«А почему бы вам не взять отца, а может быть, и сестру к себе? Наверное, им здесь было бы не хуже», — сказал Сталин[585].
9 мая 1934 года в секретариат И.В. Сталина поступило письмо от английского коммуниста Гарри Уайта, работавшего в газете «Москоу Ньюс». Двадцатисемилетний марксист был озабочен постановлением ЦИК СССР от 7 марта 1934 года об уголовной ответственности за мужеложство по двум причинам. Во-первых, оно, по его мнению, плохо согласовывалось с принципами марксизма-ленинизма. Во-вторых, у Уайта была и личная причина для беспокойства: для окружающих не было секретом, что он был гомосексуалистом. Принципиальный гомокоммунист, работавший в газете «Москоу Ньюс», решил обратиться к самому Сталину с поставленным ребром вопросом: «Может ли гомосексуалист считаться человеком, достойным состоять членом коммунистической партии?» Увы, ответа на этот волнующий вопрос Уайт так и не получил. На его письме генеральный секретарь ЦК ВКП(б) наложил резолюцию: «В архив. Идиот и дегенерат. И. Сталин»…[586]
Прагматик был Сталин, абсолютно рациональный человек. Никакой плакатности или идеологии не допускал он в обычных сферах человеческого бытия. Если есть родители — надо с родителями общаться и им помогать, и неважно, кто они по своему социальному происхождению. И совершенно неважно, что написано на оружии, если оно уничтожает врага.
Во время Московской битвы Будённый сказал Сталину, что новых шашек нет, и кавалеристам выдали старые с надписью «За веру, царя и отечество».
— А немецкие головы они рубят? — спросил Сталин.
— Рубят, товарищ Сталин.
— Так дай же Бог этим шашкам за веру, царя и отечество! — сказал Сталин[587].
Если нужно воспитывать мужество и честь в своих гражданах, то вовсе необязательно, чтобы мужественными и приличными людьми выглядели только коммунисты. Помните фильм «Чапаев»? Знаменитую психическую атаку, где белые офицеры молча, с сигаретами в зубах, без единого выстрела, чеканя шаг, идут на красные пулемёты. Это одна из самых знаменитых сцен картины.
Оказывается, она могла выглядеть совсем по-другому. Если бы не Сталин.
На Сталина очень подействовала сцена психической атаки, где каппелевские офицеры, подтянутые и аккуратные, чёткими шеренгами идут на пулемётный огонь. Хладнокровно покуривая, помахивая стеками. Падают, гибнут, но упорно рвутся вперёд. Там был маленький эпизод, где убитые и раненые каппелевцы не просто падают, а кувыркаются с разбегу, дрыгают в воздухе ногами. Заурядный комический кадр, рассчитанный повеселить массового зрителя.
— Хороший фильм, — сказал тогда Иосиф Виссарионович. — Полезный фильм. А то место, где офицеры кувыркаются через голову, лучше убрать.
— Это смешно, товарищ Сталин, — попытались возразить ему.
— Потому и убрать. Мужество нельзя осмеивать, нельзя очернять издевкой. Ни в коем случае.
— Но это белогвардейцы!
Иосиф Виссарионович окинул говорившего свинцовым взглядом, произнёс сдержанно:
— Пусть наши красные офицеры, когда потребуется, решительно идут на пули, идут на смерть, зная, что их мужество достойно оценят и свои, и противник. Вам это понятно?»[588]
А вот несколько застольных ситуаций, которые дают нам наглядное представление о характере Сталина. Начнём с нашего великого артиста — Аркадия Райкина. Тогда он ещё был молодой и не такой великий. В 1939 году после победы на конкурсе юмористов Райкин впервые был приглашён в Кремль на правительственный приём. Повод был более чем значительный: шестидесятилетие Сталина. Райкин читал рассказ, в котором употреблялось слово «авоська». Во время его выступления Сталин не смеялся, только однажды наклонился к Ворошилову и что-то спросил. Когда Райкин закончил, воцарилась тишина. Другие тоже не аплодировали и не смеялись, потому что Сталин долго сидел неподвижно. Наконец вождь зааплодировал, а за ним — все остальные. Райкина пригласили сесть за стол между Сталиным и Ворошиловым. И тут он спросил: «Товарищ Ворошилов, что во время моего выступления вам сказал товарищ Сталин? Это какая-то критика?» — «Товарищ Сталин спросил, что значит слово «авоська»»[589].
В декабре 1943 года в Кремле состоялся вечер после утверждения гимна СССР. Справа и слева от Сталина сидят авторы слов: Габриэль Эль-Регистан и Сергей Михалков. Первый несколько раз настойчиво пытался положить на тарелку вождю ветчину. Реакция Сталина была такова: «Не ухаживайте за мной! Я здесь хозяин, а вы — гость. Я должен ухаживать за вами». Сергей Михалков, наоборот, — почтительно слушал тосты и добросовестно опорожнял фужеры с грузинским вином. Наблюдательный Сталин мягко сделал ему замечание: «Не надо пить до дна, надо пригублять. А то мне будет неинтересно с вами беседовать»[590].
А вот застолье, посвящённое визиту в конце декабря 1941 года британского министра иностранных дел Идена. Того самого, кто наотрез отказался признать границы СССР. Такая позиция британского дипломата не помешала Сталину его чествовать. В честь Идена был устроен большой обед в Кремлёвском дворце. За длинным столом кроме английской делегации сидели члены Политбюро, наркомы, генералы. Председательское место занимал Сталин. Справа от Сталина сидел Иден, рядом с Иденом — посол СССР в Великобритании Иван Майский, который переводил и записал этот случай для нас с вами. В самом начале обеда произошёл забавный инцидент.
На столе перед Иденом в числе других вин стояла большая бутылка перцовки. Желтоватый цвет жидкости несколько напоминал шотландское виски. Иден заинтересовался этой бутылкой и спросил Сталина:
— Что это такое? Я до сих пор не видал такого русского напитка.
Сталин усмехнулся и с искринкой в глазах ответил:
— А это наше русское виски.
— Вот как? — живо откликнулся Иден. — Я хочу его попробовать.
— Пожалуйста.
Сталин, взяв бутылку, налил Идену бокал. Иден сделал большой глоток. Боже, что с ним сталось! Когда Иден несколько отдышался и пришёл в себя, Сталин заметил:
— Такой напиток может пить только крепкий народ. Гитлер начинает это чувствовать[591].
О гостеприимстве Сталина вспоминал и руководитель коммунистической Албании Энвер Ходжа, который, не приняв антисталинскую риторику хрущевцев, разорвал отношения с СССР.
Девушка приносила все блюда в закрытых посудах, чтобы они не остывали; она ставила тарелки на стол и уходила. Сталин поднимался, сам брал блюдо, стоя отрезывал куски куриного мяса, затем садился и продолжал шутить.
— Начнём есть, — обратился он ко мне. — Чего ждёшь, — сказал он, — не думаешь ли, что придут официанты обслуживать нас? Вот у тебя тарелки, возьми, сними с них крышку и начинай есть, а то останешься ни с чем.
Он опять от всего сердца засмеялся своим смехом, который радовал и веселил душу. Время от времени он брал стакан и поднимал тост.
В один момент работавший при нём генерал, увидев, что Сталин собирался взять другой напиток со стола, хотел было не дать ему это делать и попросил его не смешивать напитки. Он поступал так, потому что обязан был заботиться о Сталине. Сталин засмеялся и сказал ему, что это ничего. Но когда генерал стал настаивать на своём, Сталин сказал ему как-то сердито, но и шутливо:
— Оставь нас в покое, ишь ты, пристал ко мне словно Тито! —
И взглянул мне прямо в глаза, смеясь.
Все мы засмеялись. К концу ужина он указал мне фрукт и спросил:
— Пробовал это?
— Нет, сказал я, — не пробовал; как его кушать?
Он назвал его, это был фрукт из Индии или тропиков, взял, очистил его и передал мне.
— Попробуй, — сказал он мне. — Руки у меня чистые.
И мне вспомнился хороший обычай наших людей из народа, которые вот так, в ходе беседы, чистят яблоко и подают его гостю…[592]
Очень интересные воспоминания оставил генерал Сергей Матвеевич Штеменко. На одном из приёмов его заинтересовал… графин, который стоял перед Сталиным. Это был удлиненной формы очень красивый хрустальный сосуд с бесцветной жидкостью и запотевшими боками. По словам генерала Штеменко, Сталин перед ужином обычно выпивал одну-две рюмки коньяку, а потом пил только сухое грузинское вино. И вот что заинтриговало автора мемуаров: Сталин наполнял бокал на три четверти вином, а остальное, не торопясь, добавлял из того самого хрустального графина.
Первое время я, бывая на даче, сразу приметил графин. И я подумал: «Какая-то особая водка, чтобы добавлять к вину для крепости. Вот попробовать бы при случае!» Долгое время затея эта не удавалась, поскольку место моё было довольно далеко от графина.
В тот злополучный вечер я опоздал к столу… Когда вернулся в столовую… все уже сидели за столом и моё обычное место было занято. Сталин, заметив это, жестом указал на свободный стул рядом с собой. Ужин затянулся. Разговор, как всегда, шёл о фронтовых делах. Каждый сам себя обслуживал… «Ну, — думаю, — уж сейчас я эту водку попробую…» Когда Сталин, как и все, встал, чтобы сменить тарелку, я быстро схватил заветный графин и налил полную рюмку. Чтобы соблюсти приличие, дождался очередного тоста и выпил…[593]
Что, как вы думаете, было в графине? Вода. Холодная вода. Сталин с усмешкой посмотрел на Штеменко и немного погодя тихо спросил, чтобы никто не слышал: «Как, крепкая?» Оказывается Сталин, словно древние эллины, разбавлял вино водой…
Вот другой талантливый военный — маршал Баграмян — вспоминает о своей встрече со Сталиным. В рассказе Баграмяна поражает возможность Сталина не только оперировать данными о вооружении своих армий и армий противника, не только понимать преимущества и достоинства этого вооружения, но и просто обращать внимание на внешний вид своих генералов. Именно в мелочах (точнее говоря — в том, что мелочами казалось) и проявляется такт и воспитание человека. Всегда и везде.