– Поехали с Василевским к Сталину. У нас в проекте приказа было: «Вечная память…» Сталин прочитал и предложил заменить «память» на «славу»: «Память отдаёт церковным», – сказал Сталин.
Константин Симонов обстоятельно рассказал о рассуждениях Сталина о патриотизме и интеллигенции:
«Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, – сказал, Сталин, строя фразы с той особенной, присущей ему интонацией, которую я так отчетливо запомнил, что, по-моему, мог бы буквально ее воспроизвести, – у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя еще несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Это традиция отсталая, она идет от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре полезло слишком много немцев, это был период преклонения перед немцами. Посмотрите, как было трудно дышать, как было трудно работать Ломоносову, например. Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами, – сказал Сталин и вдруг, лукаво прищурясь, чуть слышной скороговоркой прорифмовал: – засранцами, – усмехнулся и снова стал серьезным.
Простой крестьянин не пойдет из-за пустяков кланяться, не станет ломать шапку, а вот у таких людей не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия. У военных тоже было такое преклонение. Сейчас стало меньше. Теперь нет, теперь они и хвосты задрали. – Сталин остановился, усмехнулся и каким-то неуловимым жестом показал, как задрали хвосты военные. Потом спросил:
– Почему мы хуже? В чем дело? В эту точку надо долбить много лет, лет десять эту тему надо вдалбливать. Бывает так: человек делает великое дело и сам этого не понимает, – и он снова заговорил о профессоре, о котором уже упоминал. – Вот взять такого человека, не последний человек, – еще раз подчеркнуто повторил Сталин, – а перед каким-то подлецом-иностранцем, перед ученым, который на три головы ниже его, преклоняется, теряет свое достоинство. Так мне кажется. Надо бороться с духом самоуничижения у многих наших интеллигентов».
Согласно свидетельству телохранителя вождя А. Т. Рыбина, Сталина, находящегося на отдыхе в Боржоми, навестили двое неизвестных охране людей: мужчина и женщина. Это были грузинские соратники по дореволюционной подпольной работе. Получилось так, что у них не оказалось денег на обратную дорогу. Пришлось раскошелиться телохранителям.
Рыбин пишет: «Сталин при себе денег никогда не имел. Обратился к нам. Пустив по кругу фуражку, набрали триста рублей. Сталин разложил их поровну и в конвертах вручил землякам».
На грузинском курорте Цхалтубо Сталин, чье здоровье особенно пошатнулось во время войны, лечил больные ноги. Встретил рабочего, принявшего уже некоторое количество грязевых ванн, поинтересовался:
– Ну как, помогли процедуры?
– Пока, дорогой товарищ Сталин, не чувствую облегчения.
– Н-да, получается, это не Цхалтубо, а Цхалтуро.
4. И товарищ Сталин улыбнулся…
Цунами 1952 года на Курильских островах стало одним из пяти самых мощных подобных катастроф в истории прошлого века. Были практически полностью уничтожены многие поселки и город Северо-Курильск. Имелись многочисленные людские жертвы, в том числе среди военнослужащих.
В одной из островных воинских частей остался жив солдат со знаменем. Когда об этом доложили Сталину, он велел представить героя к высокой награде. Но когда командование расспросило солдата подробнее, тот отказался от награды, заявив, что во время стихийного бедствия думал лишь, как бы уцелеть, а знамя спас случайно, просто потому что оказался возле него. Сталин, узнав об откровенности солдата, сказал: «Как жаль, что у нас нет награды за честность!» И велел как-нибудь по-другому поощрить его. Солдату сшили форму из офицерского материала и дали отпуск домой на 30 суток, не считая дороги.
Далеко за полночь в кабинете главного редактора «Правды» Д. Т. Шепилова раздался телефонный звонок. Замороченный текущими делами, разрывающийся на части, заваленный срочными материалами в номер, Шепилов схватил трубку: «Слушаю, кто говорит?»
– Сталин.
– Какой еще к чертям Сталин, мне не до шуток..!
Главный редактор добавил пару соленых выражений. А в ответ слышит:
– Тот самый Сталин. И мне тоже не до шуток.
Только тут главный редактор обнаружил, что держит в руке трубку правительственного телефона…
Несколько дней Шепилов страдал легким заиканием.
В 1949 году вся страна и прогрессивная мировая общественность широко отмечали 70-летие Сталина. Он возражал против празднования своего юбилея, но Политбюро ЦК ВКП(б) приняло соответствующее решение и настояло на его выполнении. Торжественное собрание проходило в Большом театре. Сталин был грустен, невнимательно слушал хвалебные речи, часто выходил из-за стола президиума, курил за кулисами.
Там же за кулисами оказался и венгерский лидер Матиас Ракоши.
– Сколько вам лет, товарищ Ракоши? – спросил Сталин.
– Пятьдесят шесть.
С грустной улыбкой Сталин похлопал его по плечу:
– Комсомолец.
Об артисте театра и кино А. Л. Абрикосове критики писали, что он обладал мощнейшим темпераментом. На приеме в Кремле он встал и зычно возгласил:
– За Ваше здоровье, товарищ Сталин! – и выпил залпом большой стакан водки.
Сталин тихо сказал ему:
– Подумайте о своем.
Во время долгого визита председателя Мао в СССР он не только занимался политикой, но и вёл «светскую жизнь». На одном из банкетов ему представили киноактера Бориса Андреев, исполнивший главную роль в гремевшем тогда художественном фильме «Падение Берлина». Это была роль простого советского солдата Алеши Иванова, который дошел до самого фашистского логова. Сталин сказал:
– Знакомьтесь – артист Борис Андреев. Мы с ним вдвоем брали Берлин.
А поэта Сергея Михалкова представил так:
– А это товарищ Михалков. Он смотрит на нас всех, как на детей.
Режиссер Г. А. Товстоногов рассказывал о презабавном случае с его коллегой режиссером Г. М. Козинцевым. Как-то после войны Козинцев показывал свой фильм Сталину. На просмотре он все время поглядывал на вождя, пытаясь угадать впечатление, которое производило на того экранное действие.
Вдруг вошел Поскребышев, передал записку, посветил фонариком. Сталин проворчал: «Плохо». Козинцев потерял сознание.
Сталин с досадой еще раз проворчал:
– Когда очнется этот хлюпик, скажите ему, что «плохо» относится не к фильму, а к записке. Это ж надо – свалился без чувств! Товарищу Сталину весь мир говорит – «плохо». Не падает же товарищ Сталин от этого в обморок.
В 1947-м во время отсутствия Сталина (он был в отпуске на юге) был готов фильм об отце русской авиации – основоположнике аэродинамики Н. Е. Жуковском. Как раз исполнялось столетие со дня рождения ученого, а Сталин за тем, чтобы достойно отмечали юбилеи отечественных гениев, следил строго. Посылать ленту вождю времени уже не оставалось. И. Г. Большаков показал ее членам Политбюро.
Они фильм одобрили. После этого Большаков рассудил, что выпустить картину к юбилею важнее, чем соблюсти формальность, и она пошла в прокат.
Вернувшись в Москву, Сталин устроил заседание и вызвал Большакова.
– Кто Вам разрешил показывать фильм?
– Мы посовещались и решили…
– Так-так, посовещались и решили. Сначала посовещались и потом решили. А может, сначала решили, а потом посовещались?
Недовольно повторяя на разные лады «посовещались-решили», Сталин зачем-то вышел из кабинета. Настала тишина. Большаков, конечно, сильно переживал. Никто не двигался, все смотрели на дверь. Она открылась, Сталин вошел, оглядел присутствующих, улыбнулся и сказал:
– И очень правильно решили.
В Кремле шел показ фильма «Смелые люди», снятого в 1950 году: война на Северном Кавказе, фашистская оккупация, партизаны, лихие кубанские кавалеристы… Сталину понравилось, как артист Алексей Грибов скачет на лошади. «Хорошо скакать умеет», – похвалил он.
– Товарищ Сталин, это всего-навсего рирпроекция, – пояснил И. Г. Большаков.
– Что такое рирпроекция?
– Грибов сидит на табуретке и подпрыгивает, а сзади подложен фон.
Сталин расстроено молвил:
– И вы хотите на какой-то табуретке обскакать Голливуд?
Солист Большого театра, знаменитый лирический тенор Козловский обратился к Сталину с просьбой разрешить ему поехать за границу:
– Я никогда не был за рубежом. Хотел бы там отдохнуть. А меня не пускают.
– Почему?
– Наверное, думают, что я не вернусь.
– Неужели Вы действительно сбежите?
– Что Вы, товарищ Сталин, мне родное село дороже, чем все заграницы, вместе взятые.
– Вот и поезжайте отдыхать в родное село.
Народный артист СССР Борис Николаевич Ливанов купался в славе, притом заслуженной. Имел ордена и медали, был пятикратным лауреатом Сталинской премии. Но заявление о приеме в партию не подавал. Поведение вроде бы нелогичное. И вот однажды при встрече Сталин в долгом разговоре наедине спросил его, отчего артист даже не пытается вступить я ряды коммунистов.
– Иосиф Виссарионович, я очень люблю свои недостатки, – ответил Ливанов.
Позднее актеру передали: «Товарищ Сталин сказал: приятно было поговорить с мыслящим артистом».
Анастас Микоян вспоминал:
«Спрашиваете, какой был Сталин? Умный, интересный, волевой человек, преданный партии. Шутить любил. Однажды сидим мы с Аллилуевой на вечеринке, о детях разговариваем, а Сталин говорит: „Товарищи члены Политбюро, смотрите, Микоян за моей женой ухаживает. Если я его убью, он сам будет виноват“. В следующий раз стараюсь сесть подальше от Аллилуевой, а она подходит и что-то спрашивает. Сталин говорит: „Видите, Микоян снова за моей женой ухаживает“… Говорю Аллилуевой: давайте вместе не садиться, не будем раздражать товарища Сталина. Она смеется… Садимся в следующий раз в разных концах стола. Сталин говорит: „Видите, Аллилуева и Микоян в разных концах сели – маскируются. Все-таки я его убью“.»