. А также цитатой из другой листовки: «Милиция в роли Контрольной комиссии. На Каменном мосту арестовали во время демонстраций студентов […] Абатурова и Залкинда. По дороге милиционер, угрожая револьвером, пытался отобрать у Абатурова партбилет. Абатуров отказался отдать. В милиции партбилеты были, однако, у обоих отобраны»[1173]. Очевидно, милиционер состоял в активе Рабоче-крестьянской инспекции. Остается только удивляться, как на очередном съезде его не избрали в состав Центральной контрольной комиссии. Жандарм в ЦКК – что может выглядеть более естественно?
В «Моей жизни» Л.Д. Троцкий написал о том, что 7 ноября 1927 г. оппозиционные плакаты в столице Советского Союза «…вырывались из рук, рвались на части, а носители этих плакатов подвергались избиениям со стороны специальных дружин. Опыт ленинградской манифестации пошел официальным руководителям впрок. На этот раз они подготовились неизмеримо лучше. В массе чувствовалось недомогание. Она участвовала в демонстрации в состоянии глубокой тревоги. Над огромной растерянной и обеспокоенной массой возвышались две активные группы: оппозиция и аппарат. В качестве добровольцев по борьбе с “троцкистами” (о зиновьевцах Троцкий упомянуть позабыл. – С.В.) поднимались на помощь аппарату заведомо нереволюционные, отчасти прямо фашистские элементы московской улицы. Милицейский, под видом предупреждения, открыто стрелял по моему автомобилю. Кто-то водил его рукою. Пьяный чиновник пожарной команды вскочил с площадными ругательствами на подножку моего автомобиля и разбил стекло. Кто умеет глядеть, для того на улицах Москвы 7 ноября 27‐го года разыгрывалась репетиция термидора»[1174].
Не обошлось без курьезов. Николай Иванович Муралов, занимавший в годы Гражданской войны пост командующего войсками Московского военного округа, длительное время удерживал при помощи швабры позиции Объединенной оппозиции на углу дома на Тверской и Охотного Ряда (в бывшей гостинице «Париж»), когда сторонники «генеральной линии партии», высунувшись из окон верхнего этажа, пытались поддеть крюком и утащить полотнище с портретами Зиновьева и Троцкого[1175].
По горячим следам, находясь в разгромленной квартире И.Т. Смилги, Н.И. Муралов, Л.Б. Каменев и сам Смилга сочинили записку «в Политбюро ЦК ВКП(б)» и «в Президиум ЦКК ВКП(б)»[1176]:
«Прежде, чем постыдные действия бюрократических групп, прикрытых безнаказанностью, станут известны всему мировому пролетариату, считаем нужным в немногих словах закрепить происшедшее сейчас же.
Во время нашей поездки с т. Троцким по городу и наших приветствий по адресу рабочих колонн, небольшие, вернее сказать, ничтожные кучки специально для того подготовленных и вооруженных свистками дезорганизаторов пытались внести в шествие озлобление и довести дело до физических столкновений. Им помешал в этом только отпор рабочих, настроение которых было прямо противоположно настроению этих групп, поведение которых было совершенно достойно фашистов.
На Семеновской улице милиционеры и военные, на глазах у Буденного, Цихона и других, стреляли нам вслед (по-видимому, в воздух). Мы остановили автомобиль. Группа фашистов – человек пять – набросилась на автомобиль с площадными ругательствами, сломала рожок и разбила стекло фонаря. Милиционеры даже не подошли к автомобилю. Так и осталось невыясненным, зачем нам стреляли вслед.
После поездки мы прибыли на квартиру члена ЦК ВКП(б) т. Смилги. Над окнами квартиры вывешены были с утра плакат “Выполним завещание Ленина” и красное полотнище с портретами Ленина, Зиновьева и Троцкого. Жена т. Смилги, член партии, отказалась впустить в квартиру посторонних лиц, пытавшихся сорвать “преступные” полотнища с призывом выполнить завещание Ленина и с портретами Ленина, Зиновьева и Троцкого. Специально для того отряженные лица пытались с крыши крючками сорвать плакаты. Находившиеся в квартире женщины препятствовали этим героическим усилиям при помощи половой щетки. После нашего появления в квартире попытки сорвать плакаты продолжались еще более ожесточенно, собирая этим огромную массу демонстрантов на площади между Кремлем, гаражом и зданием Коминтерна. Точно так же, как и в уличных колоннах, подавляющее большинство демонстрантов было возмущено глупыми и наглыми попытками сорвать плакаты.
Настроение собравшихся демонстрантов ярче всего выражалось в бурных рукоплесканиях и приветственных криках по адресу товарищей, отбивавших покушение на ленинские плакаты. Это не останавливало обезумевших аппаратчиков, которых поддерживало ничтожное меньшинство свистунов. Дело закончилось тем, что человек 15–20 командиров Школы ЦК (видимо, курсантов Объединенной военной школы имени ВЦИК. – С.В.) и слушателей Военной академии [РККА им. М.В. Фрунзе] разбили дверь квартиры т. Смилги, обратив ее в щепы, и насильно ворвались в комнаты. Совершенно ясно, что их негодование имело строго организованный характер и что их бесчинства были рассчитаны не только на попустительство, но и на прямое поощрение властей. К этому моменту заброшенный сверху крючок захватил портрет Ленина и разорвал его на несколько частей. Сорван был также “преступный” плакат с упоминанием завещания Ленина. Ворвавшиеся военные унесли в качестве “трофея” полотнище с порванным портретом Ленина. На полу остались доски, щепы, крючья, битые стекла, разрушенный телефон и пр. в качестве свидетельства героических действий в честь Октябрьской революции. Огромная толпа на площади с затаенным дыханием следила за происходящим вокруг окон квартиры т. Смилги. Появление кого-либо из нас у окна встречалось десятками или, в иные минуты, сотнями свистков и тысячами приветственных криков и аплодисментов. Трудно придумать действия более постыдные для руководителей и организаторов борьбы с оппозицией, более безобразные под углом зрения юбилейного праздника, более глупые с точки зрения интересов господствующей фракции.
Мы сообщаем здесь одну сотую часть того, что происходило в разных районах, в частности, вокруг гостиницы “Париж”, с одного из балконов которой тт. Смилга, Преображенский и др. обменивались приветствиями с колоннами демонстрантов, после чего подверглись организованной фашистской атаке»[1177].
Данное описание событий Г.Е. Зиновьев признал «фотографически точным». Он был уверен, что «…все это безобразие принесет нашему делу большую пользу»[1178]. Впрочем, то же самое (о «безобразии» и пользе оного) мог бы написать и товарищ Сталин.
Не менее ярко прошел праздник и в колыбели революции. Утром 7 ноября Г.Е. Зиновьев, К.Б. Радек, Е.Г. Евдокимов, И.П. Бакаев, А.А. Петерсон, К.С. Соловьев, П.А. Залуцкий поехали на Марсово поле к могилам Моисея Урицкого и Владимира Володарского, а затем на машине вернулись на площадь невинно убенного Урицкого и встали на улице Халтурина (Миллионной) неподалеку от главной трибуны. Во время праздничного шествия, когда мимо оппозиционной трибуны пошли первые колонны рабочих с «Красного выборжца», «Торпедо», фабрики им. Халтурина, начались взаимные приветствия. Тотчас на оппозиционеров и рабочих налетели «банды» и конная милиция – началась потасовка, «дело было на волосок от самосуда»[1179]. Позднее в своем письме рабочие Пролетарского завода написали о том, как Зиновьева и Евдокимова увели с трибуны, «как красный командир поднял шашку на рабочих, как стали арестовывать и бить рабочих, сочувствующих оппозиции, как в колонны рабочих были брошены сотни милиции и кавалерии, которые стали разгонять тысячные массы рабочих, как плакали женщины, прижатые к стене лошадьми»[1180]. Группу оппозиционеров под конвоем доставили в соседнее здание общежития Военно-политического института им. Толмачева и заперли ее там. Рабочие, которые остановились перед общежитием, и праздничная колонна Герценовского института тщетно просили выдать им Радека и Зиновьева. Рабочих, пытавшихся отстоять оппозиционеров, арестовали и доставили в отделение ГПУ. Г.Е. Зиновьев и Г.Е. Евдокимов потребовали передать С.М. Кирову и А.И. Рыкову записки с требованием отпустить их на демонстрацию. Заместитель начальника политуправления Ленинградского военного округа ответил, что оппозиционеров как раз и задержали по распоряжению Ленинградского губкома ВКП(б) и лично Сергея Кирова. Зиновьева и других задержанных отпустили только вечером[1181].
По иронии оппозиции, «в руках официального аппарата было все: и официальная трибуна, и предсовнаркома Рыков, принимающий парад, и распределение всех билетов и мест, и партийный, и государственный, и хозяйственный аппараты, и пешая, и конная милиция, и все распорядители демонстрации, и определение маршрутов для любой колонны, и раздача плакатов, и назначение распорядителей в любой группе демонстрантов, и предварительная секретная подготовка. […] Один только фактор не находился в руках официального аппарата: это – рабочая масса, настроение партийных “низов” и рядовой беспартийной рабочей массы»[1182].
Ознакомившись с освещением событий в сталинско-бухаринской прессе, И.Т. Смилга написал обращение «Десятилетие Октября», которое предназначалось для партийной массы. Смилга указал: «7 ноября внутрипартийная борьба между сталинцами и оппозицией была вынесена на улицу. За неделю до праздника Политбюро опубликовало ряд лозунгов, направленных против оппозиции. Этим самым оно взяло на себя инициативу привлечения беспартийных к решению внутрипартийного спора. Только бесчестные политические банкроты из сталинского ЦК после этого могут говорить о нарушении “дисциплины” со стороны оппозиции, только мрачные могильщики революции и “раскольники ленинской партии” после этого могут обманывать партию и рабочий класс относительно истинного характера их намерений. Оппозиция, не колеблясь ни на минуту, приняла вызов сталинцев…»