В это время в Берлине не сидели сложа руки. Выйдя из Лиги Наций, фашистское руководство приступило к форсированной гонке вооружений и развернуло подготовку к введению в ближайшем будущем всеобщей воинской повинности. Как отмечал после Второй мировой войны бывший генерал вермахта Б. Мюллер-Гиллебранд, это могло дать возможность «планомерно создавать… армию военного времени»[61]. Но для этого еще предстояло покончить с версальскими ограничениями, воспользовавшись тем, что в начале 1935 года во Франции обсуждался закон о продлении срока воинской службы с восемнадцати месяцев до двух лет из-за снижения уровня рождаемости в период Первой мировой войны. Гитлер 10 марта намеренно приоткрыл свои карты с целью проверить решительность противников. В одном из интервью Геринг официально сообщил, что Германия уже располагает военно-воздушными силами. Западные державы не отреагировали на это заявление. Более того, Великобритания на конференции по разоружению ясно показала, что она не может пойти на полный разрыв с Германией. Ее представитель заявил, что англичане «не допустят нигде нарушения мира», но и не возьмут «на себя новых обязательств», с одной стороны, они не поддержат военных акций Германии, а с другой — они, установив контакты с Германией, «должны продолжать поддерживать их»[62]. Как собиралось правительство Великобритании реализовать эти исключающие друг друга принципы, трудно представить.
16 марта Гитлер издал закон о всеобщей воинской повинности и создании армии, куда войдут 12 корпусов и 36 дивизий — всего около полумиллиона человек. Это означало конец версальских ограничений в строительстве вооруженных сил Германии.
Вызов, брошенный Гитлером западным державам, был встречен рядом ничего не значащих жестов. 11 апреля представители Великобритании, Франции и Италии встретились на конференции в Стрезе (Северная Италия), где осудили действия Германии и заверили мир в своей верности Локарнскому договору. Однако участники конференции ограничились лишь «выражением сожаления» по поводу нарушения Третьим рейхом условий Версальского договора. Только Черчилль и немногие поддерживающие его парламентарии пытались привлечь внимание общественности к этому факту. В одной из речей, произнесенных в марте 1935 года, Черчилль говорил: «Величайшее бедствие постигло нас. Гитлер уже добился равенства с Великобританией (по авиации). Отныне ему оставалось только пустить на полный ход свои заводы и летные школы, чтобы не только сохранить превосходство в воздухе, но и неуклонно увеличивать его. Все те неизвестные и неизмеримые опасности, которыми грозило Лондону нападение с воздуха, становятся отныне определенным фактором, подлежавшим учету во всех наших решениях»[63]. Так был открыт путь к восстановлению военной мощи Германии. Воодушевленные первым успехом нацисты в открытую заговорили о своих территориальных притязаниях.
Все это происходило в обстановке, когда Советский Союз разрабатывал активные формы борьбы за мир против угрозы войны. Конструктивные идеи, выдвинутые советскими дипломатами в ходе международных переговоров по созданию системы коллективной безопасности (неделимость мира, определение агрессии, акты о ненападении с рядом стран), не остались незамеченными, и это вызвало ответную реакцию. В 1933–1935 годах были установлены дипломатические отношения с Испанией, Венгрией, Румынией, Чехословакией, Болгарией, Албанией, Бельгией, Люксембургом, Колумбией. В сентябре 1934 г. СССР, реализуя французское предложение о вступлении его в Лигу Наций, стал не только членом этой организации, но и постоянным членом Совета Лиги. Такое положение создавало благоприятные возможности для развития сотрудничества СССР с другими странами.
Борясь за создание системы коллективной безопасности, Советское правительство последовательно придерживалось принципа мирного сосуществования со всеми капиталистическими государствами, независимо от режима, установленного в той или иной стране. В равной мере это относилось и к нацистской Германии. Хотя экономические и политические контакты между обеими странами значительно сократились, а военное сотрудничество и вовсе заглохло, Советский Союз стремился поддерживать нормальные отношения с Германией, несмотря на развернувшуюся там антисоветскую кампанию, и не терял надежды на их улучшение. Однако враждебный курс, который начал проводить Третий рейх по отношению к СССР с середины 1933 г., не мог не вызвать соответствующей реакции и со стороны советского руководства. В отчетном докладе на XVII съезде ВКП(б) Сталин говорил: «Конечно, мы далеки от того, чтобы восторгаться фашистским режимом в Германии. Но дело здесь не в фашизме… Дело в том, что… началась борьба между двумя политическими линиями, между политикой старой, получившей отражение в известных договорах СССР с Германией, и политикой «новой», напоминающей в основном политику бывшего германского кайзера… причем «новая» политика явным образом берет верх над старой»[64].
Провозглашенная Третьим рейхом политика экспансии на Восток потребовала от СССР принятия срочных мер, гарантировавших западные границы от непредвиденных случайностей. Так, продолжая делать попытки обезопасить Ленинград и советское Балтийское побережье, правительство СССР 28 марта 1934 года предложило Германии подписать протокол, обязывавший обе стороны воздерживаться от каких-либо действий, которые могут нанести ущерб Прибалтийским республикам. Берлин ответил отказом. В этих условиях Советский Союз попытался нейтрализовать агрессивные устремления Германии путем вовлечения ее при посредничестве Великобритании в Восточный пакт. Эта идея была высказана в ходе первого в истории англо-советских отношений визита официального британского представителя лорда — хранителя печати Великобритании А. Идена в марте 1935 года. Выразив готовность подписать Восточный пакт с участием Германии, Сталин заявил Идену: «Мы не стремимся к изоляции Германии. Наоборот, мы хотим жить с Германией в дружеских отношениях»[65]. Однако привлечь Третий рейх к участию в Восточном пакте и за счет этого укрепить свою безопасность не удалось. Как уже указывалось, Восточный пакт не был подписан. Необходимо было продолжать поиски действенных решений.
Но в реалиях 30-х годов, когда в политическом и военном мышлении господствовал версальский менталитет диктата, когда в общественных, международных и психологических структурах, которые сложились в Европе, царствовал кулак сильного, для того чтобы добиться союза с западными державами, необходимо было доказать, что и Советский Союз располагает достаточным военным потенциалом и представляет собой ценного союзника на случай совместных действий против общего врага. Поэтому происходившее в СССР развертывание военной промышленности, постоянное совершенствование военного строительства и повышение боеспособности РККА играли немалую роль во внешней политике Советского Союза. К середине 30-х годов в советских Вооруженных силах произошли кардинальные изменения. Войска были оснащены новой техникой.
За первую пятилетку удельный вес артиллерии, авиации и бронетанковых войск, вместе взятых, возрос с 20 % до 35 % общего состава Вооруженных сил СССР [66]. Начальник Генерального штаба А. И. Егоров, подчеркивая влияние новых средств вооруженной борьбы на развитие советского военного искусства, еще в 1932 году писал: «Совместное использование самостоятельных механизированных соединений, пехоты и конницы, имеющих в своем составе танковые подразделения, а также авиации дает возможность успешно решать все основные крупнейшие оперативные проблемы»[67]. Рост боевых возможностей Красной Армии сыграл немалую роль во внешней политике Советского Союза, он способствовал развитию связей советских и французских представителей в 1933–1934 годах, подготовил почву для более тесного франко-советского союза. 2 мая 1935 года в Париже был наконец-то подписан договор о взаимной помощи против агрессии между СССР и Францией сроком на пять лет. Спустя десять дней в Москву прибыл министр иностранных дел Франции П. Лаваль. Он имел встречи со Сталиным, Молотовым и Литвиновым. В ходе бесед советские лидеры предлагали дополнить договор военной конвенцией с конкретными обязательствами на случай войны. Лаваль, который, кстати, не питал дружеских чувств к Советскому Союзу, признал разумным предложение начать переговоры между генеральными штабами Франции и СССР[68].
Чтобы продемонстрировать Лавалю серьезность советских намерений, его пригласили посетить военный аэродром под Москвой, где он наблюдал полеты военных самолетов и учения парашютных войск[69]. Не успел Лаваль приехать в Париж, как советский военный атташе Венцов проинформировал французский генеральный штаб, что штаб РККА «готов вступить в отношения с французским генштабом»[70]. Последний занял выжидательную позицию, поскольку начальник французского генштаба генерал М. Гамелен считал, что в настоящий момент пока еще рано говорить о каких-либо конкретных аспектах франко-русского военного сотрудничества[71]. В июне советский посол во Франции В. П. Потемкин вновь напомнил военному министру Фабри о желании Советского Союза заключить военную конвенцию.
С целью продемонстрировать реальные возможности Красной Армии и ее успехи в деле модернизации военные делегации Франции, Чехословакии и Италии были приглашены на большие осенние маневры войск Киевского военного округа, проходившие с 12 по 17 сентября 1935 года. Руководил учениями командующий округом И. Э. Якир. Маневры были организованы с большим размахом. Наряду с использованием стрелковых и кавалерийских соединений широко применялись механизированные и танковые войска и, что особенно поразило иностранных гостей, массовый воздушный десант. Гвоздем программы была отработка теории глубокой наступательной операции.