Обвинения Бухарина сводились, главным образом, к следующим пунктам:
1. В основе крестьянской политики Сталина лежит провозглашенный им на июльском пленуме ЦК лозунг «дани, то есть военно-феодальной эксплуатации крестьянства». Цель Сталина: базируясь на методическом, государственном, легализованном грабеже основного класса страны — крестьянства — держать курс на индустриализацию. К этой цели Сталин стремится двумя способами: один способ — насильственная коллективизация, другой — «налоговое переобложение».
2. Вопреки неоднократным решениям партии о стимулировании развития крестьянского хозяйства и поднятии его урожайности мерами поощрения, Сталин прибегает к совершенно противоположным мерам: к практике введения нового «военного коммунизма» в деревне путем применения чрезвычайных административных репрессий по хлебозаготовкам (огульная конфискация крестьянского хлеба при отказе в то же время производить для деревни товары широкого потребления, как это требовали предыдущие решения партии).
3. Во всей политике страны вообще, в крестьянской же политике в особенности, «съезды, конференции, пленумы, Политбюро партии решают одно, а сталинский аппарат проводит другое».
4. Во внутрипартийной политике вообще и в организационной политике партии в особенности «съезды, конференции, пленумы ЦК и устав партии устанавливают одни нормы, а сталинский аппарат придерживается своих собственных норм». Все это привело к тому, что «внутрипартийная демократия стала фикцией, а назначение сверху партийных секретарей — законом». Поэтому «в партии нет выборных секретарей, а есть назначаемые и сменяемые сталинским аппаратом партийные чиновники». Цель такого отбора секретарей — создание сталинской фракции отборных чиновников, чтобы взорвать ленинскую партию изнутри («партия в партии», или, по выражению Бухарина, «секретарский отбор»).
5. Тот же самый процесс бюрократизации партии перенесен сталинцами и в сферу государственного аппарата. Роль Советов сведена к роли придаточного механизма партийного аппарата. Причем бюрократизация государственного аппарата ведется по одному плану с бюрократизацией партии. Все это «бюрократическое перерождение» пролетарского государства и ленинской партии идет не стихийно, а организованно, по методически разработанному плану «Кабинета Сталина».
6. Там, где Сталину и сталинцам не удается охватить и парализовать государственный, партийный или профсоюзный аппарат бюрократическими клещами своей фракции, Сталин и его помощники прибегают к планомерному и рассчитанному методу «организационного окружения»— к назначению туда «политкомиссаров» (ВЦСПС — Каганович, Совнарком — Орджоникидзе, «Правда»— Савельев и Мануильский и т. д.). Причем это делается не по решению партии (пленум ЦК, Политбюро, Оргбюро), а по решению собственного «Кабинета Сталина» с формальным оформлением на заседаниях Секретариата ЦК.
7. Ту же организационную политику бюрократизациии отбора чиновников сталинцы ведут и по линии Коминтерна. В основе отбора работников и руководителей последнего лежат не ленинские принципы выдвижения профессиональных революционеров, а сталинский план отбора наемных чиновников. Преданные партийные кадры Коминтерна изгоняются из братских партий, если они проявляют самостоятельность в суждениях и независимость в работе. Не убеждение, не воспитание, а политика диктата — вот стиль работы Сталина в Коминтерне. Если иностранные коммунисты осмеливаются критиковать персональные приказы сталинского аппарата, то они тут же объявляются «оппозиционерами» или «примиренцами», «социал-демократами» или «перерожденцами» и изгоняются из партии не через их собственные партии, а через Коминтерн в Москве (Тальгеймер, Брандлер) или, если их исключения связаны с крупными неприятностями лично для Сталина, то их просто отзывают из их страны в Москву как «примиренцев» (Эверт, Герхардт).
8. Если все это делается методами «нормальными для сталинского аппарата», то другой путь, на который стал отныне Сталин, не может быть терпим ни в одной партии политических единомышленников: этот путь — путь чудовищной провокации, фальсификации, вымогательства, шантажа одних руководителей и членов ЦК против других, а всех вместе — против организационных принципов и идейных основ ленинизма. За спиной партии и ее высших органов Сталин ведет политику ликвидации ленинской партии. Этот «сталинский режим в нашей партии более невыносим».
Единственная возможность оздоровить партию и восстановить ленинскую политику — это немедленно убрать Сталина со всем его «кабинетом» в полном согласии с завещанием Ленина.
Заявление Бухарина было адресовано очередному пленуму ЦК. Последний пленум был в ноябре, очередной пленум был назначен на конец января. Но Сталин внезапно отменил пленум, а заявление Бухарина передал на рассмотрение объединенного заседания Политбюро и делегации Президиума ЦКК. Расчет был очень простой: после предоставления членам делегации Президиума ЦКК (четыре человека — все сталинцы: Орджоникидзе, Ярославский, Шкирятов и Сольц) права решающего голоса соотношение сил в Политбюро резко изменилось в пользу Сталина — 7 против 3, если даже Калинин, Куйбышев и Рудзутак окажутся по-прежнему «примиренцами». И этот расчет себя оправдал: на заседании 9 февраля семерка организованно выступила против Бухарина, а из трех «примиренцев» уже ранее подготовленный Куйбышев присоединился к семерке. Письмо Бухарина было объявлено «платформой» всех трех правых лидеров оппозиции (Бухарина, Рыкова и Томского) и клеветой на Сталина и на партию (Сталина впервые начали идентифицировать с партией). Заседание постановило не доводить до сведения пленума ЦК заявление Бухарина, а самому Бухарину запретить выступать на пленуме с подобным заявлением. Тогда Бухарин и Томский объявили вторично, что они немедленно уходят со своих постов, чтобы сохранить право изложить на пленуме свои обвинения против сталинского руководства. Рыков отказался присоединиться к этому заявлению. Это некоторым образом охладило Бухарина, но тем резче начал Томский атаковать Сталина, обвиняя в непоследовательности и своего друга Рыкова. Томского поддержал кандидат в члены Политбюро и секретарь ЦК Угланов.
Воспользовавшись образовавшимся разбродом среди самих лидеров правой оппозиции, тройка Сталина (Сталин, Молотов и Ворошилов) начала «ковать железо, пока горячо»— она внесла предложение:
«а) признать критику деятельности ЦК со стороны Бухарина безусловно несостоятельной (дискредитируя линию ЦК и используя для этого все и всякие сплетни против ЦК, т. Бухарин явным образом колеблется в сторону выработки „новой“ линии);
б) предложить т. Бухарину решительно отмежеваться от линии т. Фрумкина в области внутренней политики и от линии т. Эмбер-Дро в области политики Коминтерна;
в) отклонить отставку тт. Бухарина и Томского;
г) предложить тт. Бухарину и Томскому лояльно выполнять все решения ИККИ, партии и ее ЦК».
Сталин дипломатически обходил имя Рыкова. Из бухаринской «тройки» получилась «двойка», а Угланов вовсе не принимался во внимание. Дело явно шло к внутреннему развалу оппозиции, так как у Рыкова и на стороне Рыкова было много сторонников в самой правой оппозиции — как в составе ЦК, так и в средних звеньях партийных и советских органов. Тогда Бухарин, Томский и Угланов в ультимативной форме предложили Рыкову подписать уже заготовленный ранее проект «заявления трех членов Политбюро», который первоначально был взят обратно.
Ультиматум был резкий: либо со Сталиным, либо с нами. Рыков с тяжелым сердцем подписал общий обвинительный акт против Сталина. Так родилось заявление «трех» от 9 февраля, названное Сталиным «платформой правых». Ее содержание сводилось к заявлению от 30 января. Новое заявление было приложено к протоколу объединенного заседания Политбюро и Президиума ЦКК и предназначалось для архива. Поскольку оно было подано к концу заседания, Сталин постарался его вообще игнорировать. Правые требовали немедленного созыва пленума для обсуждения своего заявления. Сталин обещал, но не созвал.
Он выдержал бой в Политбюро — надо было готовиться к бою на пленуме. Для этого нужно было еще время.
Главноеc— надо было квалифицировать критику Сталина группой Бухарина как критику ЦК, а не одного Сталина и сталинского аппарата. Надо было представить в глазах членов пленума ЦК бухаринскую критику и разоблачения организационной практики Сталина как клевету, основанную на «всяких сплетнях». Это и делалось в пространной резолюции объединенного заседания.
Убедившись, что, как бы он ни затягивал созыв пленума, бухаринцы полны решимости довести на этот раз свои взгляды до членов ЦК, Сталин в специальном «обращении к пленуму», приложенному к тому же постановлению, решил объяснить пленуму, почему он скрывал от партии и ее ЦК наличие двух враждебных групп в Политбюро, когда еще несколько месяцев тому назад (на октябрьском пленуме МК) он торжественно заявил: «В Политбюро нет у нас ни правых, ни „левых“, ни примиренцев с ними». Теперь Сталин оправдывался тем, что разногласия, правда, бывали, но они оказывались временными и поэтому «Политбюро ЦК и Президиум ЦКК не нашли нужным доложить пленуму ЦК об уже исчерпанных разногласиях…». Или там же: «это обстоятельство дало возможность обязать всех членов Политбюро заявить в своих речах на пленуме и вне его об отсутствии разногласий внутри Политбюро…».
Другими словами, Сталин обманывал дважды свой ЦК — первый раз июльский пленум, второй раз — ноябрьский пленум ЦК (1928 год), закрывая Бухарину рот, а сам заявлял, что «в Политбюро все в порядке».
Прошло еще полтора месяца, пока Сталин удосужился созвать пленум ЦК. Пленум был созван только 16 апреля и продолжался до 23 апреля. Таким образом, после ноябрьского пленума прошло пять месяцев (а устав требовал созыва пленума, как я уже писал, не реже одного раза в два месяца). Сталин решился на его созыв только после окончания всей «подготовительной» работы. Подготовка эта велась, как видел читатель, не только публичной и коллективной «проработкой» правых на партийных активах и в печати, но и тайной и индивидуальной вербовкой против Бухарина членов ЦК, ЦКК и руководителей армии.