– Ничего, – отозвался Георгий Максимилианович. – Пойдем к товарищу Сталину вместе. Вы и доложите о выдвинутых соискателях, а я вас поддержу…
В кабинете Сталина оказались Молотов и Каганович.
Маленков сообщил Сталину о готовности списка кандидатов на очередные премии и о том, что ни Фадеева, ни Суркова в Москве нет.
– А кто же докладывать будет? – спросил Сталин.
– Вот Лебедев Николай Алексеевич, ученый секретарь.
Наступила пауза.
Сталин прошелся вдоль стола. Вернулся к вошедшим Маленкову и Лебедеву. Постоял. И неожиданно спросил:
– Маленков, почему погибла римская империя?
Георгий Максимилианович после непродолжительного молчания ответил:
– Не знаю, товарищ Сталин.
Тот повернулся к сидящим за столом Молотову и Кагановичу.
– Молотов, почему погибла Римская империя?
– Не знаю, тут же отозвался Вячеслав Михайлович.
– Лазарь, может быть, ты знаешь, почему погибла Римская империя?
Когда и тот заявил, что не ведает об этом, Сталин сказал:
– Римская империя погибла потому, что ею начали управлять ученые секретари… Докладывай, Маленков!..
Однажды Сталин попросил Фадеева выступить на какой-то важной конференции. Времени на подготовку почти не оставалось. Писатель, понурив голову, отказался:
– Сегодня не могу, товарищ Сталин. Я пьян.
– Сколько ты выпил?
– Бутылку коньяку. Один. Без закуски.
– Сколько тебе лет?
– Тридцать пять лет, товарищ Сталин.
– В тридцать пять лет я выпивал бутылку водки мэжду дэлом.
Рассказывают, что Сталин, рассматривая список кандидатов на соискание Сталинской премии за послевоенный год, спросил у Фадеева, возглавлявшего Комитет по премиям в области литературы и искусства:
– А почему в списке нет Твардовского с его «Василием Теркиным»?
– Поэма Твардовского, товарищ Сталин, публиковалась главами и члены Комитета посчитали, что она еще не окончена, – ответил Фадеев.
После продолжительной паузы Сталин сказал:
– Да, она печаталась главами в годы войны. Но Великая Отечественная война завершилась нашей Победой, и поэма Твардовского завершена.
После этих слов он самолично вписал «Книгу про бойца» в список соискателей премий первой степени.
В конце 1942 году Кириллу Пигареву, автору нескольких интересных статей об Александре Суворове, сообщили, что его просит позвонить по прямому телефону сам товарищ Сталин. Но у Пигарева не было телефона, и звонить пришлось из телефонной будки… Сталин предложил ему написать патриотическую книгу о Суворове. Беседа затянулась, Сталин подробно анализировал сильные стороны пигаревских статей – и очередь буквально вытолкнула Пигарева на улицу. Разговор прервался. Домой Пигарев вернулся в скверном расположении духа – и не на шутку испугался, увидев, что к его дому подъехал автомобиль, а из него вышли двое военных. А они просто поставили ему телефон – и разговор со Сталиным возобновился:
– В этой статье вы пишете…
Вскоре вышло отдельное издание пигаревских работ о Суворове – «Солдат-полководец». Сталин ознакомился с ней ещё в машинописи. И передал автору со своими пометками. И это в дни войны! Впрочем, всё вполне логично – Суворов и в дни войны.
5 апреля 1945 года в Москву прибыла югославская делегация во главе с Броз Тито для подписания Договора о дружбе, взаимной помощи и сотрудничестве между Советским Союзом и Югославией. В состав делегации вошли, в частности, министр иностранных дел Иван Шубашич и министр по делам Черногории генерал-лейтенант Милован Джилас.
Последний ранее критиковал поведение отдельных солдат и офицеров Красной Армии в отношении гражданского населения. И. В. Сталину было известно об этом, и он возмущался оскорбительным поведением Джиласа.
На ужине И. В. Сталин посчитал, что настало время проучить Джиласа, и сделал это полушутливым образом: налил ему стопку водки и предложить выпить за Красную Армию.
Джилас готовился выпить за его здоровье.
– Нет, нет, – настаивал Сталин, усмехаясь и испытующе глядя на Джиласа, – именно за Красную Армию! Что, не хотите выпить за Красную Армию?
Джиласу ничего не оставалось, как выпить.
Затем Сталин спросил, что там с Красной Армией? Джилас объяснил, что он вовсе не хотел оскорблять Красную Армию, а хотел указать на ошибки некоторых ее служащих и на политические затруднения, которые нам это создавало.
Сталин перебил:
– Да. Вы, конечно, читали Достоевского? Вы видели, какая сложная вещь человеческая душа, человеческая психология? Представьте себе человека, который проходит с боями от Сталинграда до Белграда, тысячи километров по своей опустошенной земле, видя гибель товарищей и самых близких людей! Разве такой человек может реагировать нормально?
Тут был интересный случай. Майор-летчик пошалил с женщиной, а нашелся рыцарь-инженер, который начал ее защищать. Майор за пистолет: «Эх ты, тыловая крыса!» И убил рыцаря-инженера. Осудили майора на смерть. Но дело дошло до меня, я им заинтересовался и (у меня на это есть право как у Верховного Главнокомандующего во время войны) освободил майора, отправил его на фронт. Сейчас он один из героев. Война – надо понимать. И Красная Армия не идеальна. Важно, чтобы она била немцев – а она их бьет хорошо – все остальное второстепенно.
В годы войны Черчилль вел интенсивную переписку со Сталиным. В последний период войны и на выборах в парламент 1945 года он любил ссылаться на то, что Сталин – его лучший друг. Это было, конечно, не что иное, как ораторский и тактический прием, применяемый для привлечения симпатий тех англичан, которые доброжелательно относились к СССР. На самом деле Черчилль питал к Сталину чувство глубокой неприязни.
Во время Ялтинской конференции состоялся обед, на котором Черчилль произнес тост, как он сам писал, «на серьезную тему». «Я возлагаю, – сказал Черчилль, – свои надежды на замечательного президента Соединенных Штатов и на маршала Сталина…, которые, разбив наголову противника, поведут нас на борьбу против нищеты, беспорядков, хаоса, гнета». Черчилль говорил, что считает жизнь маршала Сталина «драгоценнейшим сокровищем» и шагает по земле с большой смелостью и надеждой, сознавая, что «находится в дружеских и близких отношениях с великим человеком, слава которого прошла не только по всей России, но и по всему миру».
Сталин ответил Черчиллю, что не верит в такую пылкую любовь английского премьер-министра. Он сказал: «Я хочу выпить за наш союз… В союзе союзники не должны обманывать друг друга. Быть может, это наивно? Опытные дипломаты могут сказать: а почему бы мне не обмануть моего союзника? Но я как наивный человек считаю, что лучше не обманывать своего союзника, даже если он дурак. Возможно, наш союз столь крепок именно потому, что мы не обманываем друг друга, или, быть может, потому, что не так уж легко обмануть друг друга. Я провозглашаю тост за прочность союза наших трех держав. Да будет он сильным и устойчивым; да будем мы как можно более откровенны».
Черчилль просил советское посольство его информировать о болезни Сталина. Но когда Сталин скончался, Черчилль публично никак не реагировал.
Говорят, что однажды был задан вопрос Сталину: «Когда закончится война, товарищ Сталин?» И. В. Сталин ответил: «Когда диктор Юрий Левитан скажет, тогда и закончится».
На праздничном застолье, посвящённом Победе, один из сталинских тостов звучал так:
«Не думайте, что я скажу что-нибудь необычное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают «винтиками» великого государственного механизма, но без которых все мы – маршалы и командующие фронтами и армиями, грубо говоря, ничего не стоим. Какой-либо «винтик» разладился – и кончено. Я поднимаю тост за людей простых, обычных, скромных, за «винтики», которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя их – легион, потому что это десятки миллионов людей. Это – скромные люди. Никто о них не пишет, званий у них нет, чинов мало, но это – люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей».
В честь Победы советского народа и его армии над фашистской Германией было решено в берлинском Трептов-парке воздвигнуть скульптурный ансамбль-памятник. Постановлением Советского правительства художественным руководителем памятника-ансамбля был утвержден скульптор Е. В. Вучетич, прошедший в годы Отечественной войны путь от воина-добровольца до командира батальона. Евгений Викторович рассказывал, что в августе 1945 года К. Е. Ворошилов порекомендовал ему:
– Недавно Потсдамскую декларацию победителей от имени советского народа подписал товарищ Сталин. Значит, в центре ансамбля-памятника должен быть он во весь рост из бронзы, с изображением Европы или глобусным полушарием в руках.
Вучетич сделал соответствующий эскиз. Однако подготовил еще один – «Воин-освободитель» – вдохновленный рассказом о советском солдате, спасшем, рискуя жизнью, немецкую девочку во время штурма Берлина. Оба эскиза выставили для обзора в одном из залов Московского Кремля. Посмотреть работу скульптора пришло много народу. Все столпились около полутораметровой скульптурной фигуры генералиссимуса и громко высказывали свое одобрение. Фигуру солдата с девочкой будто не замечали. Появился Сталин. Не торопясь прошел вокруг эскизов, повернувшись к скульптору, спросил:
– Слушайте, Вучетич, вам не надоел этот… с усами? – Он нацелился мундштуком трубки в лицо полутораметровой фигуры.
– Это пока эскиз, – попытался кто-то заступиться за скульптора.
– Автор был контужен на фронте, но не лишен языка, – прервал Сталин и устремил взгляд на фигуру под целлофаном: – А это что?