Отец К. жил в далеком городе, имел семью и детей. Он приезжал один раз, когда дочери был примерно год. В семейном альбоме сохранилась фотография: К. с отцом и матерью в парке, отец держит ее на руках. Мать одна вырастила двоих детей, К. и ее старшую сестру. Она много работала и держала квартирантов, чтобы обеспечить дочерей и дать им образование. К. с детства слышала от сестры, что мать любит ее больше, потому что любила ее отца, а отца сестры – нет. После того, как К. сообщила отцу об окончании института, переписка с ним прекратилась.
Впоследствии К. вышла замуж за мужчину, который недавно развелся и имел маленькую дочь от первого брака. Сначала свекровь (бабушка ребенка) часто приводила эту девочку в гости. К. сразу невзлюбила ее – та казалась глупой и невоспитанной. Вскоре К. сама родила дочь. Отец и бабушка (муж и свекровь К.) ожидали, что сестры будут общаться, но К. была решительно против: старшая девочка раздражала ее все больше. В конце концов свекровь перестала ее приводить. К. не знала, продолжает ли муж видеться со старшей дочерью; надеялась, что они не общаются. Люди, хорошо знакомые с ней, удивлялись, как она может так ненавидеть ребенка. За что?
О бывшей жене своего мужа К. обычно отзывалась как о непорядочной, развратной женщине. Поскольку профессия мужа была связана с командировками, К. тревожилась: не встречается ли он с другими женщинами? В последние годы муж сменил профессию и работал в своем городе. Семья жила в доме, окна которого выходили на железную дорогу.
Так героиня этой истории, вторая внучка репрессированного деда, спасла свою дочь от участи, которая как будто была уготована той по наследству, «отдав» эту участь другой девочке и оставив без отца ее. (И вместе с тем разыграв знакомую тему двух дочерей – любимой и нелюбимой.) Дальше ее ожидало еще одно повторение знакомой истории: ее собственная взрослая дочь вступила в брак во второй раз, и семья нового мужа отказалась общаться с дочерью невестки от первого брака. Так в следующем поколении вновь появилась девочка, у которой отняли отца.
Как видим, история во многом повторилась: начиная с драматичной судьбы девочек, из жизни которых исчезают отцы, до как будто случайных совпадений: мужчина, который ездит в командировки, железная дорога. Эти детали усиливают сходство с историей о существующем, но недосягаемом отце К. Однажды она, как когда-то ее мать, окончила институт и тоже начала самостоятельный путь, оставив надежду на отцовскую поддержку. Но вскоре дерзко попыталась отыграться и получить роль той женщины, у которой был муж и отец для ребенка.
В историях семей бывают заряженные сильными чувствами события, которые, даже если их замалчивают, все равно время от времени дают о себе знать. Иногда «организуя» взаимодействие членов семьи так, чтобы оно напоминало об этих событиях.
Вот и моя мама, дочь «врага народа», кажется, компенсировала потерю, создав собственную семью и воспроизведя в ней историю сталинского времени. Она без конца называла меня «вредителем». К тому же мне часто устраивали «суды», когда мама, папа и бабушка садились вместе, а перед ними должна была предстать я. Ни дать ни взять – сталинская «тройка»! Впрочем, «тройки» заседали заочно. Трибунал? Может, это была память о мамином отце, Федоре Шаталове? Вероятно, тема осужденного деда так часто возникала в действиях членов семьи именно потому, что в этой истории оставалось много неосознанного и непонятого.
Деда на допросе спросили, зачем ему учебник немецкого языка. Он сказал что-то вроде: «Вдруг попадет в плен немец. Или я попаду в плен. И тогда я с немцем смогу поговорить». Он сказал, что раньше учил французский и немецкий и хочет повторить. Мама об этом не знала – когда он ушел на войну, ей было четыре года.
Дед негодовал: сначала от людей скрывали, какие у нас потери, а теперь виноватыми оказались солдаты, и наказать надо их…
Рассуждая о приказе Сталина «Ни шагу назад» и о штрафных ротах, дед говорил: «Немцы будут гнать своих солдат на наших и стрелять им в спину, чтобы не отступали. А наши будут гнать на немцев своих солдат и стрелять им в спину, чтобы не отступали. Так мы вместе с немцами всех перебьем, и война кончится».
Шел 1942 год. Дед строил предположения о том, как дальше пойдет война. Второй фронт откроют не скоро, потому что капиталистические страны не очень-то хотят поддерживать Советский Союз. У него была с собой карта СССР. Он сказал: немцы теперь пойдут на Кавказ, потому что им нужна нефть.
Деда судили, конечно, по 58-й, за «антисоветскую пропаганду».
Мама не знала, что ее отец на войне учил немецкий язык. Я спросила, почему она поступила на факультет немецкого языка? Она ответила: «Это был единственный предмет, по которому я в школе всегда получала пятерки. Могла получить две пятерки за один урок». Замуж она вышла за парня-отличника с факультета немецкого языка. (И к тому же имеющего бабушку по имени Екатерина Генриховна.) Вот так я и родилась у двух преподавателей немецкого. Добавлю, что жена и дочь деда Федора исколесили весь Советский Союз и остановились… на Кавказе! Одни детали повторяющихся семейных историй могут казаться значимыми, другие нет. Но на эти как будто незначительные, случайные детали эмоционально отзываются очень важные семейные темы. Тема пропавшего деда в семье не просто звучала – она гремела! Как я теперь предполагаю, она много раз повторялась в действии, когда в семье снова и снова воспроизводился «трибунал» надо мной.
Позже почему-то оказалось крайне важно, чтобы я поступила именно в иняз в своем городе. Родители только сокрушались, что на немецкий факультет не принимают тех, кто в школе учил английский. Я сопротивлялась; я не хотела туда поступать. Я хотела уехать, хотя бы в Ставрополь. Сказала: если не отпустят, пойду работать. Близился конец лета, и мама сказала папе: «Бери дочь, берите документы, относите в институт». Что было дальше? Я не сбежала от папы по дороге… Он отвел меня под конвоем. Потом у меня поднялась температура, когда я увидела свое имя в списке зачисленных на первый курс. Позже сестра поступила туда же. Нам обеим долго внушали, что мы никуда не поступим, кроме вуза, где работает отец. Помню, как папа кричал: «Ты Л-И-Т-В-И-Н-О-В-А! Ты понимаешь, что у тебя за фамилия? Это Е-В-Р-Е-Й-С-К-А-Я фамилия!» Позже я всегда пыталась найти в роду евреев. Любила шутить: если найду, наконец, того еврея, который у меня в роду, так ему и скажу: «Здравствуй! Наконец-то я тебя нашла». В конце концов я сделала генетический тест и была удивлена тем, что евреев в моем роду не обнаружилось. Кстати, мне было очень стыдно поступать в институт, где работал папа. Ведь он сам всегда мне говорил, что порядочный человек никогда «блатом» не пользуется и всего добивается сам. Сначала я от него усвоила, каким должен быть порядочный человек, а потом меня заставили поступить непорядочно. Почему родители здесь противоречили сами себе? Теперь очевидно, что не противоречили, а убивали двух зайцев: закрепляли меня в положении козла отпущения и добивались того, чтобы я включилась в разыгрывание семейной темы.
Сейчас я уже понимаю, как семейная история подтолкнула обоих родителей к поступлению на одну специальность: немецкая тема присутствовала в их семьях (в папиной – явно, в маминой – скрыто). А потом они приложили все усилия, чтобы затолкать в тот же институт нас с сестрой (потому что мы сопротивлялись). Как будто нас насильно заставляли выполнить некий долг перед семьей, который родители неосознанно пытались выполнить сами, но остались с тяжким бременем и постарались переложить его на наши плечи. Поэтому мне никак не удавалось угадать: что такое важное в этой жизни я должна сделать? Бывает, как уже говорилось, что ребенок приходит в жизнь с некоторой миссией, с «мандатом» (Лебовиси, 2007). Родители ему усиленно что-то навязывают, пытаясь получить облегчение для самих себя. А ребенку, когда он вырастет, уже самому решать, что делать с полученным багажом – хочет ли он изменить «программу» и начать жить по-другому или предпочитает продолжать семейную тему.
Задание для тех, кто хочет лучше понять полученный от предков опыт и правильно им распорядиться
Вы прочитали о том, как в семье может из поколения в поколение повторяться одна и та же тема (или темы). Вспоминаются ли вам подобные повторения в истории вашей семьи? Это может быть некая информация, передаваемая осознанно («в нашей семье все – врачи»). Если что-то передавалось таким образом, подумайте, был ли в этом какой-то дополнительный, скрытый смысл. Как в случае, когда мои родители передали детям свою специальность, иностранный язык, и при этом в истории обеих семей были трудные воспоминания, связанные с немцами и немецким языком. Это может быть некое совпадение, которое вы обнаружили случайно и неожиданно. Например, женщина с детства мечтает поменять свое имя на другое, потому что оно ей очень нравится, и однажды вдруг узнает: так звали одну из прабабушек, о которой ей никогда не рассказывали. И тогда она начинает интересоваться этой прабабушкой и ее историей.
Новый район и квартира, где жил СталинПамять о травматичном прошлом народа и семьи живет в наших городах и квартирах
Район, где мы жили, назывался «Квартал Е», с ударением на первом слоге: «Ква́ртал». Если кто-то говорил «Кварта́л Е», значит, он был не местный. Официальное название – «Микрорайон Бештау», но никто его так не называл. Люди, конечно, говорили, что живут «на Ква́ртале». И мы там жили, и память там жила своей жизнью… Например, «на Квартале» была улица Атарбекова. Папа мне говорил: «Атарбеков был зверь». Об этом знали его мама и бабушка – они были местные. Атарбеков – один из видных деятелей времен красного террора, революционер, чекист. Сейчас улица переименована в Широкую. Ирония в том, что на самом деле она узкая. Но хоть не Атарбекова, и то хорошо!
Я давно хотела найти это место и вот, в очередной приезд в родной Пятигорск, нашла. Знакомьтесь: улица Дзержинского, 48. Здание построено в 1896 году; сейчас оно в плачевном состоянии – своего рода исторический памятник. До революции тут была гостиница «Новоевропейская», а часть улицы Дзержинского, где сейчас находится дом 48, называлась Нижегородской. Во времена красного террора прямо в этом зд