Итак, обе семьи много скрывали; в обеих семьях так или иначе давали понять друг другу, какие темы опасны. Реакция на опасную тему могла быть невербальной, то есть без использования слов (испуганное выражение лица). И, вероятно, такая реакция всякий раз безошибочно (и, скорее всего, неосознанно) считывалась. Каждый, не задумываясь, отмечал тему, при которой собеседник умолкал. О чувствах могли просигналить и вербально (словами), когда собеседнику давали понять, что «эти меры были оправданными», или «это неинтересно», «этого не было»… И главное (часто без слов, невербально) – «об этом говорить небезопасно». Я сопоставила то, что говорили мне представители поколения моих родителей, когда они постарели, а я только начала изучать, как история советских репрессий коснулась нашей семьи. Для удобства я представила эту информацию в таблице 3.
Таблица 3. Вербальные реакции старшего поколения
Теперь представьте мужчину и женщину, которые начали встречаться. Они нашли друг друга не случайно – они «родственные души». Возникает негласный договор, который их связывает. Часто, как уже упоминалось, находят друг друга люди, которым есть что скрывать. Более того: как мы могли убедиться, в том, что скрывается обеими сторонами, есть много общего (Скиннер, Клииз, 2015). Если они создадут семью, в ней повторятся привычные обоим образцы поведения, хотя, возможно, в новой форме. Рассмотрим в качестве примера семью, где одного из ее членов отчаянно контролирует другой (или другие). Это – неотъемлемая характеристика созависимых семей. Такие взаимоотношения, на мой взгляд, должны часто встречаться у потомков людей, травмированных социальными катастрофами (войны, репрессии, геноцид и т. п.).
Семьи с гипертрофированным контролем… Казалось бы, при чем тут репрессии и другие бедствия, пережитые семьями мужа и жены? Все мы видели семьи, в которых взаимодействие строится вокруг контроля (и ухода из-под контроля), и они, конечно, есть во всех обществах. Здесь важно, что пережитые предками несчастья были опытом катастрофической невозможности справиться с происходящим, опытом отсутствия контроля над ситуацией. Опытом страха, что не сможешь противостоять насилию других людей. Ситуации, в которой нет спасения, нет безопасности. И теперь, встретившись друг с другом, мужчина и женщина неосознанно моделируют «безопасность»: ситуацию, в которой есть объект для контроля, и контроль этот более или менее успешно осуществляется. Вероятно, каждому известны случаи, когда властный, принимающий ответственность за себя и других людей мужчина притягивает женственную и привлекательную, но непостоянную и непредсказуемую женщину. Та очаровывает его: вот она, жизнь! Мужчина для нее тоже привлекателен: он представляется таким надежным. Он постарается быть главным – контролировать ситуацию в семье будет, конечно, он. И, обеспечивая жену, он при этом ограничивает ее так, что из-за ревности даже не пускает на работу. И в этой заботе она начинает задыхаться. А зачем ей работать, если денег хватает? Или другой типичный пример: пьющего мужчину привлекает непьющая женщина, которая будет прятать вещи и деньги, держать квартиру в чистоте, стирать и гладить его одежду… Он находит в ней заботу и надежность. Но ее самоотверженная забота в то же время активный контроль партнера. Женщина находит человека, которого надо опекать и направлять в жизненном выборе; контролировать ситуацию в семье будет она. Мужчина не заботится о себе, о нем заботится женщина. Ищет для него специалистов – врача, психолога. Следит, чтобы он был опрятно одет. Улаживает конфликты, которые возникают из-за его пьянства, утром дает опохмелиться и т. д. Пьющий человек подобен взрослому ребенку. Возможно, жена его воспитывает: ругает, наказывает, жалуется начальнику. Часто привлекает детей, чтобы они поговорили с папой, убеждая его бросить пить. Муж приносит семье разные неприятности – ворует вещи, пропивает деньги, дебоширит. А жена прячет деньги и вещи, предупреждает детей о приходе пьяного папы…
Печальный вариант созависимой, гиперконтролирующей семьи – когда один из ее членов играет роль «врага народа», с которым семья вступает в борьбу. Можно сказать – козла отпущения, плохого человека в хорошей семье. Остальные могут утешаться тем, что они большинство, сила, что с врагом успешно борются, и ему не победить. (Сталин, ты бы их возглавил.) А враг, как водится, не дремлет, и борьба не стихает… Таким врагом часто становится проблемный ребенок. Точнее, он неосознанно превращается в проблемного, потому что семья, тоже неосознанно, нуждается в этой роли. Непрекращающаяся война с ребенком при этом осознается как борьба за него – за то, чтобы он вырос хорошим человеком…
И как всегда небольшое задание.
Задание для тех, кто хочет лучше понять полученный от предков опыт и правильно им распорядиться
Известно ли вам, как складывались отношения в семьях ваших дедушек и бабушек по отцовской и материнской линиям? Можете ли вы обнаружить черты сходства между характером отношений и образом жизни их семей и вашей родительской семьи? Кто из членов этих семей играл схожие роли?
Сплочение семьи посредством контроляКонтроль неправильных людей, неправильной памяти
Рассматриваемые семьи, при всем их возможном несходстве, имеют много общего. Кто-то пытается ускользнуть от ответственности, кто-то контролирует. Из своего детского опыта каждый из супругов вынес модель, которую воспроизводит в отношениях. С высокой вероятностью в этих семьях вырастут люди, подготовленные к выполнению одной из знакомых им ролей: либо гиперответственного человека, который станет отвечать за себя и за другого, либо человека безответственного и вырывающегося из-под контроля. Часто члены семьи понимают друг друга без слов, потому что не проговаривают болезненную тему. Например, избегают разговоров о психическом заболевании матери, о том, что ее поведение бывает неадекватным. Это невозможно проконтролировать. (Ребенок в такой семье, возможно, учится воспринимать неадекватное поведение как норму, потому что ему ничего не объясняют.) Или все молчат о том, что у отца есть вторая семья. Подобное обстоятельство члены семьи тоже не могут проконтролировать и, как мы помним, в трудной ситуации привычно прибегают к замалчиванию, потому что то же самое делали их родительские семьи. Внимание всех обращается на то, что представляется более контролируемым. Зачастую объектом контроля становится поведение или школьная успеваемость ребенка. И тогда, например, вместо вопроса «Что происходит в наших отношениях?» обсуждается вопрос: «Что нам делать с дочерью, которая в 13 лет пьет, курит и вчера не ночевала дома?» Психологам, работавшим с детьми, обсуждавшим или наблюдавшим жизнь семей, такая ситуация знакома.
Возможно, в семьях, где один (а может быть, и не один) из взрослых осуществляет гиперконтроль, а другой член семьи выходит из-под контроля, совместно пытаются решить проблему обретения контроля над ситуацией, которая иначе приводила бы в отчаяние. И так члены семьи по негласному и неосознаваемому молчаливому сговору воспроизводят другую ситуацию, в которой одни из них создают проблему, а другие пытаются ее решить. Что нуждается в контроле? Оказывается, не «что», а «кто». Так вот же он, этот объект! За ним надо следить. Создавшееся положение дел оказывается трудным, но видится уже не таким безнадежным или пугающим, как то, что скрыто, поэтому участники мизансцены чувствуют себя более или менее удовлетворительно. Подобные отношения являются созависимыми, то есть партнеры в высшей степени зависят друг от друга, снова и снова повторяя алгоритмы взаимодействия, к которым привыкли и в которых нуждаются. Оба человека в созависимой паре психологически травмированы, и контроль в отношениях, дающий иллюзию безопасности, становится для них большим соблазном.
На самом деле это ловушка. Представьте, семью, где родители тщательно контролировали поведение своего сына с раннего детства и продолжают делать это, когда он уже вырос. Сын не решается сопротивляться открыто, но при этом всегда создает родителям проблемы. Когда в вузе он оказывается под угрозой отчисления, родители договариваются о пересдаче экзаменов, сами привозят сына в институт в нужный день, чтобы он не прогулял. В конце концов его отчисляют, и тогда родители устраивают его на работу. Сын перестает ходить на работу, и его увольняют. Потом появляются проблемы с законом. Сын получает условный срок, и родители начинают следить, чтобы он вовремя отмечался у инспектора… Все вокруг жалеют измученных родителей. Нетрудно заметить, что в этой семье очень устали все трое, и сыну, чья жизнь рушится, тоже несладко. (Окружающие часто считают таких детей избалованными и неблагодарными счастливчиками, не понимая, что гиперопека – это абьюз.) И муж, и жена выросли в семьях с пьющими отцами и очень старались сделать так, чтобы их собственная семья была благополучной. Но созависимость коварна и возникает не только в семьях, отягощенных алкоголизмом или другими аддикциями. Из своих родительских семей родители вынесли тип отношений, в котором кто-то «правильный» контролирует, а кто-то «неправильный» уходит из-под контроля. В приведенном примере последняя роль досталась сыну.
Созависимые отношения имеют тенденцию передаваться от поколения к поколению и могут принимать разные формы. Я уже говорила о том, что жертвы репрессий и их потомки тоже могут находиться в созависимых отношениях, обреченные вновь и вновь воспроизводить привычный алгоритм взаимодействия. Современным людям часто оказывается проще представить, что враг и борьба с ним или насилие и беспомощность – не история семьи, которую остается только принять, а ситуация в ее современной жизни, которую можно попробовать изменить.
Выйти из такой ситуации довольно сложно. Людям, которые в ней оказались, важно и полезно обратить внимание на самих себя, при этом признав прошлое как свое наследие, часть своего опыта, своей идентичности. Прочувствовать это прошлое, определиться со своим отношением к нему, извлечь из него уроки. Это касается и личной истории человека, и истории его семьи. Однако сказать проще, чем сделать, поскольку принятие своей истории – это зачастую тяжелый труд, как и принятие истории семьи. Узнать и признать историю предка, который в определенный период жизни был беспомощен и ничего не мог сделать, чтобы избежать своей участи, очень страшно. Или он просто жил в страхе, что с ним может случиться беда. И семья обретает контроль, когда в ней энергия «сильного» человека направляется на другого, которого надо «покарать» или «спасти». Следует заметить, что и карать, и спасать могут одного и того же человека.