Так вот, в оккупированной стране формальная власть иранского правительства сохранялась. Молодой шах Ирана был в положении правителя страны, распоряжаются которой совсем другие силы. В этой ситуации он нанёс визиты Черчиллю и Рузвельту, причём его достаточно «помариновали», согласовывая его посещения. Для визита к Сталину также нужно было назначить время. Из канцелярии шаха позвонили и поинтересовались, когда Иосифу Виссарионовичу будет удобно принять иранского шаха в посольстве СССР. Что сделал Сталин? Он отдал распоряжение спросить, когда шаху будет удобно принять главу Советского Союза у себя во дворце. «Звонивший в посольство несколько растерянным голосом сказал, что его не так поняли, что шах Ирана спрашивает, когда он может приехать к Сталину. Однако последовал ответ, что его поняли правильно и Сталин именно спрашивает о том, когда шах Ирана может его принять»[648].
Не шах поехал к Сталину — Сталин сам направился к нему. Шах Мохаммед-Реза Пехлеви был по-хорошему шокирован. Почему Сталин так поступил? Потому, что он хотел привлечь Иран на свою сторону не в текущей политической ситуации, где Иран был оккупирован, а в будущих политических баталиях с англосаксами[649]. И для этого Сталин был готов отложить в сторону гордость. Приехал, побеседовал. Однако шах всё-таки не сменил свою проанглийскую ориентацию. «Сталин думал, что подействует на него, не получилось. Шах чувствовал, конечно, что мы не можем тут командовать, англичане, американцы рядом, дескать, не отдадут меня целиком Сталину. Они ему, конечно, советовали, это само собой. Они постоянно держали его под контролем»[650], — говорил об этом случае Вячеслав Молотов, присутствовавший при этой беседе. Не получилось у Сталина. Но ведь попробовал!
С Тегеранской конференцией связана и ещё одна история, характеризующая Сталина. После её окончания, высказав удовлетворение итогами, он дал указание наградить всех, кто имел отношение к её организации и проведению. В том числе даже лётчиков-истребителей, которые сопровождали самолёт Верховного в Иран и обратно, не зная, кого и куда они везут[651]. Маршал Голованов, получив указание Сталина, подготовил наградные материалы. Лётчика Виктора Грачёва, который вёл самолет со Сталиным, Голованов предложил наградить орденом Суворова I степени. Логика была такова: дать лётчику такой орден, который он не мог получить в обычной ситуации никогда, и тем самым его особо отметить. Орден Суворова был наградой, которая давалась полководцам за руководство войсками.
Как только начался доклад о награждении… Сталин сразу спросил:
— Посмотрим, к какой награде вы представляете Грачёва?
По его тону явно чувствовалось, что он приготовился, можно сказать, к жёсткой обороне. Когда мной была названа награда, Сталин был удивлён, совершенно не ожидая такого представления. На его вопрос, почему именно такой наградой предлагается отметить лётчика, я изложил свои мысли. Подумав, Сталин спросил:
— У вас нет никаких сомнений в вашем представлении?
— И сомнений никаких нет, и настоятельно прошу утвердить это представление, — ответил я[652].
Сталин согласился, и лётчик с весьма летной фамилией Грачёв получил орден Суворова…
Сам же Сталин получил куда более скромную награду: 20 июня 1944 года он был награждён первой медалью «За оборону Москвы», 29 июля того же года Президиум Верховного Совета СССР наградил его орденом «Победа». И победа действительно становилась видна. Мощные удары нашей армии, которые она нанесла по врагу в 1944 году, во времена Сталина называли «десятью сталинскими ударами». Потом это название уничтожил Хрущёв, и вместе со словом «сталинские» было потеряно ощущение чёткой координации и расчёта Верховного командования русской армии при планировании разгрома противника. Между тем в 1944 году под ударами советских войск сложили оружие бывшие союзники гитлеровской Германии: Румыния, Финляндия, Болгария. И не просто сложили, а начали против Германии войну. Каковы заслуги Сталина во всём этом? Самые непосредственные. Причём эти заслуги были не только полководческие, но и, как бы это сказать, гуманитарные. Планируя удары, Сталин старался минимизировать жертвы среди гражданского населения противника. Сегодня это может показаться удивительным, но это чистая правда. Сталинский метод выведения противника из игры — это не ковровые бомбардировки с сотнями тысяч жертв, которые практиковали союзники, не превращение в руины, как это делали немцы, а… намёки. Демонстрация силы там, где жертвы будут минимальны, и приглашение решить вопрос миром.
Именно таким образом была выведена из войны Финляндия. В декабре 1943 года, после Тегерана, Сталин отдал приказ разработать операцию, позволяющую вывести финнов из войны «малой кровью». Первым вопросом, который Сталин задал руководителю своей стратегической авиации Голованову, был вопрос… знает ли он историю Финляндии?[653] Операцию подготовили, но в любом варианте, хоть даже и в щадящем, — это бомбардировки. Удар должен был наноситься по порту Хельсинки, железнодорожному узлу и военным объектам, расположенным в предместьях финской столицы. Цивилизованные европейцы в ходе той войны просто открывали бомболюки над жилыми кварталами и особо не мучились угрызениями совести. А что Сталин?
«Из разговоров было ясно, что… Сталин питает уважение к финскому народу… Было очевидно, что массированные удары авиации повлекут за собой огромные жертвы и так немногочисленного народа… Зная Сталина уже не первый год, я видел, что он колеблется в принятии окончательного решения»[654].
6 февраля 1944 года приказ нанести удар по предместьям Хельсинки был получен. В ночь на 7 февраля он был нанесен. Финны поняли ситуацию и вскоре вышли на связь с послом СССР в Швеции А. Коллонтай. И уже 16 февраля состоялась первая неофициальная встреча. Однако переговорный процесс сразу застопорился. Поэтому в тот же день налёт на окрестности Хельсинки был повторен. Но согласия финского правительства выйти из войны на наших условиях по-прежнему не поступало[655]. Финляндия тянула с ответом. Тогда 27 февраля 1944 года был нанесён третий авиаудар.
«Если бы масса самолетов, принимавшая участие в этом налёте, нанесла удар собственно по Хельсинки, то можно сказать, что город прекратил бы своё существование. Налёт был грозным и последним предупреждением. Вскоре мной было получено указание Сталина — боевую деятельность АДД на территории Финляндии прекратить. Так было положено начало переговорам о выходе Финляндии из войны»[656].
Это сталинский метод — минимум жертв, максимум результата. Финнам повезло — если бы в 1944 году по ним нанесла удар стратегическая авиация США, в Хельсинки не осталось бы ни одного целого дома…
…План наиболее важной операции лета 1944 года разработал маршал Рокоссовский, за что ему обеспечена вечная благодарность потомков. Но ведь его план был настолько необычен, что решение было принять очень сложно. Но Сталин его принял. Дело в том, что Рокоссовский вопреки канонам военного искусства предложил наносить не один, а сразу два главных удара:
Г.К. Жуков и Генеральный штаб были категорически против двух главных ударов и настаивали на одном — с плацдарма на Днепре, в районе Рогачева. Верховный тоже придерживался такого мнения. Ведь на участке нанесения главного удара должно сосредоточиваться максимальное количество всех сил и средств, и поэтому предлагаемый Рокоссовским вариант половинил эти силы и средства, что на первый взгляд являлось просто недопустимым, если не сказать больше. Если бы это предлагал не Рокоссовский, предложение при наличии таких оппонентов, образно говоря, было бы пропущено мимо ушей, в лучшем случае — как необдуманное, в худшем — как безграмотное[657].
Но у Рокоссовского был авторитет. Именно он в Сталинградской битве предложил поручить ликвидацию окружённого противника одному военачальнику. И всё закончилось триумфом. Именно он предлагал на Курской дуге отдать в одни руки нашу оборону. И его первоначально не послушались, и наша оборона едва не была прорвана танковым клином немцев[658]. После этого авторитет Рокоссовского в глазах Верховного стал очень высоким. Но уж слишком необычным было предлагаемое им решение:
Было ясно, что кто-кто, а Рокоссовский необдуманных предложений не будет ни вносить, ни отстаивать. Верховный предложил Константину Константиновичу пойти в другую комнату и ещё раз подумать, прав ли он. Когда Рокоссовский был позван, он доложил, что своего мнения не изменил. Вторично ему было предложено пойти и ещё раз подумать[659].
Вернувшись в кабинет Сталина, Рокоссовский знал, что он сильно рискует и в случае провала его необычного плана последствия для него могут быть самыми печальными. Но он по-прежнему отстаивал свою точку зрения. И Сталин с ним согласился:
Верховному стало совершенно ясно, что только глубоко убеждённый в правильности своего предложения человек может так упорно настаивать на его выполнении. Предложение Константина Константиновича было принято, несмотря на неснятые возражения. Верховный, принимая предложение, сказал, что такая настойчивость командующего является гарантией успеха. И Рокоссовский оказался прав, что мы увидим из дальнейших событий