Затем Зиновьев сказал, что “… из ваших ответов видно, что беспартийные рабочие на нашей стороне и нашей задачей является выступать и рассказывать рабочим наши действительные взгляды (подчеркнуто красным карандашом. – С.В.). Ну а сейчас, задавайте мне вопросы”. Вопросы посыпались со всех сторон. Мне удалось записать следующие вопросы, причем когда я взял карандаш и блокнот, то на меня все обратили внимание, так как никто из присутствующих не записывал, но мне никто ничего не сказал и я продолжал писать. Первый вопрос: “Какие трудности стоят перед оппозицией”. Второй вопрос: “Как обстоит дело в международном положении”. Третий вопрос: “Почему очереди у магазинов”. Четвертый: “Расскажите про придворного писателя (Демьяна Бедного)”. Пятый: “Будут ли исключать оппозиционеров из партии”. И шестой: “Не помешает ли созданию другой политической партии в нашем Союзе ослабление диктатуры пролетариата”. Зиновьев затем сказал, что этих вопросов хватит. Он начал со следующего: “Товарищи, перед оппозицией стоят три главных трудности. Первая – это осадное положение, которое началось после XIV съезда. Сталину удалось побить оппозицию на XIV съезде путем клеветы, и с тех пор нам не дают высказываться ни по каким вопросам. Печать у нас закрыта, наши статьи не пропускают. Вот, например, написал статью о МЮДе, мою статью не пропустили, а поручили написать Слепкову, бывшему члену ЦК кадетской партии (так в документе. – С.В.). Тут рабочим приходится самим как-то догадываться о наших спорах. Это одна из наших трудностей. Вторая наша трудность заключается в том, что людям не дают голосовать так, как они хотят, а голосовать они обязаны так, как хочет секретарь ячейки. При секретаре ячейки нельзя поднять руку против, так как за этим следует сейчас же увольнение. И вот факт: одну работницу, которая была за оппозицию, все время понижали в разрядах и снизили до того, что ей нечего стало есть. Это вторая трудность. Третья трудность в том, что добросовестные члены партии не имеют возможности обсудить наши разногласия – с обеих сторон. Их угощают одной только газетой, которая пишется одной стороной. Это говорит о том, что, несомненно, надо вести широкое разъяснение наших взглядов всем добросовестным членам партии и беспартийным. Теперь давайте разберемся, кто действительные нарушители партдисциплины. Как вы все знаете, съезд должен собираться каждый год, а сейчас уже два года прошло, как был съезд. В истории нашей партии в годы [Гражданской] войны и то съезд собирался каждый год. У нас был единственный [XII] съезд, который был отложен на две недели ввиду болезни Ильича, который должен был делать доклад на съезде (чтобы вождь уж точно не смог дотянуть до начала работы верховного органа партии, находясь в твердом уме и светлой памяти. – С.В.). А сейчас эти трудности перед нами не стоят, и съезд все-таки не собирается. Это разве не нарушение партдисциплины?
Дальше – в практике нашей партии было так, что раньше обсуждают, а потом избирают. А сейчас наоборот. На районные конференции выбрали по Углановскому списку (списку, составленному в МК ВКП. – С.В.), а после будут обсуждать. О Демьяне Бедном я говорить не стану, скажу только, что это человек, который способен делать пакости, что свойственно его характеру”. Из присутствующих [некоторые] закричали: “Это холуй, придворный писатель”.
“Какими мерами сейчас борется ЦК против оппозиции? Пример дают сверху – на заседании Пленума ЦК т. Ярославский стал в нас бросать стаканом и томами книг. С него берут пример и другие. Или вот вам факт – на Московском активе громадное большинство было, которое хотело нас слушать, но была организованная кучка у трибуны (человек 70), которая не давала слушать. Мы сейчас имеем новую организацию “свистунов”. Мне сегодня рассказали, что секретарь ячейки завода “Дукс” раздавал свистки своим членам партии, специально подготовленным для того, чтобы пойти на собрание и освистать оппозицию. Или другой пример – заведующий Ленинградской губсовпартшколой предлагал свистунов Ленинградскому секретарю, если ему нужно будет. Организатором свистунов является Угланов, а почетным председателем Сталин.
Относительно типографии. Товарищи, вы знаете того заведующего, которого исключили из партии, о нем написали неправду. Во-первых, он член партии не с 1916 г., а с 1904 г., а во-вторых, партиец предан революции. Нужно быть чиновниками, стряпчими, чтобы не уяснить этого. Мы на таких «смычках» разъясняем, что должен делать всякий честный человек. Мы говорим об этом партии теми путями, которые остались. Какие ошибки мы имеем за два года?”
Здесь раздались голоса присутствующих: “Тов. Зиновьев, не надо собирать фракций”. Поднялся шум, крик, все сразу обратили внимание. Зиновьев отвечает: “Фракционного тут ничего нет”. Опять поднялся шум, крики “гоните их!”, а другие кричат: “Пусть слушают, дать им слово в прениях”.
Зиновьев продолжает: “На XIV партсъезде, как я уже сказал, Сталин победил, и нужно вам сказать, что весь состав ЦК является новым составом. Товарищи, если бы у вас была возможность послушать обе стороны, то вы бы видели, какой политический баланс имеется за эти два года. Какие поражения мы имеем? Во-первых, опасность войны нависла над нами еще больше по вине политики ЦК. Второе – признали царские долги. Третье – китайская революция потерпела поражение. [Во] всем мире буржуазные генералы расстреливают рабочих, а китайских генералов ЦК считал особенными генералами и доверил им руководство. Дело дошло до того, что наша братская компартия Франции не разобралась и послала Чан Кайши поздравительную телеграмму в тот момент, когда Чан Кайши расстреливал сотни рабочих, а его поздравляют как коммуниста и руководителя Китайской революции.
А мы в этом вопросе предупреждали. Вы помните, как на Московском активе выступил т. Радек и предупредил партию о неправильной политике ЦК в отношении Китайской революции. 5‐го он предупредил, а 6‐го сняли его с работы. Вот вам наглядная картина руководства ЦК. Дальше – Англо-русский комитет. Мы предлагали порвать с предателями, но нас не послушали и компания (Томский и другие) уже дело довела до того, что стала признавать долги. На заседании Политбюро, когда т. Раковский говорил об этом, т. Сталин приказал его речь и речь Бухарина, чтобы не было обидно, вычеркнуть из стенограмм. В газетах написали об этих долгах так, что я, зная иностранные языки, и то обратился за помощью к словарю. Где же здесь поймут рабочие? Разговор, конечно, идет о 52 годах, а вы возьмите эти слова в газетах – конечно, вы его (Сталина. – С.В.) тоже не поймете без словаря.
“Как мы можем откупиться от войны?” Только единством партии и поддержкой рабочего класса? Я вам приведу пример из одного журнала, который был написан во время Гражданской войны, примерно в [19] 18—[19] 19 гг. – там была нарисована карикатура Клемансо, причем Клемансо был нарисован большой, во весь журнал, а Ленин – маленький-маленький. За спиной Клемансо стояла громадная армия, у Ленина не было никого. Вот Клемансо и спрашивает Ленина: “Чем же ты будешь воевать против меня?” Ленин отвечает: “Твоими же солдатами”. Вот и мы так, товарищи, будем воевать с большинством ЦК его же солдатами. Троцкого называют пораженцем”. Тут со стороны крикнули: “Врешь, не надо собирать фракций”, “Я от имени Московского комитета предлагаю распустить фракции”. Начался крик, шум, этих товарищей подхватили и подбросили к дверям. Один из них кричит: “Я член партии, вы меня не выгоните”, другой кричит: “Бейте их, выгоняйте отсюда, зачем пришли провокаторы?”
Тут Зиновьев ответил на вопрос о Троцком, но мне не удалось уловить – что. Этих товарищей из комнаты, где происходило собрание, выгнали в другую комнату и не выпускают ни на улицу, ни сюда. Там собралась толпа человек 10, окружили их и чуть не [дошли] до того, что сейчас начнут колотить (лучше бы они занялись автором цитируемого документа. – С.В.).
Потом немножко успокоились, и Зиновьев опять начинает отвечать: “Очереди и кризисы объясняются микояновской политикой. Как мы это объясняем, я ниже расскажу. Микоян объясняет это тем, что рабочий класс стал больше потреблять, поэтому у нас стало не хватать продовольствия и создаются очереди. Мы это объясняем следующим – неправильной налоговой политикой, которую создал ЦК. Я вам приведу пример. В наших тезисах, которые мы представили в ЦК как контр-тезисы (мы их отпечатали), написано то, что мы подсчитали с карандашом в руках. У нас сейчас 16 млн десятин земли сдано в аренду, и вот арендаторы и являются руководителями нашей продовольственной политики, а вовсе не наши главные высоты”.
В это время в коридоре раздался крик: “Пустите меня”. Меня заинтересовало, что там делается, и я вышел в коридор. Оказалось, что это два товарища ломились в дверь, а их не пускали. Я считал, что их тут могут отколотить и что нужно было бы предупредить вовремя РК, и я стал просить, чтобы меня выпустили – под предлогом, что у меня болит голова. Тот, который нас проводил (Козиницкий), провел нас через другую дверь и пропустил. Мы оставили собрание. После этого я сейчас же пошел в РК и рассказал. Причем нужно сказать, что когда мы вышли из дверей, то нас выпустили, но за нами устроили слежку. Один из присутствующих, которого мы видели там на собрании, довел нас до самого вокзала. Потом он нас потерял из виду, и мы от него скрылись.
В разговоре с нами этот Козиницкий передал нам: “Приходите в четверг, здесь будет Троцкий в этом же помещении и в это же время”.
Мои впечатления. Прежде всего, рабочих взрослых там было человек 10. Были четыре женщины, причем очень молодые (видимо комсомолки, лет 18–19‐ти). Что же касается остальных, то вся остальная их масса была исключительно из учащихся: молодые ребята – видимо, рабфаковцы или вузовцы»[1159].
Виктор Серж рассказывал впоследствии, как он «…выступал под вымышленными именами в отдаленных кварталах. Один из моих кружков, полдюжины рабочих и работниц, собирался под низкими елями на заброшенном кладбище. Над могилами я комментировал секретные доклады ЦК, новости из Китая, статьи Мао Цзэдуна (будущий военачальник советского Китая был идейно весьма близок к нам, но держал нос по ветру, чтобы получать оружие и боеприпасы)»