первой части, но не отвергнута, а передана Политбюро и Президиуму ЦКК. Высылка Сафарова есть одно из проявлений того предсъездовского организационного наступления, которое вы начинаете проводить по всей линии, применяя те самые средства, которые Ленин порицал, как грубые и нелояльные.
Мы полностью и целиком остаемся на почве заявления 8 августа. Но и самые лучшие намерения с нашей стороны могут оказаться тщетными при продолжении сталинской политики…»[1063]
27 августа Зиновьев написал это, весьма решительное, заявление, однако уже на следующий день Григорий Евсеевич составил черновик совсем иного по звучанию документа.
Поскольку изначально блок Зиновьева с Троцким был чисто тактическим, вожди Объединенной оппозиции едва не дошли до официального «развода» уже в том самом августе 1927 г. 28 августа Зиновьев сделал наброски о «Перспективах» оппозиционеров, в котором помимо общих положений – о необходимости «полного хладнокровия» и обеспечения «полного единства в собственных рядах»[1064], а также просчета возможных вариантов поведения сталинской группировки на XV съезде, набросал и ряд конкретных текущих задач: «4) никакого ослабл[ения] б[орь] бы прот[ив] Стал[ина]; 5) всю правду партии о нашем неудавш[емся] союзе с Тр[оцким] […] 7) Как разойтись с тр[оцкистами]»[1065]. В ближайшие дни из предосторожности, в связи с коминтерновскими делами, Зиновьев планировал не проводить «