Общий смех.) Томский присоединяется к Бухарину и Рыкову, но протестует против того, что они не сумели обойтись без тезисов, то есть сумели обойтись без документа, за который придётся потом отвечать: «Сколько раз я вам говорил — делайте что хотите, но не оставляйте документов, не оставляйте следов» (Гомерический хохот всего зала. Продолжительные аплодисменты.)»[413]
С юмором рассказывает Сталин о новоиспечённых советских бюрократах и болтунах и в отчётном докладе следующему XVII съезду партии зимой 1934 года:
«Один тип работников — это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, которые считают, что… законы писаны не для них, а для дураков… А теперь о втором типе работников. Я имею в виду тип болтунов, я сказал бы, честных болтунов (смех)… не способных руководить, не способных что-либо организовать. У меня в прошлом году была беседа с одним таким товарищем, очень уважаемым товарищем, но неисправимым болтуном, способным потопить в болтовне любое живое дело. Вот она, эта беседа.
Я: Как у вас обстоит дело с севом?
Он: С севом, товарищ Сталин? Мы мобилизовались.
Я: Ну и что же?
Он: Мы поставили вопрос ребром.
Я: Ну а дальше как?
Он: У нас есть перелом, товарищ Сталин, скоро будет перелом.
Я: А всё-таки?
Он: У нас намечаются сдвиги.
Я: Ну а всё-таки, как у вас с севом?
Он: С севом у нас пока ничего не выходит, товарищ Сталин.
Вот вам физиономия болтуна. Они мобилизовались, поставили вопрос ребром, у них и перелом, и сдвиги, а дело не двигается с места»[414].
Рассказывая в том же докладе о международной обстановке, Сталин также не удерживается от шутки:
«Кто хочет мира и добивается деловых связей с нами, тот всегда найдёт у нас поддержку. А те, которые попытаются напасть на нашу страну, — получат сокрушительный отпор, чтобы впредь неповадно было им совать своё свиное рыло в наш советский огород»[415].
Можете себе представить такие слова в исполнении Брежнева или того же Горбачёва? А ведь это и есть отрыв от народа, когда люди, стоящие во главе страны, говорят на отдельном от народа языке. Это и есть выхолащивание сути идей, когда даже глава страны не может говорить так, чтобы было понятно самому последнему дворнику или доярке. Когда официоз и казённый язык полностью вытесняют то, что Ленин когда-то называл «живым творчеством масс»…
Будучи хорошим оратором, Сталин прекрасно чувствовал аудиторию и очень часто старался шуткой или забавной историей разрядить атмосферу. VII расширенный пленум Исполкома Коминтерна (ИККИ), проходивший в Москве с 22 ноября по 16 декабря 1926 года, был довольно скучным мероприятием. Поэтому, стоя на трибуне с заключительным словом, Сталин старается поднять настроение делегатам:
«Зиновьевская манера цитирования напоминает мне одну довольно смешную «историю» с социал-демократами, рассказанную одним шведским революционным синдикалистом в Стокгольме. Дело происходило в 1906 году, во время Стокгольмского съезда нашей партии. Этот шведский товарищ довольно смешно изображал в своём рассказе буквоедскую манеру некоторых социал-демократов цитировать Маркса и Энгельса, а мы, делегаты съезда, слушая его, хохотали до упаду. Вот содержание этой «истории». Дело происходит в Крыму во время восстания флота и пехоты.
Приходят представители флота и пехоты и говорят социал-демократам: вы нас звали за последние годы к восстанию против царизма, мы убедились, что ваш призыв правилен, мы, матросы и пехота, сговорились восстать и теперь обращаемся к вам за советом. Социал-демократы всполошились и ответили, что они не могут решить вопроса о восстании без специальной конференции. Матросы дали понять, что медлить нельзя, что дело уже готово и если они не получат прямого ответа от социал-демократов, а социал-демократы не возьмутся за руководство восстанием, то дело может провалиться. Матросы и солдаты ушли в ожидании директив, а социал-демократы созвали конференцию для обсуждения вопроса. Взяли первый том «Капитала» взяли второй том «Капитала» взяли, наконец, третий том «Капитала». Ищут указаний насчет Крыма, Севастополя, насчёт восстания в Крыму. Но ни одного, буквально ни одного указания не находят в трёх томах «Капитала» ни о Севастополе, ни о Крыме, ни о восстании матросов и солдат. (Смех) Перелистывают другие сочинения Маркса и Энгельса, ищут указаний, — всё равно никаких указаний не оказалось. (Смех) Как же быть? А матросы уже пришли, ждут ответа. И что же? Социал-демократам пришлось признать, что при таком положении вещей они не в силах дать какого бы то ни было указания матросам и солдатам.
«Так провалилось восстание флота и пехоты», — кончил свой рассказ шведский товарищ. (Смех)»[416].
Произнося речь в Кремлевском дворце на выпуске академиков Красной армии 4 мая 1935 года, Сталин разряжает атмосферу любопытной историей:
«Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесённый разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый «остался там». На мой вопрос: «Как же так, остался?» они с тем же равнодушием ответили: «Чего ж там ещё спрашивать, утонул, стало быть». И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что «надо бы пойти кобылу напоить». На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: «Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу… попробуй-ка сделать кобылу». (Общее оживление в зале) Вот вам штрих, может быть, малозначительный, но очень характерный. Мне кажется, что равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком того странного отношения людей к людям, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде в далекой Сибири»[417].
Шутил Сталин даже в суровые военные годы. Так, например, выступая с докладом 6 ноября 1943 года, он так оценил перспективы Германии и её союзников:
«Вступая в войну, участники гитлеровского блока рассчитывали на быструю победу. Они уже заранее распределили, кому что достанется: кому пироги и пышки, кому синяки и шишки. (Смех, аплодисменты.) Понятно, что синяки и шишки они предназначали своим противникам, себе же пироги и пышки. Но теперь ясно, что Германии и её холуям не достанутся пироги и пышки, что им придется теперь делить между собою синяки и шишки. (Смех, аплодисменты.) Предвидя эту незавидную перспективу, сообщники Гитлера ломают сейчас голову над тем, как бы выйти из войны, получив при этом поменьше синяков и шишек»[418].
Ровно через год в докладе 6 ноября 1944 года Сталин вновь остаётся верен себе — в его речь вплетена шутка: «Советские люди ненавидят немецких захватчиков не потому, что они люди чужой нации, а потому, что они принесли нашему народу и всем свободолюбивым народам неисчислимые бедствия и страдания. В нашем народе издавна говорят: «Не за то волка бьют, что он сер, а за то, что он овцу съел»»[419].
В зале смеются и аплодируют…
С юмором Сталин писал даже письма соратникам по антигитлеровской коалиции. Например, 14 января 1944 года он пишет Черчиллю:
«Ваше послание от 12 января получил. Наши армии действительно имеют за последнее время успехи, но до Берлина нам ещё очень далеко. К тому же немцы предпринимают сейчас довольно серьёзные контратаки, особенно в районе восточнее Винницы. Это, конечно, не опасно, но всё же немцам удалось здесь оттеснить наши передовые части и временно приостановить наше продвижение. Следовательно, Вы можете не ослаблять, а даже по возможности всемерно усиливать бомбардировки Берлина. Немцы ещё успеют к нашему общему приходу в Берлин отстроить некоторые помещения, необходимые для нас с Вами»[420].
Один генерал-полковник докладывал Сталину о положении дел. Верховный главнокомандующий выглядел очень довольным и дважды одобрительно кивнул. Окончив доклад, военачальник замялся. Сталин спросил:
— Вы хотите ещё что-нибудь сказать?
— Да, у меня личный вопрос. В Германии я отобрал кое-какие интересующие меня вещи, но на контрольном пункте их задержали. Если можно, я просил бы вернуть их мне.
— Это можно. Напишите рапорт, я наложу резолюцию.
Генерал-полковник вытащил из кармана заранее заготовленный рапорт. Сталин наложил резолюцию. Проситель начал горячо благодарить.
— Не стоит благодарности, — заметил Сталин и проситель вышел от Верховного.
Прочитав написанную на рапорте резолюцию: «Вернуть полковнику его барахло. И. Сталин», генерал обратился к помощнику Сталина Поскребышеву:
— Тут описка, я не полковник, а генерал-полковник.
— Никак нет, товарищ полковник, никакой описки нет. Все вопросы к товарищу Сталину.
И добавил, не услышав возражений:
— Вы можете перешить погоны прямо сейчас.
И Поскребышев протянул ошарашенному офицеру пару новеньких полковничьих погон