сточайших боев приходил в себя и восстанавливал силы для длительной позиционной войны, к которой Германия не была готова.
Есть еще одна причина, почему в тотальной войне Советский Союз оказался сильнее: он был антибуржуазен по своим идеологическим основам, готов к огромным напряжениям и жертвам. Советские заводы работали в три смены, германские в одну. В Германии до 1939 года было 1,6 миллиона человек домашней прислуги, во время войны это число сократилось до 300 тысяч. По эффективности советская экономика оказалась в несколько раз мощнее. Она, несмотря на оккупацию и потерю трех из четырех главных экономических центров, превзошла в годы войны экономику оккупированной Германией Европы, чего Советскому Союзу до войны не удалось достичь на всей своей территории.
Теперь, когда понятна в общих чертах суть начального периода войны, снова вернемся к победоносной тактике немецких войск. Танковые корпуса разрывали оборону противника, отсекая его коммуникации, а продвигающиеся следом пехотные дивизии уничтожали окруженные части. Вначале этому нечего было противопоставить. Чем упорнее было сопротивление советских войск, тем прочнее смыкалось у них за спиной кольцо окружения. Отступать для сохранения живой силы и техники они не имели права.
Летом 1941 года, по мнению Гальдера, после четырнадцати дней наступления задачи плана «Барбаросса» уже были решены; русские армии разгромлены, осталось занять промышленные регионы.
Если бы у нас была возможность увидеть сверху всю панораму сражений, перед нашими глазами предстали бы большие и малые «котлы», колонны танков, грузовиков и конских упряжек, болотистые и песчаные пространства, гасившие скорость машин до ползучей, пыль, забивающая фильтры моторов, дожди, грязь, неразбериха команд, ошибки в картах. Генерал Гот указывает: «По выданным картам редко можно было установить, какие дороги и мосты пригодны для движения по ним автомашин и танков. Нередко приходилось указывать войскам дороги, не зная, окажутся ли они проходимыми»408.
С самого начала немцы столкнулись с отсутствием у них достоверной информации о стране, о ее возможностях и устойчивости государственного строя. То, что, по Гоголю, в России «не дороги, а направления», они знали. Но это не назовешь качественной разведывательной информацией.
Кроме того, в нашей панораме мы бы увидели, как в центре гигантского фронта германские войска сильно продвинулись вперед, а на севере и на юге значительно отстали, что создало угрозу флангам наступающих.
Тринадцатого июля личный адъютант Гитлера Р. Шмундт посетил штаб 3-й танковой группы, входившей в группу армий «Центр», располагавшуюся северо-восточнее Витебска. Ему сообщили, что физически и морально состояние войск значительно хуже, чем в кампанию на Западном фронте.
Глава пятьдесят третья
Чем глубже внутрь страны входили германские войска, тем решительнее становилось сопротивление РККА.
Разведывательная сводка от 27 июля отмечала формирование новых советских армий. В ней также указывалось: «Воля русского народа еще не сломлена. Факты сопротивления режиму неизвестны»409.
Четвертого августа Гитлер во время посещения командования группы «Центр» заявил, что Москва отходит «на третий план после Ленинграда и Харькова». По-видимому, он считал, что успеет до наступления зимы и обеспечить фланги, и взять Москву.
Когда причиной поражения Германии называют ряд важных обстоятельств, не имеющих прямого отношения к действиям сталинского руководства (отвлечение десяти дивизий вермахта на операцию в Югославии, приостановка наступления на Москву, летние затяжные дожди, бездорожье, ранние сильные морозы), и при этом не говорят о действиях Сталина, картина получается далеко не полной.
С самого начала кремлевский вождь обратился, пусть и не слишком удачно, к опыту комиссаров РВС, посылаемых на фронты. Но кроме Генштаба и правительства он располагал аппаратом госбезопасности для создания подконтрольной системы обороны.
Однако эта система не могла быть выстроена мгновенно и создавалась на протяжении примерно месяца.
Первым о ее создании озаботился Молотов, который в силу своего премьерского опыта увидел, что Ставка Главного командования не охватывает важные секторы экономической и государственной жизни. 30 июня он пригласил к себе в кабинет Берию и Маленкова. Они сразу поняли его замысел — создать Государственный Комитет Обороны, контролирующий все советские, хозяйственные и военные органы.
Это была опасная самодеятельность, так как всё происходило без ведома Сталина. Однако они не устраивали заговора и единодушно согласились, что вождь и должен возглавить ГКО. Также они одобрили и кандидатуру Ворошилова — очевидно, для моральной поддержки Сталина.
Затем инициаторы поехали к Сталину на Ближнюю дачу, чем удивили и, возможно, даже напугали его. Он их не ждал и мог воспринять их появление как предвестие его смещения или ареста. Действительно, тогда все качалось.
Все помнили тяжелую сцену 29 июня, после взятия немцами Минска. Тогда Сталин и бывшие с ним в Кремле Молотов, Маленков, Берия и Микоян не могли получить по телефону от Тимошенко никакой информации и поехали в Наркомат обороны. Когда руководитель страны лично едет за информацией — это уже катастрофа.
В наркомате их встретили Тимошенко, Жуков и Ватутин. Связи с Западным фронтом не было. Жуков доложил, что послали связистов, но неизвестно, когда они управятся.
Сначала Сталин сдерживался, но потом взорвался: «Что за Генеральный штаб?! Что за начальник штаба, который в первый же день войны растерялся, не имеет связи с войсками, никого не представляет, никем не командует?!»
Микоян свидетельствует, что Жуков «буквально разрыдался и выбежал в другую комнату».
И это Жуков! Значит, нервы были на пределе.
Минут через пять–десять Молотов возвратил успокоившегося Жукова, у которого «глаза были мокрые». Решили направить на Западный фронт Кулика.
Выходя из наркомата, Сталин сказал поразившие всех слова: «Ленин оставил нам великое наследие, а мы, его наследники, все это просрали…»410
Это походило на признание краха.
Именно на следующий день Молотов и предложил создать ГКО.
Перед тем как ехать к Сталину, Молотов предупредил, что тот «в последние два дня находится в такой прострации, что ничем не интересуется, не проявляет инициативы».
Эти слова вызвали возмущение Вознесенского, и он заявил: «Вячеслав, иди вперед, мы за тобой пойдем».
То есть судьба Сталина повисла на волоске. Если бы сейчас предложение Вознесенского было поддержано, у государства бы появился новый начальник.
Но на самом деле никто не собирался свергать Сталина. Свергать вождя в этот критический час было бы самоубийством. И повиснув на мгновение, судьба Сталина вернулась на прежнее место.
Что же увидели незваные гости?
Сталин сидел в малой столовой и, вжавшись в кресло при виде вошедших, вопросительно посмотрел на них, потом спросил: «Зачем приехали?»
«Вид у него был настороженный, какой-то странный, не менее странным был и заданный им вопрос. Ведь, по сути дела, он сам должен был нас созвать. У меня не было сомнений: он решил, что мы приехали его арестовывать»411.
Беспокойство Сталина быстро прошло, когда он услышал предложение Молотова о создании ГКО и что во главе его должен стать Сталин.
Но здесь возник небольшой спор, суть которого раскрывает соотношение сил. Сталин предложил к названному Берией составу ГКО (Сталин, Молотов, Маленков, Ворошилов, Берия) добавить Микояна и Вознесенского. Берия возразил, объяснив, что Микояну и Вознесенскому надо работать в Совнаркоме и Госплане. Это был формальный довод, так как ГКО — надправительственный орган.
Вознесенский поддержал предложение Сталина. Берия не уступал. Но в этот момент Микоян согласился с Берией и попросил назначить себя «особо уполномоченным ГКО со всеми правами члена ГКО в области снабжения фронта продовольствием, военным довольствием и горючим».
Сталин уступил. В итоге в составе ГКО большинство сохранили его инициаторы, добившись самого главного: создания второго, резервного, контура управления страной. (В журнале посещений Сталина с 29 июня по 1 июля — пробел.)
Микоян далеко не случайно в своих воспоминаниях говорит, что после образования ГКО Сталин обрел «полную форму, вновь пользовался нашей поддержкой». Здесь ключевое слово «вновь». Это означает, что был период, когда Сталин не пользовался такой поддержкой.
Третьего июля Сталин полностью восстановил самоконтроль, о чем узнал весь мир: он обратился по радио к советскому народу.
Но еще раньше, 1 июля, Молотов провел через Совнарком постановление «О расширении прав народных комиссаров СССР в условиях военного времени». Оно давало возможность наркомам распределять ресурсы между предприятиями и стройками, маневрировать фондом заработной платы, допускать частичные отступления от утвержденных проектов и смет, «разрешать пуск в эксплуатацию строящихся предприятий и их отдельных частей».
Таким образом, местным руководителям давалась правовая основа для самоорганизации. Вскоре за Волгой, на Урале и в Сибири стало буквально с колес монтироваться эвакуированное из оккупированных областей заводское оборудование, и под открытым небом началось производство вооружения, что и было «пуском в эксплуатацию строящихся предприятий».
В шесть часов утра 3 июля 1941 года Сталин вошел в специально оборудованную комнату в здании Совнаркома в Кремле и сел за столик с микрофоном. Диктор Юрий Левитан объявил о выступлении председателя ГКО. Сталин, заметно волнуясь, начал говорить: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!»