Здесь жил и умер Ленин. Здесь теперь обычно, когда он не в Москве, живет Сталин. Последнее время он все чаще и чаще сюда приезжает.
Вокруг дома — большой парк. Кроме своих ни в дом, ни в парк никого не пускают. Из соседней деревни крестьяне выселены. Всюду посты часовых. Всюду ходит специальная сталинская охрана.
И здесь на столе — кипы бумаг. И здесь — дела без конца. И отсюда непрерывно — по телефону, через вызванных людей, через специальных курьеров, отдаются приказы, которые должны быть беспрекословно выполнены и которые определяют сегодняшнюю судьбу страны.
В одной из комнат — экран кинематографа. В другой — любимая сталинская пианола.
…Спокойный, неподвижный сидит Сталин — с каменным лицом допотопной ящерицы, на котором живут только глаза. Все мысли, желания, планы стекаются к нему. Он читает, слушает, напряженно думает. Уверенно, не спеша, отдает приказания. Плетет сеть интриг. Возвышает одних людей, растаптывает других. Покупает, продает тела и души.
…Он знает все, что происходит на просторах огромной России. Но его ничто не волнует. У него нет сомнений. Ему никого и ничего не жалко. Понадобилось — и он залил кровью родную Грузию, железными цепями диктатуры приковал ее к телу социалистической России. Может быть, под пулями его солдат падали сверстники его детских игр, его лучшие друзья, участники совершенных с ним вместе убийств и ограблений, его близкие… Что из того! Они оказались предателями. Они просили помощи у империалистов Запада, сговаривались с вековым врагом, с Англией. Предателям — смерть! Нет, ему никого не жалко. Великое дело требует таких же и жертв. Надо догнать, перегнать ненавистный Запад — раздавить его, сломить его надменную мощь. Ради этого он готов принести в жертву не один только маленький народ, среди которого родился, но все ныне живущие поколения. Ленин прав: в нем живет душа восточного деспота. Он вышел, правда, из революции. Поэтому он не Чингисхан, но Робеспьер азиатской России.
Но жизнь не стоит на месте. Жизнь идет вперед — и время разрушает все. Качается уже и трон его власти. Он знает и это. Он чувствует, что все большей становится пустота вокруг него. Каждый день приходится отбрасывать все новые слои колеблющихся и протестующих. Измена проникла в ближайшее его окружение. Еще недавно за ним стояли сомкнутыми рядами почти все суровые люди революции. Сегодня он страшно одинок и не верит уже никому. Одни хотят перешагнуть через него ради власти, другие — ради России. Он никому уже не верит, — кроме тихой женщины, с которой живет. Все крепче и крепче сплетаются нити невидимых заговоров. Выхода, вероятно, нет. Его не согнут, конечно, — но сломают, уничтожат. Он — обреченный человек. Но почему? Разве его путь — не народный путь?
Сегодня — нет. Сталин уже пройденный этап революции. Он нужен был для того, чтобы практически поставить в порядок дня задачу роста национального самосознания великого народа.
Он нужен был для того, чтобы острым плугом стальной воли и безграничной власти перепахать русскую землю, выкорчевывая из нее все старое. Он нужен был для того, чтобы заложить материальный фундамент здания новой национальной империи. Это сделано. На взрыхленной им почве вырастают новые люди и новые идеи.
Эти люди возьмут многое из намеченной вместе с ним программы. Но внесут одно громадное добавление, одну идею, отсутствие которой сводит на нет все его усилия, делает мертвым все, к чему он ни прикоснется — рожденную и выношенную ненавистным Сталину Западом идею свободы человеческой личности. Значение этой идеи понял великий Ленин. Его понимают и новые его наследника. Из свободы личности — и только из нее — вырастает хлеб: основа жизни человека, страны, нации.
…Не ищите в Париже улицы Робеспьера. Ее нет. Это имя до сих пор под запретом. Правда, и именем Бонапарта названа одна из маленьких улиц, затерявшихся за Сеной. Но на дворцах нации еще сохранились орлы империи, в судах живет еще кодекс Наполеона, в учреждениях — установленные им порядки, каждый шаг по Парижу напоминает его победы, в Париже, как национальная святыня, хранится его прах.
Не было бы Робеспьера — не было бы Наполеона. На почве, подготовленной одним, другой создал здание нового мира.
Стокгольм.
14 апреля — 28 мая 1931 г.
Эта книга уже была закончена печатанием, когда пришли сообщения о новом «повороте» Сталина. Для меня в нем нет ничего неожиданного и странного — «поворот» нисколько не противоречит моему пониманию Сталина. Те, кто следил за моими статьями, знают, что еще в конце прошлого года я писал о возможности поворота направо именно со стороны Сталина. Тогда момент еще не настал. Жизнь еще недостаточно била по сталинской системе. Сейчас она ударила сильнее. Собравшийся в июне этого года пленум Центрального комитета коммунистической партии выявил, что положение режима, если не пойти на уступки, «почти катастрофическое»: страна находится в состоянии самого острого экономического и политического кризиса. Кризис еще начался весной прошлого года, когда жизнь показала, что населению не под силу те жертвы, каких требует от него режим, что силы страны надорваны и продуктивность ее труда идет на убыль. С тех пор положение неизменно ухудшалось. Поставленный пятилеткой план в области индустриализации — по официальным данным самого Сталина — оказался в прошлом году невыполненным на 30 %. Пять месяцев этого года показали — как это выявилось, по словам бывшего главы промышленности, а сейчас председателя Государственной плановой комиссии, Куйбышева, на июньском пленуме — следующее: «Если взять промышленность в целом, мы будем иметь по сравнению с прошлым годом меньший темп роста, отстающий от планового задания». Что это значит? Не что иное, как провал пятилетки, частичный, правда, провал, но имеющий громадное политическое значение, поскольку на выполнении пятилетки сосредоточены все силы страны и все внимание ее населения. Не надо забывать — настоящий год это третий и «решающий» год пятилетки!..
«Меньший темп роста» получился при сильно возросших производственных возможностях, при наличии новых фабрик, при переоборудовании значительной части промышленности новыми машинами. Значит — не в технике дело, а в людях. Весьма показательно, что среди прочих «достижений» своей власти, которые Сталин сейчас считает нужным «чем скорее похоронить», находится и непрерывная неделя, принесшая с собой в предприятие «обезличку», уничтожившая индивидуальную ответственность рабочего за машину. Но не в этом ли разве, если обобщать, основной порок сталинской системы — в том, что вся страна превратилась в «обезличку» — нет людей, нет человека, есть только «механические граждане», люди-машины под кличками и номерами? Именно в этом.
Сталин это понял как будто сейчас. «Глупо думать, — говорит он, — что производственный план сводится к перечню цифр и заданий. На самом деле производственный план есть живая и практическая „деятельность миллионов“». Совершенно верно. Но в том-то все и дело, что до сих пор вся сталинская система сводилась к умерщвлению всего живого в деятельности миллионов. И в результате у людей России не только надорвались от беспримерного напряжения силы, но и ослабла творческая воля. Те же, у кого воля еще не окончательно утухла, направили ее на борьбу с режимом. Из кризиса экономического вырос политический — и о нем июньскому пленуму рассказал помощник Сталина по партийному аппарату Каганович. Он рассказал и о росте оппозиционных движений всех родов, и о восстаниях деревень, областей, целых народов (Грузия, Азербайджан), о стачках рабочих, о голодных погромах, о почти ежедневных убийствах ответственных партийно-советских работников среди бела дня, на людных улицах, на фабриках, в деревнях.
Сталин повернул направо. Но то, что он дал сегодня, это немного. Очень даже немного. То, что возвестил Сталин, вовсе еще не означает отказа от сталинской системы монополистического государственного капитализма. «Новая обстановка», которую хочет создать Сталин, пока что означает только самое минимальное признание в советском гражданине элементарных человеческих прав — и то только материальных, и то только у очень Небольшой части населения. Сталин ставит сейчас в привилегированное положение квалифицированную верхушку рабочего класса и техническую интеллигенцию городов. Причем делает это за счет неизбежной — и еще большей, чем прежде, — эксплуатации других слоев населения, в первую очередь крестьянства: откуда иначе взять в обнищавшей стране и при громадной стройке средства на лучшую оплату рабочей и технической верхушки? Крестьянству же — основной и решающей части населения страны — пока что, кроме обещания вернуть через пять лет в родные села сосланных кулаков, ничего не дает. Нет, сталинский поворот — это не есть резкое и стабильное изменение системы, это вовсе не ленинский «нэп», это просто очередной шахматный ход лавирующего диктатора. Не сделай он этого хода — власть могла бы оказаться к осени вчистую изолированной. А осенью предстоит большой бой с крестьянством за хлеб. Нынешним ходом Сталин сделал попытку обеспечить за собой на время этого боя городские верхушки, постарался связать их с собой узами материальной заинтересованности.
И тем не менее сталинский поворот имеет большое значение. Политическая жизнь — что снежная гора: за маленьким комом может прийти в движение и большая масса. Важно, чтобы начало таять, начало двигаться. В Советской стране начало таять. Но как длителен будет этот процесс — и каковы будут дальнейшие шаги сегодняшнего властителя России? Что можно сказать здесь?!. Сталин и его дни — еще не закрытая страница истории. И нельзя поэтому подводить на ней итоги. Можно ставить только самые общие прогнозы.
Мой общий прогноз остается прежним: я думаю, что как бы далеко ни пошел Сталин в своих уступках, он не является тем человеком, который выведет из революции и раскрепостит от цепей скованных его системой Россию. Сталин не способен на это, по-моему, и по натуре своей — он, вместе с тем, достаточно связан и скомпрометирован своим прошлым. Он слишком много лавировал, слишком часто обманывал, чтобы население страны смогло поверить ему надолго и всерьез. Население примет от него всякое облегчение — но без благодарности, думается, и будет по-прежнему, только еще напряженнее, искать своего настоящего вождя и героя, своего либератора — Цезаря, Вашингтона, Бонапарта. Освободитель нужен — стране, народу, человеку. Потребность в нем вы можете осязать в каждой поре русской народной души. О ней говорят не только сами люди России, но ее замечает даже поверхностный взгляд случайных путешественников-иностранцев. Показательны на днях появившиеся статьи побывавшего в России английского либерального депутата Франка Оуэна. Он пишет: «Единственная опасность для Сталина — это возможность появления нового Наполеона». «Пятилетка потребовала неимоверных усилий от народа, и народ устал. Если бы кто-нибудь теперь мог обещать России передышку, народная стихия подняла бы его к власти так же, как в 1917 г. большевиков, обещавших мир».