Сталин помолчал, оглядел нас пристально и неторопливо.
— В результате производство вооружения в фашистском блоке стало нарастать. В частности, по сравнению с сорок первым годом на сегодняшний день выпущено самолетов и танков примерно наполовину больше, орудий калибра 75 мм и выше — в 1,8 раза, минометов — в два с лишним раза. Противник, безусловно, попытается вновь захватить стратегическую инициативу. Допустить этого мы не можем.
Обращаясь к Вознесенскому, Сталин продолжал:
— Госплану надо тщательно взвесить и учесть все наши резервы. Возможности наращивания производства за счет перераспределения материальных ресурсов и рабочей силы мы, по существу, уже исчерпали. Значит, дальнейший рост должен быть обеспечен за счет внутренних возможностей каждой отрасли промышленности.
Выйдя из-за стола, Сталин прошелся по кабинету, остановился у карты и, скользнув по ней взглядом, продолжал вдруг сразу как-то осевшим, глухим голосом:
— Создается впечатление, что мы еще длительное время будем воевать с Германией один на один. Союзники не торопятся с открытием второго фронта, так что рассчитывать надо только на себя.
Во второй половине декабря 1943 года И. В. Сталин вызвал в Кремль Малышева, Ванникова, Федоренко и меня. Поздоровавшись с нами, он указал на стулья, стоявшие у длинного стола. После того как мы разместились, Сталин высказал неудовлетворение ходом разработки и установки на танк Т-34 85-мм пушки. Мы и сами знали, что дела здесь идут неважно. И тем не менее резкая оценка, которую давал им Сталин, была для нас крайне неприятной.
Естественно, слова здесь были бесполезны. Нужен был результат, и результат быстрый. А его пока не было. Ни один из разрабатываемых конструкторскими бюро образцов 85-мм орудия не мог быть запущен в производство без серьезных конструкторских доработок. Это было хорошо известно всем присутствующим, и мы сидели молча.
Вопросы нам И. В. Сталин не задавал.
Пройдя несколько раз по кабинету, он подошел к своему столу, взял с него какие-то листы и, повернувшись к нам, стал их читать вслух. Это оказалось письмо командира одной из дивизий действующей армии. И. В. Сталин особо выделил из этого письма то место, где сообщалось, что установленные на танках 45-мм и даже 76-мм пушки не эффективны для борьбы с танками противника, особенно с последними модификациями «тигров». «Тигры» практически нельзя бить в лоб, — писал комдив. — Приходится или пропускать их через себя и стрелять в корму, или вести огонь по танкам противника, двигающимся на соседей, то есть по борту. На танк Т-34 нужна более мощная пушка».
Следует отметить, что Сталин всегда внимательно относился к просьбам с фронта и принимал самые решительные меры по их удовлетворению. И на этот раз, закончив читать письмо, коротко бросил:
— 85-мм пушка должна быть установлена на танк Т-34. С начала следующего года надо выпускать его только с этой пушкой!
Задача предельно ясна. Надо ее выполнять. Мы поднялись.
Сталин еще раз прошелся по кабинету и сказал:
— Отправляйтесь немедленно на завод. Для вас на Ярославском вокзале заказан вагон. Он будет прицеплен к очередному отходящему поезду. Не теряйте времени.
Мы вышли из кабинета.
До Нового года оставалось менее недели. А надо было решить множество инженерно-конструкторских и организационно-технологических проблем, причем решить быстро.
В поезде почти не спали. Подробно обсудили план работы. Решили: сначала к Еляну.
Утром на заводе встретили нас Елян с главным технологом Гордеевым. На наш вопрос о делах ответили, что в целом они идут нормально. Однако Елян, выбрав момент, шепнул мне на ухо:
— Плохо дело, опять разорвало казенник.
Речь шла именно о той пушке, по поводу которой состоялся наш вызов в Кремль, к Сталину.
Стало ясно, что вместе нам здесь делать пока нечего. Я предложил, чтобы Малышев, Ванников и Федоренко ехали на танковый завод. Мне же целесообразно остаться у Еляна. На том и порешили.
У Еляна я спросил:
— Есть ли заготовки для новых казенников?
— Да, есть.
— Подберите бригаду слесарей, фрезеровщиков, токарей, пусть немедленно приступают к изготовлению. Работать посменно. К утру следующего дня сделать хотя бы один казенник и начать испытания!
Вместе с тем нужно было внимательно разобраться в причинах неудач. Беседовал с конструкторами, испытателями, просмотрел лабораторные анализы поломок. Несколько раз бывал в цехе, где развернулась работа по изготовлению заготовок.
Торопить людей не требовалось. Все работали с полной отдачей сил. И все же казалось, что мое присутствие как-то ускоряет работу.
Утром, на следующие сутки после приезда, звоню из гостиницы, хотя уехал с завода лишь на рассвете, буквально два часа назад:
— Как дела?
Ответил Елян:
— Сделано два выстрела из новой пушки. Поломок пока нет.
— Продолжайте испытания. Я сейчас буду[140].
А. С. ЯковлевИз «Записок авиаконструктора»
В связи с приближением линии фронта, а следовательно, и аэродромов противника, опасность налета вражеской авиации на столицу стала реальной, и в Ставке устроили для проверки, так сказать, механизма противовоздушной обороны военную игру по отражению воздушного нападения на Москву.
Военная игра проводилась в особнячке, по соседству с нашим наркоматом, где в первые дни войны помещалась Ставка Верховного Главнокомандования, пока не было готово кремлевское бомбоубежище.
Мы с наркомом Шахуриным и замнаркома Дементьевым в числе других были приглашены на это учение.
В маленьком зальце особняка по стенам были развешаны схемы различных вариантов возможных налетов на Москву, карты размещения зенитных батарей вокруг города, а также аэродромов истребителей противовоздушной обороны. На стульях лежал большой фанерный щит с наколотой на нем картой московской зоны ПВО. В центре планшета — план Москвы, опоясанной несколькими кольцами разного цвета, изображавшими систему ближней и дальней противовоздушной обороны. На плане города было нанесено также расположение зенитных батарей и аэростатов заграждения. На учении присутствовали главком ВВС П. Ф. Жигарев, его заместитель И. Ф. Петров и еще несколько генералов, фамилии которых я тогда, к сожалению, не записал и теперь уже не помню.
Докладывали командующий противовоздушной обороной генерал-майор Громадин и командующий истребительной авиацией ПВО полковник Климов.
Проигрывались разные варианты воздушного нападения на Москву, то есть налеты с разных направлений, на разных высотах, днем и ночью, и демонстрировались соответствующие способы отражения этих налетов различными родами оружия противовоздушной обороны.
На протяжении всего учения Сталин внимательно за всем наблюдал и слушал, но не проронил ни слова. Когда игра была закончена и, как полагалось, атаки воображаемых самолетов противника отражены, он молча обошел вокруг планшета. Создалось впечатление, что разыгранные варианты ни в чем его не убедили, что у него какое-то недоверчивое отношение ко всему этому делу. Наконец, раскуривая свою трубку, он произнес как бы сквозь зубы:
— Не знаю, может быть, так и надо…
Потом молча пошел в кабинет, пригласив туда Шахурина, Дементьева, Жигарева, Петрова и меня.
Так же, как и на нас, на него эта военная игра произвела впечатление детской игры: как-то все схематично и бумажно. Не было уверенности, что защита Москвы с воздуха обеспечивается надежно. Забота о судьбе Москвы владела всеми.
И в кабинете Сталин опять сказал:
— Может быть, так и надо… Кто его знает?
А потом несколько раз повторил:
— Людей» нет, кому поручишь… Людей не хватает…
Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев шепнул мне:
— Давай попросим за Баландина.
Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.
— Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате, — руководство двигателестроением очень ослаблено. Просим вас рассмотреть это дело, мы в нем не сомневаемся.
— Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не дает. Может быть, за ним и нет ничего… Очень возможно… И так бывает, — ответил Сталин.
На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось[141].
Нарком боеприпасов Б. Ванников «Доставлен из тюрьмы»
В первых числах июня 1941 года, за две с половиной недели до начала Великой Отечественной войны, я был отстранен с поста Наркома вооружения СССР и арестован. А спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание И. В. Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий.
Обстановка на фронте мне была неизвестна. Не имея представления о сложившемся тогда опасном положении, я допускал, что в худшем случае у наших войск могли быть небольшие местные неудачи и что поставленный передо мной вопрос носит чисто профилактический характер. Кроме того, в моем положении можно было лишь строить догадки о том, подтвердило или опровергло начало войны те ранее принятые установки в области производства вооружения, с которыми я не соглашался. Поэтому оставалось исходить из того, что они, возможно, не оказались грубыми ошибками, какими я их считал.
Конечно, составленную мною при таких обстоятельствах записку нельзя считать полноценной. Она могла быть значительно лучше, если бы я располагал нужной информацией.
Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была передана И. В. Сталину. Я увидел ее у него в руках, когда меня привезли к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчеркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии В. М. Молотова и Г. М. Ма