В тот раз, о котором я хочу рассказать, ужин происходил в одной из нижних комнат: довольно узкий зал, сравнительно небольшой, заставленный со всех сторон книжными шкафами. А к этому залу от кабинета, где мы заседали, вели довольно длинные переходы с несколькими поворотами. На всех этих переходах, на каждом повороте стояли часовые — не часовые, а дежурные офицеры НКВД. Помню, после заседания пришли мы в этот зал, и, еще не садясь за стол, Сталин вдруг сказал: „Заметили, сколько их там стоит? Идешь каждый раз по коридору и думаешь: кто из них? Если вот этот, то будет стрелять в спину, а если завернешь за угол, то следующий будет стрелять в лицо. Вот так идешь мимо них по коридору и думаешь…“ Я, как и все, слушал это в молчании. Тогда этот случай меня потряс. Сейчас, спустя много лет, он мне кое-что, пожалуй, объясняет в жизни и поведении Сталина, не все, конечно, но кое-что»273.
У Сталина уже имелись основания не доверять руководству НКВД. Во время следствия вскрылось, что руководство НКВД в лице Ягоды и начальника Секретно-политического отдела Г. А. Молчанова (выдвиженец Постышева) обнаружило стремление ускорить расследование в отношении Зиновьева, Каменева и других старых оппозиционеров, — часть их направить в самые дальние лагеря, а тех, чью причастность к терроризму удастся доказать, судить и расстрелять. Весь этот процесс предполагалось провести без широкого оповещения и максимально быстро через Особое совещание НКВД.
У Сталина был другой подход: провести громкие судебные процессы, раскрыть связь правой и левой оппозиции, предъявить доказательства о совместном переходе зиновьевцев и троцкистов к террору, шпионажу и вредительству.
У чекистов были все основания ждать неприятностей, так как совсем недавно (в 1934 году) Молчанов направил в ЦК записку о том, что подпольных организаций, возглавляемых Зиновьевым и Каменевым, не имеется. Теперь оказалось, что НКВД допустил непростительную ошибку, в результате которой погиб «любимец партии» Киров.
В этом пункте позиции Сталина и Ягоды были диаметрально противоположны.
Двадцать третьего февраля 1935 года Сталин получил от заместителя наркома внутренних дел Г. Е. Прокофьева донесение о том, что у одного арестованного обнаружен архив Троцкого за 1927 год. На донесении Сталин написал: «Чрезвычайно важное дело, предлагаю троцкистский архив передать Ежову, во-вторых, назначить Ежова наблюдать за следствием, чтобы следствие вела ЧК совместно с ЦК».
С этого момента началось падение Ягоды. Сперва он не понял, что ему грозит, и препятствовал получению Ежовым информации просто из ведомственной конкуренции, не желая, чтобы между ним и Сталиным появился контролер, отодвигающий руководителя НКВД на ступеньку вниз.
Ягода не учел, что низкорослый, мускулистый Ежов подобен бульдогу и не отпустит его. Ежов был человеком Сталина, занимал должности секретаря ЦК ВКП(б) и председателя Комитета партийного контроля при ЦК ВКП(б). В аппаратном весе он превосходил Ягоду. У него за плечами был опыт работы на Путиловском заводе, опыт революционных боев Гражданской войны, работа секретарем Марийского и Семипалатинского обкомов, Казахстанского крайкома, борьба с басмачами, работа в ЦК, в Наркомате земледелия, участие в коллективизации, руководство распредотделом, отделом кадров, промышленным отделом ЦК партии; в 1933 году он стал председателем Центральной комиссии по чистке партии. Зачастую Ежова изображают как случайного и никчемного человечка, но в действительности он относился к сильным партийным кадрам.
Вскоре Ежов «порадовал» своих новых подопечных заявлением, что «по его мнению и мнению ЦК партии в стране существует невскрытый центр троцкистов», с чего началось невидимое противостояние аппаратов ЦК и НКВД.
Ягода запретил всем сотрудникам предоставлять Ежову какую-либо информацию, а Молчанов распорядился: «При Ежове ничего не говорить, допросы прекращать»274.
Поняв, что его не допускают к оперативным материалам, Ежов перестал церемониться, являлся на допросы арестованных без предупреждения, требовал документы, вникал во все детали, сам вызывал на допросы и допрашивал, встречался с рядовыми сотрудниками наркомата и оперативниками.
Ежов докопался до фактов, которые свидетельствовали, что Ягода покрывает троцкистов и тормозит расследование по их делам. На протоколах арестованных троцкистов Дрейцера, Фрица-Давида, Лурье («О существовании московского троцкистско-зиновьевского центра, о директиве Троцкого об убийстве руководителей ВКП(б) и правительства») нарком написал резолюцию: «…чепуха, ерунда… не может быть».
Ежов показал копии этих протоколов своему начальнику. Сталин снова должен был решать, что делать. Но время Ягоды еще не закончилось, весь аппарат НКВД был нашпигован его людьми. От строек Норильска и Дальнего Востока до учебных заведений и партийных организаций бдительное око чекистов следило за безопасностью страны.
Заменить Ягоду Сталин не решился еще и потому, что с января 1935 года шло расследование «Кремлевского дела» по обвинению группы сотрудников аппарата ЦИКа, «готовивших покушение на членов правительства и т. Сталина».
Говоря о взаимоотношениях Ежова и Ягоды и дальнейшем уменьшении политического веса последнего, следует упомянуть смерть В. В. Куйбышева, первого заместителя председателя СНК и СТО СССР, члена Политбюро. Он умер 25 января 1935 года в возрасте 47 лет. После его кончины Ежов был избран на пленуме ЦК секретарем ЦК партии, членами Политбюро — Микоян и Чубарь, кандидатами в члены Политбюро — Жданов и Эйхе.
Занимавший пост заместителя председателя СНК Чубарь, представитель украинской политической верхушки, теперь фактически становился первым заместителем Молотова. Жданов, преемник Кирова в Ленинграде, очень понравившийся Сталину своей образованностью и находившийся с 1924 года на должности секретаря Нижегородского губкома партии, был введен в высшее руководство как принципиальный сторонник курса индустриализации.
Микоян, ранее бывший наркомом внешней и внутренней торговли, с июля 1934 года возглавлял Наркомат пищевой промышленности. (В своей речи на XVII съезде партии установил своеобразный рекорд — упомянул имя Сталина 41 раз.) Сталин хотя и критиковал его, но все же доверял.
Но почему был возвышен Эйхе, который вел на XVII съезде закулисные переговоры, направленные против Сталина? Одно из двух: либо Сталин о тех переговорах не знал, либо он не сомневался в жестокосердном латыше.
Эти перестановки напрямую не коснулись Ягоды, но возвышение Ежова и Микояна, которого уже однажды прочили на место главного чекиста, вряд ли укрепляло позиции наркома внутренних дел. Более того, личные качества Ягоды (высокомерие, тщеславие, грубость, развязность) не могли нравиться аскетичному Сталину. Будучи человеком рациональным, он пока терпел это.
Двадцать первого июня 1935 года Политбюро утвердило постановление СНК и ЦК партии «О порядке производства арестов». Отныне все без исключения аресты можно было проводить только с согласия прокуратуры, а аресты руководящего состава и специалистов — с согласия их руководителей. Таким образом, у Ягоды, кроме Сталина и Ежова, появлялся еще один контролер — Вышинский, который был его принципиальным конкурентом (если не сказать — противником).
Глава тридцать девятая
Расследование убийства Кирова и связанные с этим события, конечно, прервали процесс политического успокоения, но не остановили экономической либерализации. Самое важное решение Сталина, которое фактически означало окончание войны с крестьянством, было принято в феврале 1935 года на II съезде колхозников. Были внесены поправки и дополнения в проект Примерного устава сельскохозяйственной артели. 17 февраля устав был утвержден постановлением СНК и ЦК.
За колхозниками было юридически закреплено право на личное подсобное хозяйство. В зависимости от региона разрешалось иметь от 0,25 до 0,5 гектара приусадебной земли (в отдельных районах до одного гектара), неограниченное количество птицы, кроликов и т. д., до двух-трех коров. В МТС были упразднены политотделы.
За годы второй пятилетки в результате «экономического мира» рыночная торговля выросла с 7,5 миллиарда рублей до 17,8 миллиарда рублей. В частной торговле значительно подешевели продукты питания. Они либо равнялись ценам государственно-кооперативной торговли, либо были ниже.
После трагедии коллективизации частично возвращались традиционные обычаи крестьянствования (независимость, пусть и сильно урезанная, а также элементы рынка). Впервые в истории советской деревни в 1934 году в результате перехода к практике хлебозакупок все республики выполнили план хлебозаготовок. На крестьянском фронте был заключен длительный мир.
Если бы не убили Кирова… Тогда столкновения с «зиновьевско-троцкистским блоком», напоминавшего операцию устрашения, наверняка бы не произошло. Тогда Каменев занимался бы литературой, Зиновьев служил бы в Центросоюзе или каком-либо другом ведомстве, а оппозиционная молодежь постепенно бы перевоспитывалась. Такая картина вполне была возможна, но ее реальность не более 10–15 процентов. Поколения, прошедшие три революции и Гражданскую войну, уже вкусили насилия, крови и славы. Опыт всех революций убеждает в том, что победители начинают ожесточенную борьбу друг с другом.
В январе 1935 года стало расследоваться «Кремлевское дело». Его суть состояла в том, что соратник Сталина еще по Баку, крестный отец Надежды Аллилуевой, секретарь ЦИКа Авель Енукидзе оказался перерожденцем. Он набирал на работу в аппарат ЦИКа и различные кремлевские службы случайных людей, сожительствовал с молодыми женщинами, которых пристраивал на различные должности, растрачивал казенные средства. Допросы показали, что некоторые служащие ЦИКа высказывались о необходимости убить Сталина, распространяли слухи о том, что Сталин якобы отравил свою жену