Так в приказе и написали, а потом эту фразу стали писать на обелисках и повторять в кинофильмах.
Сталин был заботливым руководителем, он относился к людям по-человечески[119].
Строгий спрос по работе и одновременно забота о человеке были у него неразрывны, они сочетались в нём так естественно, как две части одного целого, и очень ценились всеми близко соприкасавшимися с ним людьми. После таких разговоров как-то забывались тяготы и невзгоды. Вы чувствовали, что с вами говорит не только вершитель судеб, но и просто человек…[120]
Воспоминания маршала Конева — яркий тому пример. Сразу после войны Сталин вызвал нескольких военных. За разговором спросил Конева об отпуске.
— Как ваше здоровье?
— Здоровье так себе, товарищ Сталин.
— В отпуск идёте?
— Да, иду.
— На сколько?
— На полтора месяца.
— Это что, Булганин вам полтора месяца дает?[121]
— Да, больше не положено, товарищ Сталин.
— Как так не положено?
Обращается к Булганину:
— Дайте ему три месяца. И ему три месяца, и ему три месяца, и ему три месяца. Надо понимать, что люди вынесли на своих плечах. Какая была тяжесть, как устали. Надо понимать, как устали люди.
Что такое полтора месяца? Надо три месяца, чтобы почувствовали, привели себя в порядок, отдохнули, полечились. Как так не понимать? Не понимает этого Булганин, не понимает. Не понимаю, как может не понимать. Нет, не понимает. Что он понимает? Ничего он не понимает[122].
А вот что мне прислал один из читателей. Это его семейная история, которая до этого нигде не публиковалась. Она наглядно показывает сталинское отношение к людям.
Родной брат моего деда, мой двоюродный дед, Александр Николаевич Кузнецов всю Отечественную войну работал референтом А.А. Жданова. После смерти Жданова в 1948 году его направили в Латвию секретарём одного из обкомов в глубинке. В то время там шла ожесточённая борьба с «лесными братьями», недобитыми пособниками нацистов. В Александра Николаевича несколько раз стреляли из кустов, когда он ехал в машине и на подводе. За 1948–1949 год активность «лесных братьев» в области, где работал мой двоюродный дядя, несколько поубавилась: работникам НКВД активно помогали комсомольская молодежь и разные добровольцы из местного населения.
Но однажды ночью в дом, где проживал А.Н. вместе с женой и двумя маленькими детьми, влетела граната-лимонка. А.Н. как-то успел её перехватить и выкинуть в окно, после чего она взорвалась в палисаде. После этого он решил ехать в Москву, на приём к Сталину, и просить перевода на другую работу, потому что не хотел рисковать жизнями членов семьи. Это был довольно рискованный поступок — «солдат партии»… дрогнул. Сталин принял дядю довольно сдержанно. Внимательно выслушав, он встал и долго молча ходил по кабинету. Потом сказал примерно следующее (со слов моего деда):
— Партия посылает своих лучших бойцов на ответственные участки политической борьбы, не спрашивая их согласия. Вы, вступая в ряды ВКП(б), знали об этом?
Дядя ответил, что, конечно, знал. Потом добавил, что готов принять любое другое назначение, получить любое партийное взыскание, порицание, но не хочет рисковать жизнью своих маленьких детей. Тогда Сталин спросил сидевшего рядом В.М. Молотова: «Как поступим с товарищем Кузнецовым, Вячеслав?»
Молотов уклончиво ответил, что сразу так не решить. Борьба за Советскую власть в Латвии ещё не окончена. Может быть, детей отправить в Москву? Тогда И.В. Сталин раскурил трубку и, не глядя на A.H., произнёс:
— Ступайте, мы подумаем, как с вами поступить.
Мой двоюродный дядя в весьма смятённом состоянии уехал в свою пустую московскую квартиру. Через два дня ему позвонил Сталин.
— Здравствуйте, Александр Николаевич! А правду говорят, что вы всего «Евгения Онегина» знаете наизусть?
А.Н. понял, что о том, что он действительно знает наизусть почти все главы из «Онегина», Сталин мог слышать от покойного А.А. Жданова. И ответил:
— Почти всего, Иосиф Виссарионович. Я вообще очень люблю Пушкина и часто его перечитываю.
— А как с другими русскими писателями? — снова спросил Сталин.
— У меня неплохая домашняя библиотека русской классики, там имеется немало шедевров. Читаю, когда есть время.
— Мы подумали, учли ваши заслуги перед партией и решили удовлетворить вашу просьбу о переводе из Латвии. Справитесь с работой замминистра культуры? — спросил Сталин.
А.Н. сразу согласился и потом до пенсии работал в должности заместителя министра культуры СССР, с благодарностью вспоминая помощь вождя[123].
Вот ещё один эпизод военного времени. Простой человек мог рассчитывать и получить внимание главы СССР. До войны семья рассказчицы этой истории, которая тогда была маленькой девочкой, жила в городе Кексгольме (сейчас Приозёрск) недалеко от Ленинграда. Началась война, и девятилетнюю девочку вместе с беременной мамой эвакуировали. В один из дней их эшелон прибыл на промежуточную станцию в город Рыбинск. А там жила родная сестра матери.
Эшелон должен был простоять сутки. За это время мы с мамой поехали повидаться с тёткой. Увидев, какие мы измученные, без вещей, тётка предложила матери оставить меня у неё до конца войны. (В ту пору многие, как ни странно, верили, что война быстро закончится.) Мама согласилась. Пока она неизвестно каким путём добиралась до Ростова-на-Дону — нашей родины, немцы подошли к Рыбинску, и нас с семьёй тётки тоже эвакуировали на баржах по Волге, и мы тоже не знали, куда едем. Наконец, добрались мы до Нижнего Тагила — конца нашего пути.
Ростов дважды побывал в руках немцев, и никакой связи с мамой я не имела, тем более что ей пришлось сменить место жительства. Жизнь у тётки сложилась так, что мне пришлось уйти от неё в детский дом. Отправили меня в маленький городок Верхнюю Тавду, в очень хороший детский дом, с прекрасным директором и заботливыми воспитателями. В войну, наверное, все люди имели сердце.
Там я пробыла до октября 1943 года. И вот. Вызывает как-то меня директор и говорит:
— Эда, мы отправляем тебя домой к маме, в Ростов, и даём провожатую.
Я тогда посчитала это в порядке вещей: раз нашлась мать — ребёнка отправляют к ней. Тем более что тогда же к родным был отправлен ещё один мальчик из нашего детдома, в город Новошахтинск. Детским умом я не смогла тогда понять, что произошло чудо. Когда страна стояла не на жизнь, а на смерть, когда день и ночь шли на Запад эшелоны с солдатами и оружием, какую-то затерявшуюся маленькую девочку, бывшую к тому же дочерью расстрелянного врага народа, найдут в этом кипящем котле и отправят к матери, рядовому управдому[124].
11 ноября 1943 года, сделав пять пересадок (в том числе в разрушенном Сталинграде), девочка с провожатой прибыли в Ростов-на-Дону, и её передали маме. Как же мама нашла дочку? Оказывается, женщина написала письмо товарищу Сталину. И её дочь привезли к ней.
Но и это ещё не конец истории.
Прошло ещё некоторое время. Однажды к нам в комнату пришла женщина-милиционер и спросила мать: «Это вы — Кошеварова Татьяна Владимировна?» Услышав утвердительный ответ, взяла под козырек и вручила матери под расписку большой пакет, запечатанный пятью сургучными печатями, а затем удалилась. Мы вскрываем пакет и читаем бумагу с грифом «Личная приёмная Верховного главнокомандующего товарища Сталина». Текст гласит: «Ваше письмо на имя товарища Сталина нами получено. Ваша просьба выполнена». Дальше должность и фамилия, не помню чья. А текст запечатлелся в памяти фотографически, навсегда. Разумеется, я понимаю, что лично Сталин не мог заниматься такими делами. Но он создал порядок внимания к простым людям, и этот порядок неукоснительно соблюдался[125].
…Сейчас это может прозвучать странно, но были люди, которые пытались злоупотреблять сталинской внимательностью и человечностью. Кое-кто воспринимал заботу о себе по известной поговорке: раз дают — бери. И старались брать. Таких людей Сталин просто от себя убирал и ответственных дел им более не поручал. Ведь гниль, если она есть в человеке, обязательно скажется на деле.
Одного товарища назначили на весьма ответственный пост, и, естественно, общение со Сталиным стало для него частым. Как-то Сталин поинтересовался, как этот товарищ живёт, не нужно ли ему чего-нибудь, каковы его жилищные условия? Оказывается, ему нужна была квартира. Квартиру он, конечно, получил, а в скором времени Сталин опять его спросил, нет ли в чём-либо нужды. Оказалось, то ли его тёща, то ли какая-то родственница тоже хотела бы получить жилплощадь. Такая площадь была получена. В следующий раз товарищ, видя, что отказа ни в чём нет, уже сам поставил вопрос о предоставлении квартиры ещё кому-то из своих родственников. На этом, собственно, и закончилась его служебная карьера, хотя Сталин и поручил своему помощнику А.Н. Поскребышеву рассмотреть вопрос о возможности удовлетворения и этой просьбы. Не знаю, получил ли он ещё одну квартиру, но в Ставке я его больше не встречал, хотя знал, что службу свою в армии он продолжает[126].
Вот история, которая характеризует отношение Сталина к казённым средствам. Идёт обсуждение возможности увеличения выпуска наркоматом станкостроения боевой техники. Руководил этим наркоматом А.И. Ефремов, впоследствии заместитель председателя Совета Министров СССР. И вот товарищ Ефремов говорит, что возможности для увеличения выпуска продукции есть, но ему нужно помочь в решении ряда вопросов. Среди прочих он упомянул и о необходимости увеличения управленческого аппарата по всему наркомату на восемьсот человек. Сталин внимательно слушал, а когда Ефремов закончил, подойдя к нему, задал вопрос: