Для обучения механиков-водителей танков отводилось 10–12 моточасов. Начальник автобронетанкового управления Я. Н. Федоренко на совещании высшего командного состава Красной Армии (декабрь 1940 г.) сетовал на то, что за прошедший год танкисты смогли усовершенствовать только стрельбу с места, остались недоработанными вопросы взаимодействия с другими родами войск. Главное управление ВВС в мае 1941 года отмечало низкую огневую подготовку летчиков (годовой налет летчиков составлял всего 12 часов). Зенитчиков обучали стрельбе только по малоскоростным воздушным целям, не было воздушных мишеней, которые могли бы буксироваться со скоростью выше 250 км/час. И это тогда, когда основные самолеты люфтваффе имели скорость более 500 км/час[522].
После советско-финляндской войны в обучении личного состава особое внимание обращалось на выносливость, приспособленность к действиям в трудных погодных и климатических условиях. Но совершенно недостаточно отрабатывалась подготовка солдат и командиров к действиям против танков, при отражении налетов авиации, овладению радиосредствами управления.
Велики были недостатки и в дислокации стратегических группировок войск. В 1939–1940 годах вступлением советских войск в западные области Украины и Белоруссии, страны Прибалтики, Бессарабию и Северную Буковину, захватом части территории Финляндии в результате советско-финляндской войны командование Красной Армии придвинуло передовой оборонительный рубеж непосредственно к границам Германии, включавшим завоеванные ею к 1940 году земли. Начавшееся там строительство оборонительных сооружений (причем без полосы обеспечения) ставило приграничные группировки войск в крайне невыгодное положение в случае внезапного нападения противника. К тому же войска направлялись на строительство оборонительных сооружений, что отвлекало их от боевой подготовки и снижало боевую готовность.
Установки политического руководства страны (боязнь спровоцировать Гитлера) сдерживали военное командование, не позволяли ему принять необходимые меры к отражению явно готовившегося нападения вермахта. Это дало командованию противника значительные стратегические преимущества, явилось одной из важных причин поражений Красной Армии летом 1941 года.
Другой причиной стало то, что в организации обороны, военном строительстве были допущены крупные просчеты, связанные с переводом промышленности и вооруженных сил на военное положение. Жесткая централизация власти, безусловно необходимая во время войны, имела тем не менее недостатки, так как лишала систему управления необходимой для нее гибкости, широкого использования творчества и инициативы командного состава. В результате к началу войны не были введены в действие новые оперативные и мобилизационные планы, которые должны были заменить устаревшие.
В основополагающем плане «развертывания Вооруженных сил Советского Союза на западе и на востоке на 1940 и 1941 годы» от 18 сентября 1940 года в отношении «основ нашего стратегического развертывания на западе» говорится: «1. Активной обороной прочно прикрывать наши границы в период сосредоточения войск. 2. Во взаимодействии с левофланговой армией Западного фронта силами Юго-Западного фронта нанести решительное поражение Люблин-Сандомирской группировке противника и выйти на р. Висла. В дальнейшем нанести удар в общем направлении на Кельце, Краков и выйти на р. Тилица и верхнее течение р. Одер»[523].
В последующих уточненных вариантах плана основополагающее положение об активной обороне неизменно сохранялось. Правда, на оборону тогда смотрели как на кратковременный этап военных действий, в котором участвует лишь часть войск, выделенная для прикрытия границы, пока идет отмобилизовывание и развертывание главных сил для решительного наступления. Сравните это с планом «Барбаросса», где ни о какой обороне речь не идет и прямо указывается: уничтожить силы Красной Армии в западной части СССР и захватить территорию до рубежа Архангельск — Астрахань, то есть жизненно важные регионы СССР.
Дальнейшая разработка «плана развертывания» касалась изменения в распределении сил по стратегическим направлениям и уточнения их задач. Командующие войсками приграничных военных округов в середине мая получили следующий приказ: «К 20 (25) мая 1941 г. лично Вам с начальником штаба и начальником оперативного отдела штаба округа разработать детальный план обороны государственной границы и планы ПВО»[524]. Такие планы были подготовлены и направлены в Генштаб 10–20 июня, но нарком так и не успел их утвердить. В этой директиве нет ни слова о подготовке удара по немецким войскам, никаких указаний о подготовке наступления против немецкой группировки войск, сосредоточенной у нашей границы. А ведь любому человеку ясно, что совершить широкомасштабное нападение на уже заканчивавшие развертывание группы армий вермахта без детальной оперативно-документальной проработки, создания соответствующих, приведенных в полную боевую готовность ударных группировок (какие у немцев уже стояли по ту сторону границы) проведение многочисленных мероприятий по подготовке сокрушительного удара по врагу было невозможно. Таким образом, какие бы идеи о срыве или хотя бы ослаблении первоначального удара готового к нападению противника ни витали в головах руководителей военного ведомства, войска приказа на наступление не получали. А о том, что такие мысли естественно возникали у высших военачальников, понимавших, что Германия почти готова к агрессии против нас, говорит записка наркома обороны и начальника Генштаба Председателю СНК СССР И. В. Сталину от 15 мая. В ней давался анализ сложившейся обстановки и содержались предложения Наркомата обороны о плане стратегического развертывания Вооруженных сил СССР «на случай войны с Германией и ее союзниками». «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар, — говорилось в записке. — Чтобы предотвратить это, считаю (так в тексте. — А. О.) необходимым ни в коем случае не давать инициативу действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск»[525].
Это единственный документ (если можно считать документом никем не подписанную и неизвестно, доложенную ли адресату докладную, подготовленную Генштабом), где предлагается нанести упреждающий удар (а не превентивный) по изготовившейся к нападению на нашу страну гитлеровской армии вторжения. Цель такого удара (в отличие от превентивного) — не разгромить Германию, а сорвать подготавливаемое противником наступление. При этом речь идет о том, что Германия уже давно отмобилизовала свою армию и экономика этой страны во всю мощь работает на войну, а СССР «в случае войны» еще предстоит мобилизация и перевод экономики на военное положение. Генштаб предлагает сорвать немецкие планы и разгромить главные силы противника, сосредоточенные у наших границ, выйти к рекам Нарев, Висла и овладеть районом Катовице. В последующем разгромить силы Центра и Северного крыла Германского фронта, овладеть территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии[526].
Сравните с планом «Барбаросса». Там — уничтожить Красную Армию и захватить полстраны, здесь — разгромить главные силы противника и выйти к прежним, довоенным границам основной территории Германии. Уже это свидетельствует о том, что предложение Генштаба было порождено обстановкой мая 1941 года, а не глубоко и всесторонне продуманным планом агрессивной войны. Но и эта записка не вышла за пределы Генштаба и была отправлена в архив.
Сталин боялся спровоцировать немцев на нападение, памятуя, что СССР еще не готов к войне с сильнейшей державой в Европе. Но, поскольку угроза германского вторжения нарастала, кое-какие меры все же принимались. В мае «на сборы» было привлечено около 800 тыс. резервистов, началось выдвижение четырех армий из глубины страны в западные округа. Но меры эти были половинчатыми и запоздалыми. Они свидетельствовали о нараставших признаках смятения и неопределенности в действиях советского политического руководства накануне войны. Даже имевшиеся в распоряжении силы не были приведены в боевую готовность.
Таким образом, можно сделать вывод, что Советский Союз в 1939–1941 годах не разрабатывал планов агрессивной войны против Германии.
В идеале построение группировки советских войск у западных границ должно было быть таким, каким оно было через два года в битве на Курской дуге. Тогда создали глубоко эшелонированную оборону (восемь оборонительных полос на глубину 300 км), позволившую отразить наступление противника, обескровить его войска, а затем перейти в решительное стратегическое наступление. Но тогда, в 41-м, этого не получилось.
Нанести крупное поражение вермахту теми силами, которые находились в приграничных округах, при той степени боеготовности и боеспособности, которую они имели, не представлялось возможным.
Сегодня при характеристике состояния Красной Армии в 1941 году приходится встречать самые различные оценки. Одни говорят, что армия была не хуже немецкой и, если бы ее вовремя привели в боеготовность, она бы на равных сражалась с вермахтом. Другие пишут, что армия совершенно не была готова к войне. О чем же свидетельствуют факты и документы?
Безусловно, наша армия была достаточно боеспособной. Она успешно могла воевать с Японией (Халхин-Гол), сумела прорвать линию Маннергейма. Она, вероятно, могла бы иметь успех в войне с Польшей или даже Францией, законодательницей стратегии в то время. Она была классной, но не первоклассной. В 1943 году в Тегеране Сталин говорил Рузвельту: «Война с Финляндией показала, что советская армия была недостато