Как справлялась со своим несчастьем бабушка Нина? Бывало, приманит к себе во двор бездомную кошку и начнет подкармливать. Все сокрушалась, что кошка худая, что у нее морда узкая. И бабушка начинала кормить кошку и ждала, пока морда у той не округлится. Помню одноглазую кошку по кличке Киса, которая, на радость бабушке, стала со временем гораздо упитаннее. Уже будучи взрослой, я рассказала о бабушке и ее кошках Марьиванне, у которой жила тогда на квартире. Марьиванна сказала: «Значит, добрая была бабушка». Я удивилась. Я не привыкла хорошо думать о бабушке Нине, ведь мама всегда отзывалась о ней плохо, и папа ей не возражал. А потом бабушка перестала заводить кошек. Сказала, что тяжело каждый раз их терять… Я тогда не знала, что в жизни бабушки Нины было много потерь. В жизни моих родных с обеих сторон было много потерь.
Когда мне было лет 10, я придумала себе план самой лучшей и достойной жизни. Все подробно расписала: как вырасту, чем буду заниматься и т. д. Сейчас из этого списка помню только, какой был запланирован конец жизни: пойти на войну и там геройски погибнуть. Я удивлялась, почему подруги смеются над этим, ведь когда-нибудь все равно умирать, вот я и запланировала самый лучший и достойный конец. Кстати, мой дед Петя, папин папа, прошел войну от начала до конца. Мама говорила: «Твой дед на самом деле не воевал, в штабе просидел». В конце войны его взяли в штаб писарем, заметив хороший почерк. На самом деле он, конечно, воевал – и в окружении был, и ранение получил. Но мне никто об этом не рассказывал, в том числе и сам дедушка. Я думала, как сказала мне мама, что он ненастоящий ветеран.
Из наградного листа
«…с начала Отечественной войны в должности шофера автомашины. Работая на подвозе боеприпасов и материалов на передовые линии фронта в исключительно тяжелых условиях под огнем противника, всегда проявляет смелость, мужество и отвагу.
Тов. Литвинов в борьбе с немецкими захватчиками был ранен и, несмотря на это, не покинул машину, обеспечив своевременное выполнение боевого задания командования».
(Дед тогда получил медаль «За боевые заслуги».)
Так сложилось, что я знала деда лично, общалась с ним, но о его участии в войне мне было неизвестно. А он какое-то время побыл даже командиром танка. Я бы гордилась тем, что я внучка танкиста, рассказывала бы в школе… Но я ничего не знала об этом, думала, что он «в штабе просидел».
О дедушке Федоре я тогда думала, что он, наверное, где-то погиб и тело не нашли. У бабушки Нюси, сколько я ее помню, были опухшие от ревматизма ноги; она все время растирала их разными мазями. Меня часто отправляли за этими мазями в аптеку. Мама долгое время тогда тоже говорила, что у нее болят суставы, и растирала ноги теми же мазями. Я слышала, что у деда Федора был ревматизм суставов. Кажется, в последнем письме с фронта он писал, что их часть находится на болотах и у него болят ноги. Чем меньше мы знаем о случившейся трагедии, тем больше вероятность, что напоминание о ней непрошено вторгнется в нашу жизнь; чем меньше понимаем, что нас тянет повторить ту же ситуацию, тем больше риск, что мы ее повторим.
Как я уже неоднократно говорила, в семьях часто повторяется одна и та же тема. Сначала в одном поколении, затем в следующем и т. д. И больные ноги – это еще не худшее, что может повториться. Есть много семей, где повторились подлинно трагические истории. Вот несколько ярких примеров.
Одна женщина в 10-летнем возрасте потеряла отца. Он погиб на глазах у нее и матери. Когда она стала взрослой и уже была замужем, ее муж погиб на глазах у нее и детей. Это произошло при совсем других обстоятельствах, но совпадение всех поразило. Я мало знаю об этой семье, но могу предположить следующее. Девочка любила отца, которого потеряла; возможно, восхищалась им. В памяти запечатлелся образ отчаянного и бесстрашного человека, который себя не бережет. Может, кто-то говорил о том, какой он неосторожный, может, нет. Даже если она не помнит, чтобы кто-то называл какие-то определенные качества отца, в памяти остались сцены из жизни с ним. И когда она встретила мужчину, в общении с которым почувствовала себя так же спокойно и хорошо, как с папой, – они с этим мужчиной, по известному нам «закону пазла», друг друга дополнили. Очевидно, что у отчаянного и неосторожного человека риск пострадать от несчастного случая выше среднего. (Скорее всего, можно найти что-то общее в историях их семей, если иметь больше информации.)
Мальчик ни разу не видел своего деда. И отец мальчика не помнил своего отца, потому что осиротел очень рано. Бабушка по отцовской линии всегда говорила, что дед был военным летчиком-испытателем и погиб во время учений. Внука звали его именем, он гордился дедушкой-летчиком, которого в семье называли героем. Мальчик вырос, стал военным и… погиб во время учений. Он так и не узнал, что дедушка был не летчиком-испытателем, а расстрелянным «врагом народа». Но внук-то помнил деда-военного, своего тезку, и думал, что будет таким, как он. К сожалению, образцом был погибший человек. Как и в предыдущем примере, здесь можно с осторожностью предположить, что в какой-то решающий момент внук не берег себя, потому что он – «как дед».
Повторения есть в жизни каждого человека и каждой семьи. Я привела лишь два трагических примера. Но повторяется не только трагическое; просто плохое тоже может повторяться. В этом случае люди обычно говорят: «Опять на те же грабли!..» Наступать на те же грабли человека побуждают внутренние неосознаваемые причины. Хорошее тоже повторяется. Человек может не обратить внимания на такое повторение; ему кажется, что это само собой разумеется. Например, когда у него снова и снова получается находить хороших друзей. А у кого-то снова и снова не получается. И уж этот-то человек непременно задумается: почему такое невезение?
Некоторые повторения, как я уже упоминала, – семейные. Вот и у меня в детстве заболели суставы! Несомненно, психосоматика существует. Мне было 10 лет, когда у меня заболело колено. Я никому не сказала; думала, что пройдет само. Но коленка продолжала болеть, и я начала хромать – тогда уже родители не могли не заметить, поскольку я хромала все сильнее. В конце концов я не смогла наступать на правую ногу. Меня отвезли в больницу. Из подъезда к санитарной машине меня вынес на руках папа; помню, как тогда было стыдно. Мне сделали рентген и до появления результатов на всякий случай наложили гипс (а вдруг перелом?). Спросили: падала ли я? разбивала ли коленку? – Ну да, падала, разбивала. Кто же из детей в то время не разбивал коленки! Мы ведь все время бегали во дворах. Потом оказалось, что перелома нет. Меня обследовали, подозревали воспаление костного мозга (мама сильно плакала), потом поставили диагноз «ревматоидный артрит» и перевели в детскую больницу. И уже там стало веселее, я быстро приободрилась и начала ходить. В больнице была хорошая компания, а это много значит. Но начиналось все, конечно, невесело. Я думала, что, может, теперь вообще никогда не буду ходить. Мне даже приснился сон: везут меня в той самой машине в больницу, рядом сидит другая девочка, и я ей говорю, что раньше тоже ходила. И еще несколько лет мне снился один и тот же сон: как будто ноги вдруг перестают меня держать и я падаю; это случалось в разных местах – на улице, в магазине, в школе; я оставалась на том месте, где упала, и не могла встать. Потом такие сны сниться перестали. И ничего похожего на ревматизм суставов у меня больше никогда не было…
В чем было значение этого семейного симптома? – Какая-то отчаянная беспомощность… Мама в конце жизни не могла ходить. Она сказала мне: «Тебя ждет то же самое». Мол, ее мать была лежачей, а теперь она. Мама не знала, что говорит о межпоколенческой передаче. Мама, мне жаль тебя… Но я не хочу быть такой, как ты, и надеюсь, со мной это не повторится. Межпоколенческая передача симптома – не неизбежность, она может прекратиться. (Тем более что я уже «выполнила план», когда мне было 10 лет.)
Наверное, потому, что не хочу вернуться в прежнюю жизнь, я без сожалений рассталась с родительской квартирой и больше не собираюсь жить в Пятигорске. Город хороший, но в последнее время он предстал передо мной совсем в другом свете. Открылось все мрачное – то, чего раньше я видеть не хотела. Конечно, это связано не с историей Пятигорска (в истории любого города есть много горестных страниц), а с моей личной историей. Гора Бештау, которая раньше казалась мне такой уютной (как будто большой теплый зверь прилег отдохнуть), стала видеться мрачной и тревожно нависающей над нами глыбой. Как же эти горы давят… и почему я не замечала этого раньше? Изменилось ли так же мое отношение к Советскому Союзу? Изменилось, но не совсем так. Советского Союза я немного стеснялась, потому что он самый большой и «самый лучший в мире». И в этом чувствовалась фальшь. Но тогда мне в нем было достаточно спокойно – до поры до времени. Правда, было скучно учить аккуратно приглаженную историю СССР, хотя я и не понимала почему. Однажды мне открылось, насколько она на самом деле трагична. Как много связано в том числе и с родным городом, и со знакомыми улицами, и с этими горами… Лев Разгон, бывший заключенный ГУЛАГа, вспоминал: он слышал о Бештау в пересыльной тюрьме в Георгиевске. Там говорили, что где-то на этой горе есть место, где в урановых штольнях работают заключенные. И никто не видел ни одного заключенного, вернувшегося из этого никому не известного лагеря, который Разгон, мрачно шутя, называет «полукурортным» (Разгон, 1994).
Я давно уже слышала, будто в недрах горы, в заброшенных шахтах есть даже камеры, где жили никогда не выходившие на поверхность заключенные-смертники, и хотела узнать, правда ли это. В интернете можно найти много публикаций на эту тему: в одних источниках говорят, что так и было, в других – что заключенные там действительно работали, но рассказы о «смертниках», скорее всего, преувеличение. Так или иначе, но «зэки» здесь были. И, конечно, люди в георгиевской пересыльной тюрьме могли бояться попасть на работу по добыче урана. Мы до сих пор до конца не знаем, чему верить о том времени, а чему нет. Все эти шахты давно законсервировали, но местные и приезжие диггеры проникают туда в поисках цветных металлов. Говорят, кто-то бесшабашный может и урановой руд