Единственный заговор
Весь 1932 год Сталин продолжает беспрестанно бороться. Он беспощадно разгромил «школу Бухарина», чтобы не перед кем было форсить гениальному Николаю Ивановичу. Анна Ларина – жена Бухарина – рассказывает: выйдя с заседания Политбюро, Бухарин обнаружил, что потерял свой любимый карандашик. Вернувшись в комнату заседаний и нагнувшись за упавшим карандашом, он увидел на полу бумажку, на которой рукой Сталина было написано: «Надо уничтожить бухаринских учеников». Это случилось еще в 1929 году.
Да, конечно, он уже тогда все придумал. Но сначала он заставил Бухарина не только отречься от убеждений, но и предать верных учеников. И тот исполнил! Ученики были высланы из Москвы, но Сталин знал: молодежь не покорится.
Вскоре ГПУ сообщило: они по-прежнему собираются, ведут свою пропаганду. И Хозяин смог завершить задуманное: в октябре 1932 года было арестовано четыре десятка бухаринских учеников.
Молотов вспоминал: «Все было, голод и волнения. Но уж тут руки не дрожат, поджилки не должны трястись, а у кого задрожат – берегись, зашибем!»
В этом разбойном кличе – атмосфера борьбы и ярости. Пусть голод, трупы – но Сталин волочил страну по задуманному пути. «Исполинская, несгибаемая сила воли», – сказал о нем Черчилль.
Летом 1932 года Сталин узнал, что в партии составлен заговор. Первый достоверный заговор. И Хозяин постарался, чтобы он стал последним.
Солнечным августовским утром 1932 года в деревне Головино под Москвой появилось несколько явно городских жителей. В деревню съехались: Владимир Каюров – у него когда-то скрывался Ленин в июле 1917 года; Михаил Иванов – тоже из старой гвардии, член партии с 1906 года; сын Каюрова Василий, член партии с 1914 года, и еще несколько старых большевиков.
Всех их собрал в деревне Мартемьян Рютин. Еще недавно он избивал сподвижников Троцкого во время демонстрации 1927 года. Но был Рютин из крестьян, учительствовал в селе, и это все определило: он не примирился с разгромом правых, с уничтожением деревни.
Хозяину пришлось «вышибить» его из райкома. В 1929 году Рютина услали в Сибирь уполномоченным по коллективизации. Но он пользовался авторитетом в партии, и Хозяин решил сохранить его. Рютина вызывают в Москву и в феврале 1930 года назначают членом президиума ВСНХ и главой Управления кинофотопромышленности.
В августе 1930 года Хозяин отдыхал в Сочи. Рютин тогда тоже отдыхал на Кавказе, и Сталин позвал его к себе. Он предложил Рютину публично покаяться и осудить правых, но из разговора ничего не вышло: Рютин «увильнул».
В сентябре последовал ответ Хозяина. Отдыхавший вместе с Рютиным работник наркомата оборонной промышленности А. Немов написал донос и на очной ставке заявил, что Рютин называл Сталина «шулером, политиканом, который доведет страну до гибели». И вот уже Сталин пишет Молотову: «Мне кажется, нельзя в отношении Рютина ограничиться исключением (из партии. – Э.Р.). Его придется выслать куда-нибудь подальше. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца».
Его исключили из партии, арестовали, но вскоре освободили. Конечно, это Хозяин велел его освободить. Он понял его характер: Рютин не сдастся. И скоро можно будет поймать рыбку покрупнее.
Так и случилось: освобожденный Рютин тотчас начал подпольную деятельность, как в добрые царские времена, – создал «Союз истинных марксистов-ленинцев» для борьбы с неистинным – Сталиным. И конечно, все это время за ним следит бдительное ГПУ.
Для оформления Союза они и прибыли в деревню Головино. Рютин сделал доклад «Кризис партии и пролетарской диктатуры». Утвердили платформу нового Союза и воззвание, избрали руководство – комитет. Рютин в него не вошел «по причинам конспиративного характера».
Разъехавшись, начали распространять документы Союза. Хозяин им пока не мешал. Большинство документов оказалось в архиве ГПУ, ибо почти все, кому их передавали, немедленно пересылали их туда. Так что в членах своей партии Сталин не ошибся.
Не ошибся он и в бывших вождях. Он уже знал: Бухарин с документами ознакомился, Зиновьев и Каменев – тоже. Но никакого заявления – ни в ГПУ, ни в ЦК – не последовало. Так они нарушили обязанность членов партии немедленно информировать партию и ГПУ об оппозиции. Так они попались.
Представляю, как он читал рютинские документы, все эти грозные обвинения: «авантюристические темпы индустриализации и коллективизации», «изменений ждать невозможно, пока во главе ЦК – Сталин, великий агент-провокатор, разрушитель партии, могильщик революции в России», «на всю страну надет намордник», «бесправие, произвол и насилие», «дальнейшее обнищание, одичание деревни», «труд держится на голом принуждении и репрессиях», «литература и искусство низведены до уровня служанок и подпорок сталинского руководства». И вывод: «или дальше безропотно ожидать гибели пролетарской диктатуры… или силой устранить эту клику».
Ну что ж, они до конца высказались. Теперь он мог ответить.
15 сентября 1932 года вся группа была арестована ГПУ. На Комиссию партконтроля были вызваны Зиновьев и Каменев. Им предъявлено обвинение: знали о контрреволюционной группе, но не сообщили. Припомнили Каменеву и разговор с Бухариным, и союз с троцкистами… Вожди Октября были исключены из партии и отправлены в ссылку – Каменев в Минусинск, Зиновьев в Кустанай.
Бухарина он не тронул. Бухарин должен был еще поработать на Хозяйство. Но материал копился…
После чего Сталин расправился с рютинцами. 11 октября коллегия ГПУ приговорила всех к разным срокам тюрьмы. Десять лет получил сам Рютин. Его отправили отбывать срок в Верхне-Уральский политический изолятор. В бывшей царской тюрьме бывший народный учитель и бывший партийный функционер Рютин встретил праздник Октябрьской революции в 1932 году.
Все это время он писал письма жене: «Вот уж сутки, как я доехал… Нервы успокоились более-менее… Я живу теперь одной надеждой: партия и ЦК простят в конце концов своего блудного сына».
Таков этот единственный партийный борец – сразу заговорил о прощении. Очередной волк не может выйти за флажки, ибо все они панически боятся оказаться вне священной партии. И Рютин, так смело обличавший ужасы диктатуры Сталина, уже называет себя «блудным сыном» и жаждет пощады.
«Обращение, – пишет Рютин, – предупредительное, тактичное, вежливое»… Еще действует ленинское табу о неприкосновенности членов партии. Расстрелы – это удел беспартийных.
Голод, аварии на производстве, восстания крестьян – все это оживило оппозицию. Все сильнее ненависть. Но зорко следит Ягода – партия опутана стукачами, и мятеж пресекается на корню.
Донесли Сталину и о преступных разговорах, которые велись в праздничную ночь 7 ноября на квартире видного партийного функционера и старого большевика А. Эйсмонта: «Если говорить в отдельности с членами ЦК, то большинство против Сталина, но когда голосуют, то голосуют единогласно «за». Вот мы завтра поедем к Александру Петровичу Смирнову (тоже старому большевику. – Э.Р.), и я знаю – первая фраза будет: «Как во всей стране не найдется человек, который мог бы его убрать?» – рассуждал Эйсмонт.
Эйсмонта и Смирнова потом арестуют, но Сталину будет уже не до них. В следующую ночь – с 8 на 9 ноября, – когда Рютин писал письмо жене из тюрьмы, а доверчивый Эйсмонт продолжал веселиться и болтать с провокатором, в сталинском доме произошла катастрофа.
Ночной выстрел
Праздничные дни принесли Сталину обычные хлопоты. 7 ноября вместе с соратниками он принимал военный парад на Красной площади. 8 ноября тоже был праздничный день. Все партийцы веселились. Праздновал и Хозяин. Вместе с женой он пришел в гости к Ворошилову. В ту ночь в Кремле на его квартире собралось высшее общество.
Сталин много пил, старался расслабиться – он очень устал. Страшный год. Он понимал: еще один год голода – и народ не выдержит, голодное брюхо победит страх. И покорные соратники начнут бунт. Эйсмонт, Рютин – это сигналы… Но виду он не показывал – праздновал. Веселился грубо, много матерился. Образ грубого солдата партии уже стал его существом.
Утром после этой веселой ночи его жену нашли с пулей в сердце. Рядом валялся пистолет – маленький «вальтер», столь удобный для дамской сумочки. Этот пистолет подарил ей родной брат, Павлуша Аллилуев.
Через шестьдесят с лишком лет после этого события я беседую с Аллилуевой-Политковской, дочерью того самого Павлуши.
Кира Павловна Аллилуева-Политковская закончила театральное училище. Она собиралась поступить в Малый театр, готовилась сниматься в фильме, но арест ее матери в декабре 1948 года (мы еще к нему вернемся), а затем и уже ее собственный арест навсегда прервали многообещающую карьеру.
После освобождения она играла в провинциальных театрах, потом работала на телевидении… Я встретился с нею в 1992 году в ее маленькой квартирке – в одном из типовых московских домов, затерянных в районе Речного вокзала. Несмотря на бесконечные удары судьбы, она добра и разговаривать с нею было радостно и легко…
Она начала свой рассказ с истории семьи: «Прабабушка у Аллилуевых была цыганка – и мы все черные и порой бешеные, вспыльчивые… Говорят, Надя была очень веселая девушка, хохотушка… Но я этого уже не застала. Когда все поняли, что он за ней ухаживает, ей стали говорить, что у него очень тяжелый характер. Но она была в него влюблена, считала, что он романтик. Какой-то у него был мефистофелевский вид, шевелюра такая черная, глаза огненные… В Петербурге она не была еще его женой, ждали, когда ей исполнится шестнадцать. После переезда правительства в Москву Надя поехала с ним в Царицын – секретаршей, потом стала его женой»…
Потом она работала в секретариате у Ленина (так что, полагаю, Кобе было нетрудно многое узнавать через наивную маленькую Надю). Однако вскоре ей пришлось уйти – она была «в положении». Но постеснялась сказать, что беременна, объяснила уход желанием мужа. Ленин пожал плечами и сказал: «Азиат», впрочем, наверняка с нежностью – он тогда любил Кобу.
В 1921 году, во время очередной чистки партии, Надю исключили «как балласт, не интересующийся партией». Она объясняла свою неактивность рождением ребенка, но тщетно. Однако Ленин, выдвигавший тогда Кобу, не позволил ударить по его протеже. Он написал в декабре 1921 года письмо о заслугах Аллилуевых, ее оставили в партии, но перевели в кандидаты.
«Она была порой красива, а порой очень дурна – это зависело от настроения», – вспоминал очевидец. «Она не была красива, но у нее было милое, симпатичное лицо, – писал Бажанов. – Дома Сталин был тиран, не раз Надя говорила мне, вздыхая: «Третий день молчит, ни с кем не разговаривает и не отвечает, когда к нему обращаются, чрезвычайно тяжелый человек».
Видимо, сначала, как когда-то его мать, она – целиком в подчинении мужа. Но также, как его мать, скоро стала проявлять свой вспыльчивый, независимый нрав.
Невозвращенец генерал Орлов, работавший в верхушке ГПУ, писал в своей книге воспоминаний: «Это Надя кроткая? – насмешливо спросил меня начальник охраны Сталина Паукер. – Она очень вспыльчива!»
Это – семейная черта. Аллилуева-Политковская рассказала мне эпизод: ее отец, добрейший Павел, рассердился – и во внезапном припадке необузданного гнева разломал бильярдный кий. Она пояснила, прелестно вздохнув: «Цыганская кровь!»
Но в первые годы они, видимо, счастливы. Его бесприютная жизнь закончилась: теперь у него есть дом. Она устраивает этот дом в бывшем подмосковном имении нефтяных королей Зубаловых. На их заводах в Баку он в молодости организовывал стачки и революционные кружки. Был особый смысл в том, что он и другой бакинский революционер, Микоян, поселились в зубаловских владениях. Эмигрировавшие нефтяные короли все оставили новым хозяевам – гобелены, мраморные статуи, парк, теннисный корт, оранжереи… Ему все тогда удавалось, он стремительно шел к власти. Рядом жили сподвижники. Им всем было что вспомнить – столько лет скитаний, тюрем, подполья, террора и крови…
Она родила ему сына. Сын – счастье для грузина… Нет, жизнь решительно ему улыбалась! И отзвуки того счастья – в его письме к Демьяну Бедному: «Очень хорошо, что у вас радостное настроение. Нашу философию метко передал американец Уитмен: «Мы живы, кипит наша алая кровь огнем неистраченных сил».
Но в его доме жил еще один мальчик, как напоминание о другой, исчезнувшей жизни. «Брат» Киров доставил ему забытого сына Якова…
Бажанов: «На квартире Сталина жил его старший сын, которого называли не иначе как Яшка. Это был скрытный юноша, вид у него был забитый… Он был всегда погружен в какие-то внутренние переживания. Можно было обращаться к нему, но он вас не слышал, вид у него был отсутствующий».
Есть много рассказов о том, как Надя жалела Яшу, что чуть ли не роман у нее был с мальчиком и… прочая нелепая чушь.
На самом деле она не любила пасынка – диковатого мальчика. Но жалела Иосифа и сама написала об этом его тетке Марии Сванидзе: «Я уже потеряла всякую надежду, что он (Яков. – Э.Р.) когда-либо сможет взяться за ум. Полное отсутствие всякого интереса и всякой цели… Очень жаль и очень неприятно за Иосифа, его это (при общих разговорах с товарищами) иногда очень задевает».
Бедный Яша – нелюдимый, закомплексованный. В Архиве президента есть несколько воспоминаний его сверстников. В. Буточников учился в Кремле в военной школе и дружил с этим неразговорчивым юношей: «Яша почти никогда не принимал участия в оживленном разговоре, исключительно спокоен и одновременно – вспыльчив».
Тоже вспыльчив! Трое вспыльчивых людей оказались под одним кровом. Первым не выдержал самый слабый. Яша не перенес постоянного презрения отца. Чувственный, как все южане, он рано решил жениться. Но отец не только запретил – посмеялся над ним. И Яша пытался застрелиться, но, видимо, испугался и только ранил себя. После этого не захотел остаться в доме – решил уехать, бежать в Ленинград, к Аллилуевым.
9 апреля 1928 года. Сталин – Надежде: «Передай Яше от меня, что он ведет себя как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть ничего общего. Пусть живет где хочет и с кем хочет».
Родив сына, она не работала, жила замкнуто. А он всегда был на работе. Вечно окруженный соратниками, Сталин жил в мужском братстве, всех женщин называл «бабами». Эта пренебрежительность ранила ее. Орджоникидзе взял Надю в свой секретариат, но эта скучная работа была ей противна. Она никак не могла найти себя и опять сидела дома.
Но теперь этому было хоть какое-то объяснение – она вновь носила ребенка. В то время нередкими гостями в ее доме были Сванидзе – Алеша, брат первой жены Иосифа, и его жена, немолодая певица из Тифлиса. Она была близка Наде своим одиночеством. Обе жаловались друг другу на беспросветную жизнь в кругу стареющих революционерок – жен кремлевских вождей.
В архиве среди бумаг Марии Сванидзе я увидел Надино письмо к ней: «Я в Москве решительно ни с кем не имею дела. Иногда даже странно: за столько лет не иметь приятелей, близких. Но это, очевидно, зависит от характера. Причем странно: ближе чувствую себя с людьми беспартийными, женщинами, конечно. Это объясняется тем, что эта публика проще, конечно… Страшно много новых предрассудков. Если ты не работаешь – то уже «баба». Хотя, может быть, не делаешь этого, потому что считаешь работу без квалификации просто не оправдывающей себя… Вы даже не представляете, как тяжело работать для заработка, выполняя любую работу. Нужно иметь обязательно специальность, которая дает возможность не быть ни у кого на побегушках, как это обыкновенно бывает в секретарской работе… Иосиф просит передать вам поклон, он к вам очень хорошо относится (говорит – «толковая баба»). Не сердитесь – это его обычное выражение («баба») по отношению к нашему брату».
«Я очень одинока без Нади, – напишет Мария после ее смерти. – Она была умна, благородна, сердечна, пряма, справедлива. Никогда ни о ком не говорила дурно, не сплетничала».
Мужские грубоватые отношения – таков семейный быт настоящих большевиков. Никакой буржуазной сентиментальности! «Твердый», «железный», «стальной» – вот новые комплименты нового строя. Неработающая женщина, которая не может быть товарищем по партии, – кто она? Конечно, «баба». И только «баба».
Взрослея, она все чаще не уступала ему – как когда-то его мать не уступала его отцу. Она уже не прощала ему грубости. Возникали скандалы. Обидевшись, они могли молчать по нескольку дней.
Она говорила ему «вы», он ей – «ты». Однажды он перестал с ней разговаривать, и только через несколько дней она выяснила: он обижен, что она зовет его на «вы». Они умели обижаться оба – надолго обижаться, но все-таки это была любовь – любовь двух странных, точнее, страшных для семейной жизни людей.
Когда они надолго оставались вдвоем, они сводили друг друга с ума обидами. Но, расставшись, не могли друг без друга. Впрочем, подолгу вдвоем они, к счастью, бывали только на отдыхе – на юге. В московской жизни домой он являлся поздно, успевал выпить чаю – и спать!
Она родила ему второго ребенка. Дочка была светленькая, и он с удовольствием назвал ее Светланой. Вождь России должен иметь светловолосую русскую дочку…
Дочку он любил, но жестокие ссоры двух трудных характеров продолжались. И как-то, после очередной ссоры, она уехала с детьми «навсегда» в Ленинград к Аллилуевым. История странно повторялась: так же когда-то спасалась от его отца мать, убегая с детьми из дома.
И опять они мирились… Она задумала изменить жизнь, получить профессию, перестать быть «бабой», чтобы ему не краснеть за ее безделье – знала, как он болезненно самолюбив во всем. Она решила поступить в Промышленную академию – так ей советовал Бухарин, бывший до партийных сражений одним из самых близких друзей дома. Впрочем, и теперь, после своей капитуляции, он часто захаживает в дом. Дети его обожают. Он наполнил их дачу забавными животными – по комнатам бегали ежи, а на балконе жила ручная лиса.
Когда Николая Ивановича расстреляют, «по обезлюдевшему Кремлю долго бегала лиса Бухарина», – вспоминала в своей книге Светлана Аллилуева.
Письма Иосифа и Надежды
Но сейчас 1929 год. Они еще живы – и Надежда, и Бухарин.
В этом году, пока она сдает экзамены, Сталин, как всегда осенью, отдыхает на Кавказе. Раньше они отдыхали вдвоем, но теперь она возвращается в Москву раньше – из-за Академии.
Они переписываются. Сталин сохранил в своем личном архиве эту переписку – то немногое, что осталось от погибшей жены. Маленькие конвертики, которые доставлял ей фельдъегерь, с надписью: «Надежде Сергеевне Аллилуевой лично от Сталина» и ее ответы. Письма от нее он сохранил не все – только по 1931 год. За следующий год – год ее таинственной гибели – письма отсутствуют.
Его письма очень кратки. Однажды он сказал Демьяну Бедному, как ненавидит писать письма. Продолжение того же партийного менталитета: письма, дневники – это все личное, это все из мира, который они разрушили.
В Архиве президента – в бывшей квартире Хозяина – я читал эти невыразительные письма. И все-таки… слышатся, слышатся в них (тайна писем!) их голоса.
«01.09.29. Здравствуй, Татька! (Так он ее звал – ласково, детским ее прозвищем. – Э.Р.) Оказывается, в Нальчике я был близок к воспалению легких… у меня хрип в обоих легких, и не покидает кашель. Дела, черт побери».
«02.09.29. Здравствуй, Иосиф! (По-партийному, без сентиментальных эпитетов. Иногда появляется «Дорогой Иосиф» – но это максимум нежности. – Э.Р.) Очень рада за тебя, что в Сочи ты чувствуешь себя лучше. Как мои дела с Промакадемией? Сегодня утром нужно было в Промакадемию к 9 часам, я, конечно, вышла в 8.30. И что же – испортился трамвай. Стала ждать автобуса – нет его! Тогда я решила, чтобы не опоздать, сесть на такси… Отъехав саженей сто, машина остановилась. У нее тоже что-то испортилось. Все это ужасно меня рассмешило. В конце концов в Академии я ждала два часа начала экзамена…»
Еще сохранялись остатки «партийных норм» первых лет революции: жены вождей ездили на трамваях.
«16.09.29. Татька! Как твои дела? Как приехала? Оказывается, мое первое письмо (утерянное) получила в Кремле твоя мать. До чего же надо быть глупой, чтобы получать и вскрывать чужие письма! Я выздоравливаю помаленьку, целую, твой Иосиф».
Поступая в Академию, она уже пытается вмешиваться в партийные дела, чтобы он чувствовал: она перестала быть «бабой». В то время он чистил от правых руководство и, конечно, «Правду», куда прежний редактор Бухарин пригласил своих сторонников.
«16.09.29. Дорогой Иосиф! Молотов заявил, что партийный отдел «Правды» не проводит линию ЦК… (далее она заступается за заведующего отделом, некоего Ковалева. – Э.Р.). Серго не дал ему договорить до конца, стукнул традиционно кулаком по столу и стал кричать: «До каких пор в «Правде» будет продолжаться «ковалевщина»!.. Я знаю, ты очень не любишь моих вмешательств, но мне все же кажется, что тебе нужно вмешаться в это заведомо несправедливое дело… И мамашу ты обвинил незаслуженно – оказалось, что письмо все-таки не поступало…»
Он сразу понимает: через нее действуют правые, которых много в Академии, недаром Бухарин склонял ее поступать именно туда. И он реагирует:
«23.09.29. Татька! Думаю, ты права. Если Ковалев и виновен в чем-либо, то бюро редколлегии «Правды» виновно втрое… видимо, в лице Ковалева хотят иметь козла отпущения. Целую мою Татьку кепко, очень много кепко…» («Кепко» – так смешно произносила не выговаривавшая «р» дочка Светлана.)
Она была довольна – помогла ему разобраться. Только потом она поймет: в результате пострадал не только Ковалев, но была беспощадно разгромлена вся редколлегия.
Но мы запомним: она заступилась за правых.
И он это отметил.
Правые действительно имели большое влияние в Промакадемии. Вот отрывок из покаянного письма одного из их вождей, Н. Угланова: «Весь 1929 год мы пытаемся организовать кадры своих сторонников. Особенно мы напирали на закрепление правой оппозиции в Промакадемии». И сама Надежда в шутливой форме пишет мужу об этом влиянии: «27.09.29. В отношении успеваемости у нас определяют следующим образом: кулак, середняк, бедняк. Смеху и споров ежедневно масса. Словом, меня уже зачислили в правые…»
Но вряд ли он одобрял эту шутку. Когда он боролся – он ненавидел.
«Зашибем» – как писал его друг Молотов.
В 1930 году он отправил ее в Карлсбад – лечить желудок. Видимо, было что-то достаточно серьезное, иначе к немцам он ее не послал бы. И как всегда, в разлуке он полон любви и заботы. Ее болезнь тревожит его: «21.06.30. Татька! Как доехала, что видела, была ли у врачей, каково мнение врачей о твоем здоровье, напиши… Съезд откроем 26-го… Дела идут неплохо. Очень скучаю без тебя, Таточка, сижу дома один, как сыч… Ну, до свидания… приезжай скорее. Це-лу-ю».
«02.07.30. Татька! Получил все три письма. Не мог ответить, был очень занят. Теперь я наконец свободен. Съезд кончился. Буду ждать тебя. Не опаздывай с приездом. Но, если интересы здоровья требуют, оставайся подольше… Це-лу-ю».
Интересы здоровья, видимо, требовали. Только в конце августа она вновь вернулась в Москву.
В Германии она встречалась со своим братом Павлушей.
Кира Аллилуева-Политковская: «Она к нам в Германию приезжала. Помню, как мы жили тогда в Германии: папа что-то покупал, мама работала в торгпредстве».
(Ворошилов включил Павла в состав торговой миссии – он наблюдал за качеством поставляемого в СССР немецкого авиационного оборудования. Видимо, выполнял и другие задания, как все большевики за границей. Генерал Орлов глухо напишет: «Мы проработали с ним вместе 2,5 года».)
«Папа и подарил ей тот маленький пистолет «вальтер». Может быть, она ему говорила, что живет плохо. Не знаю, и мама тоже никогда не рассказывала… Но, во всяком случае, пистолет ей папа подарил. Может быть, она ему пожаловалась… Сталин, когда это случилось, все повторял: «Ну, нашел, что подарить». Конечно, папа чувствовал себя потом виноватым. Для него это было потрясением. Он очень ее любил».
Ревность
Но это все случилось потом. А тогда, в 1930 году, она приехала из Германии. Он отдыхал на юге. Она поехала к нему, но пробыла недолго – вскоре вернулась в Москву.
«19.09.30. По этому случаю на меня напали Молотовы с упреками, как я могла оставить тебя одного… Я объяснила свой отъезд занятиями, по существу же это, конечно, не так. Это лето я не чувствовала, что тебе будет приятно продление моего пребывания, а наоборот. Прошлое лето очень чувствовала, а это – нет. Оставаться же с таким настроением, конечно же, не было смысла. И я считаю, что упреков я не заслужила, но в их понимании, конечно, да. Насчет твоего приезда в конце октября – неужели ты будешь сидеть там так долго? Ответь, если не будешь недоволен моим письмом, а впрочем – как хочешь. Всего хорошего, целую, Надя».
Да, это – ревность. Обычная ревность.
«24.09.30. Скажи Молотовым от меня, что они ошиблись. Что касается твоего предположения насчет нежелательности твоего пребывания в Сочи, то твои попреки насчет меня также несправедливы, как несправедливы попреки Молотовых в отношении тебя. Так, Татька. В видах конспирации я пустил слух… что могу приехать лишь в октябре… о сроке моего приезда знают только Татька, Молотов и, кажется, Серго. Твой Иосиф».
Но она продолжает тему. В шутливом тоне, за которым – ярость.
«06.10.30. Что-то от тебя никаких вестей последнее время… О тебе я слышала от молодой интересной женщины, что ты выглядишь великолепно. Она тебя видела у Калинина на обеде, что замечательно был веселым и насмешил всех, смущенных твоей персоной. Очень рада».
Она ревновала. Он стал Вождем, и она никак не могла привыкнуть: женщины теперь разговаривают с ним кокетливо, явно и пошло заигрывая. И ей казалось, что он хочет остаться с этими женщинами, что она ему попросту мешает. Вот причина, по которой она уехала, вернее – сбежала с юга.
И была новая серия бешеных ссор в тот год. Цыганская кровь…
В 1931 году они поехали отдыхать осенью вместе. Как обычно, она уехала раньше – занятия в Промакадемии. Письма ее – деловые, спокойные. Она окончательно решила быть его информатором – «оком государевым» – в его отсутствие.
«Здравствуй, Иосиф. Доехала хорошо… По пути меня огорчили те же кучи, которые попадались на протяжении десяти верст… Москва выглядит лучше, но местами похожа на женщину, запудривающую свои недостатки, особенно во время дождя, когда краска стекает полосами. В Кремле чисто, но двор, где гараж, безобразен. Храм (Христа Спасителя. – Э.Р.) разбирают медленно… Цены в магазинах очень высокие, большое затоваривание из-за этого…»
Так она «запудривала» свои обиды – деловым тоном.
«14.09.31. Хорошо, что ты научилась писать обстоятельные письма… В Сочи ничего нового, Молотовы уехали… продолжай информировать».
«26.09.31. В Москве льет дождь без конца. Сыро и неуютно. Ребята, конечно, уже болели гриппом, я спасаюсь, очевидно, тем, что кутаюсь во все теплое. Со следующей почтой… пошлю книгу Дмитриевского «О Сталине и Ленине» (этого невозвращенца)… Я вычитала в белой прессе о ней, где пишут, что это интереснейший материал о тебе. Любопытно? Поэтому я попросила… достать ее».
Это было время, когда разговоры о голоде, о результатах раскулачивания, о неминуемом падении Сталина звучали в стенах Промакадемии. Она понимала его состояние и с удовольствием нашла ему книжку, в которой Дмитриевский, советский дипломат, ставший невозвращенцем, славил его, уничтожая Троцкого: «Сталин – представитель национал-социалистического империализма, мечтающего уничтожить Запад в его твердынях… Сталин – представитель новой безымянной волны в партии, сделавшей жестокую и черную работу революции». (Об «этом невозвращенце» он с презрением говорил на минувшем съезде, но приказ ликвидировать его не отдал. И в отличие от многих невозвращенцев хитрый Дмитриевский остался жить…)
В последний раз он отвечал на ее письмо:
«29.09.31. Был здесь небывалый шторм. Два дня дула буря с бешенством разъяренного зверя. На нашей даче вырвало с корнями 18 больших дубов. Целую кепко, Иосиф».
«Бешенство разъяренного зверя» – они оба понимали, что это такое.
В 1932 году они уехали вместе с детьми в Сочи. Она вернулась раньше. Ее письма того периода исчезли.
Но одно письмо, написанное в последнем году ее жизни, осталось – письмо к его матери.
«12.03.32. Вы на меня сильно сердитесь за то, что я ничего не писала. Не писала, потому что не люблю писать писем. Мои родные никогда не получают от меня писем и так же, как Вы, очень сердятся… Вы, я знаю, женщина очень добрая и долго сердиться не будете. Живем как будто хорошо, все здоровы. Дети большие стали, Васе уже 10 лет, Светлане 5 исполнилось… С ней в большой дружбе отец. Вообще же говоря, страшно мало свободного времени, как у Иосифа, так же и у меня. Вы, наверное, слышали, что я поступила учиться на старости лет. Само по себе учение мне не трудно. Но трудно довольно-таки увязывать с ним свои обязанности по дому в течение дня. Но я не жалуюсь и пока что справляюсь со всеми делами весьма успешно. Иосиф обещал написать Вам сам. В отношении здоровья его могу сказать, что я удивляюсь его силам и энергии. Только действительно здоровый человек может выдержать работу, которую несет он… Всего хорошего Вам желаю, много, много раз Вас целую, живите еще долго-долго. Ваша Надя».
Самой ей жить оставалось совсем недолго.
После его возвращения в Москву напряжение в доме достигло страшной точки…
«Маме все чаще приходило в голову уйти от отца», – писала Светлана Аллилуева.
Да, ему нравилась новая роль покорителя женщин. Видимо, в отместку она приносила домой мнения о нем из Промакадемии. Именно в то время там гуляли в аудиториях рютинские документы. У него же был один критерий оценки человека – преданность ему. Оттого он начинал ее ненавидеть – и все чаще возникали его романы. И она сходила с ума, кричала ему в глаза те самые оскорбления, которые приводит в своей книге Орлов: «Мучитель ты, вот ты кто! Ты мучаешь собственного сына, мучаешь жену, весь народ замучил…»
Это был заколдованный круг.
Та ночь
8 ноября 1932 года случилась трагедия. Таинственная трагедия…
Надежда-внучка – дочь сына Сталина Василия и Галины Бурдонской. (Предок ее матери, француз Бурдоннэ, появился в России вместе с армией Наполеона, попал в плен и навсегда остался на новой родине.)
Надежда родилась много позже той страшной ночи – в 1943 году. Но семейные предания она знает…
Наш разговор Надежда разрешила мне записывать на магнитофон. Потом я соединил его с моей беседой с Аллилуевой-Политковской, воспоминаниями Молотова, записанными Чуевым, воспоминаниями жены Бухарина Анны Лариной и книгами Светланы Аллилуевой и, главное, – с документами, которые прочел в Архиве президента.
И из всего этого постепенно начала возникать – та ночь.
К праздничному вечеру у Ворошиловых Надя особенно тщательно готовилась.
Надежда-внучка: «Анна Сергеевна Аллилуева, бабушкина сестра, рассказывала об этом вечере. Надя обычно строго ходила – с пучком, а тут она сделала новую прическу, модную… Кто-то из Германии привез ей черное платье, и на нем были аппликации розами. Был ноябрь, но она заказала к этому платью чайную розу, она была у нее в волосах. И она закружилась в этом платье перед Анной Сергеевной и спросила: «Ну как?»
Она собиралась, как на бал.
«Кто-то за ней сильно ухаживал на этом вечере. И дед сказал ей что-то грубое», – продолжает Надя Сталина.
«Причина смерти Аллилуевой – ревность, конечно… Была большая компания на квартире Ворошилова. Сталин скатал комочек хлеба и на глазах у всех бросил этот шарик в жену Егорова. Я это видел, и будто бы это сыграло роль», – вспоминает Молотов.
Эти несовместимые версии можно совместить. Она шла на этот вечер, чтобы доказать ему свою привлекательность. И видимо, когда жена Егорова, весьма известная своими романами, начала с ним заигрывать, она тоже начала с кем-то кокетничать. И в ответ получила грубость.
Светлана: «Он обратился к ней: «Эй ты!» Она ответила: «Я тебе не «эй». И ушла из-за стола».
Молотов: «Она была в то время немного психопаткой. С того вечера она ушла с моей женой. Они гуляли по Кремлю, и она жаловалась моей жене: «То не нравится, это не нравится… и почему он так заигрывал?» А было все просто: немного выпил, шутил, но на нее подействовало».
А вот еще одно описание – Анны Лариной: «8 ноября Николай Иванович видел ее в Кремле на банкете… Как рассказывал Николай Иванович, полупьяный Сталин бросал в лицо Надежды Сергеевны окурки и апельсиновые корки. Она не выдержала такой грубости, поднялась и ушла. Они сидели в тот вечер друг против друга – Сталин и Надежда. А Николай Иванович рядом с ней. Утром Надежда была обнаружена мертвой».
Кира Аллилуева-Политковская: «Рассказывала мне потом мама: Надя пришла домой, видно, все заранее продумала… Никто не слышал выстрела. Револьверчик-то был маленький, дамский… Говорят, она оставила письмо, но никто его не читал. Она оставила письмо ему – Сталину… Наверное, она в нем все вылила».
Надя Сталина: «Утром, когда пошли к ней стучать в комнату и нашли ее мертвой… роза, которая была в волосах, лежала на полу перед дверью. Она уронила ее, вбежав в комнату. Именно поэтому на надгробной плите скульптор поместил мраморную розу».
Выстрел из пистолета нередко завершал жизнь партийца. Если партиец был не согласен с партией или партия отказывалась от него – только выстрел мог достойно разрешить ситуацию.
Похороны
Сталин понимал, как будут объяснять причины гибели Надежды его враги: отказалась быть его женой, предпочла смерть. Он потерял не только жену, дом – он был опозорен перед соратниками и врагами.
Ее самоубийство он тотчас сделал государственной тайной. «Правда» вышла с некрологом: «Не стало дорогого нам товарища, человека прекрасной души. От нас ушла молодая, еще полная сил и бесконечно преданная партии и революции большевичка…»
Официальное сообщение: «ЦК ВКП(б) с прискорбием доводит до сведения товарищей, что в ночь на 9 ноября скончалась активный и преданный член партии…»
И нигде, естественно, ни слова – о причинах смерти. Хоронили торопливо. Уже вечером 9 ноября гроб с телом был перенесен из квартиры в Кремле в Большой зал в здании ЦИК на Красной площади (нынешнее здание ГУМа).
Есть известная легенда: когда Сталин подошел к ней проститься – он в ярости оттолкнул гроб.
Молотов: «Я никогда не видел Сталина плачущим, а тут, у гроба, слезы покатились. Она очень любила Сталина – это факт… Гроб он не отталкивал, подошел и сказал: «Не уберег».
Он умел держать себя в руках.
Кира Аллилуева-Политковская: «Она лежала очень красивая… Потом, помню, мы шли пешком на Новодевичье; бабушку – у нее после всего отнялись ноги – везли на машине».
И были похороны. Лошади медленно везли великолепный катафалк под бордовым балдахином от Кремля к Новодевичьему кладбищу – через весь город. На следующий день Москва рассказывала про тысячные толпы вдоль улиц и как Сталин шел рядом с катафалком – с непокрытой головой, в распахнутой шинели. В его биографической хронике напечатано: «Сталин провожает гроб с телом Аллилуевой на Новодевичье кладбище».
Его дочь утверждает – он не поехал ее провожать. И тем не менее множество людей видели его.
Он не был трусом. Но у него был необычайный страх перед покушением – страх старого террориста, который знает, как легко убивать. Неужели он мог идти через всю Москву?
Он опять всех перехитрил. Он действительно шел за гробом – но только первые десять минут, по Манежной площади, где не было жилых домов и можно было не опасаться выстрела из окна. Потом он сел в машину. Но брат его первой жены Алеша Сванидзе – невысокий, с черными усами, в такой же шинели – шел за гробом до кладбища и толпа приняла его за Сталина.
Ее хоронили в гробу, в земле. Обычай кремации – атеистических похорон большевиков – был нарушен. Что это? Он отлучил ее за самоубийство от партии? Или это начало новой эры – эры Империи? Она была женой нового царя, и он предпочел похоронить ее на кладбище древнего монастыря.
Анна Ларина: «Сталин на похоронах попросил… не закрывать крышку. Он приподнял голову Надежды Сергеевны… и стал целовать».
Стране неофициально объявили: она умерла от приступа аппендицита. Распространяло эти слухи ГПУ.
Кира Аллилуева-Политковская: «На ноябрьские праздники мама с папой приходят убитые, говорят: «Надежде Сергеевне сделали операцию аппендицита, она умерла во время операции, от сердца».
Но сразу же появились и другие слухи. Слишком много было на нем крови – так что тотчас заговорили: он убил свою жену.
До сих пор эта история остается таинственной.
Странный рассказ няни
Светлана Аллилуева пишет в своей книге, как ее няня незадолго до смерти все ей рассказала – «хотела исповедаться».
«Отец обычно ложился у себя в кабинете или в маленькой комнате с телефоном возле столовой. Он в ту ночь спал там, поздно вернувшись с того самого праздничного банкета, с которого мама вернулась раньше. Комнаты эти были далеко от служебных помещений – надо было туда идти коридорчиком мимо наших спален. Комната отца была влево, комната матери – вправо… Ее обнаружила утром мертвой экономка Каролина Тиль. Она принесла ей завтрак и вдруг, вся трясясь, прибежала в детскую и позвала няню… Мать лежала вся в крови у кровати – в руках у нее был маленький «вальтер», подаренный Павлушей. Побежали звонить начальнику охраны, Авелю Енукидзе, жене Молотова Полине, близкой маминой подруге… Пришли Молотов и Ворошилов…»
(Насчет «близкой подруги Полины» – усомнимся. Достаточно вспомнить письмо Нади о том, как ей невероятно одиноко с партийными дамами. Полина была именно такой надменной партийной дамой.)
И Молотов подтверждает рассказ няни: «Сталин был в доме во время выстрела – он спал и не услышал выстрела… Сталин все спал в своей комнате. Наконец и он вышел в столовую. «Иосиф, Нади с нами больше нет», – сказали ему».
Но…
Надя Сталина (со слов Анны Сергеевны Аллилуевой): «Она пришла и закрылась… а дед поехал на дачу».
Значит, Сталина в доме не было?
То же пишет Ларина: «В момент похорон Сталин счел уместным подойти к Николаю Ивановичу и сказать ему, что после банкета он уехал на дачу, а утром ему позвонили и сказали о случившемся».
Итак, очевидцы – няня и Молотов – сообщают: он был дома. Два других свидетеля с чужих слов утверждают: он был на даче.
Но вот свидетельство еще одного человека, который увидел сталинскую квартиру утром после гибели Надежды. Это Анна Корчагина, работавшая там уборщицей.
«Причиной смерти… был тов. Сталин»
Я листаю в архиве дело, состоящее из нескольких листков. Это прошение «главе государства» товарищу Калинину от Корчагиной Анны Гавриловны – о помиловании. Пишет она из Беломорско-Балтийского лагеря: «Обвинили меня в том, что в 1933 году я отдыхала в доме отдыха ЦИК СССР, там же отдыхали сотрудницы библиотеки ЦИК Синелобова и Буркова. Синелобова узнала, что я работаю у тов. Сталина, спросила у меня о смерти Надежды Сергеевны. Я ей сказала, что она умерла от сердца одновременно с приступом аппендицита. Больше у меня никакого об этом разговора не было».
В 1935 году, когда начались репрессии, брат Синелобовой, работавший в комендатуре Кремля, был расстрелян. Арестовали и Синелобову.
«Синелобов был в квартире тов. Сталина, когда умерла Надежда Сергеевна, – пишет Корчагина. – Он был уполномоченным коменданта Кремля… Когда их арестовали, как я узнала во время следствия, Синелобова на меня показала, что я ей сказала, что причиной смерти Надежды Сергеевны был тов. Сталин и что он-де ее застрелил… Я никак не могла, да и невозможно придумать такой гнусной лжи на дорогого мне и всем, кому он открыл путь к светлой жизни, человека! Я хорошо знаю, что даже вы, тов. Калинин, знаете, что тов. Сталин был в этот вечер с тов. Молотовым за городом на даче. Я в квартире тов. Сталина в это время не была. Наша квартирная работа была в другом корпусе, но нам звонили с дачи товарищи и спрашивали: «Что у вас там случилось? Позвонили из Кремля и вызвали тов. Сталина домой, и он очень спешил, быстро уехал и… совсем рано…» Когда я пришла в 9 утра на работу, то вижу: все расстроены, но нам, работницам, ничего не говорили, пока не привезли гроб и цветы, тогда нам сказали, что умерла Надежда Сергеевна. Они не говорили нам, чтобы мы не подняли рев и не действовали на других. Вот мое верное доказательство в ее естественной смерти… 29 марта 1935 года пришли ко мне два товарища в куртках. Думала: на работу, а привезли меня на Лубянку. На допросе я все рассказала, как и вам, на меня кричали: «Брешет, у нее глаза, как у воровки». И много сказали оскорбительных слов… Я прочла протокол, но подписывать не могла, потому что в нем было не то, что я говорила, а когда я стала возражать, то на меня так закричали, а один из товарищей подошел и молча положил руку на мое плечо и закричал: «Хуже будет!» Я настолько перепугалась, что все подписала».
Изложив дело, Корчагина просит о помиловании. Надпись на прошении: «Доложено лично М.И.» (Калинину. – Э.Р.). И резолюция: «Отклонить, Калинин».
Так и сгинула злополучная уборщица в лагерях.
Но мы запомним: «Даже вы, тов. Калинин, знаете, что тов. Сталин был в этот вечер с тов. Молотовым за городом на даче»… Другими словами, такова была официальная версия, которую Корчагина должна была повторять и которую сам Сталин счел возможным даже у гроба сообщить Бухарину.
А на самом деле? Конечно, правы и Молотов, и няня, которые находились в доме и все наблюдали сами: Хозяин был дома в ночь выстрела… Но почему-то не захотел, чтобы об этом знали.
Почему? Чтобы понять, вернемся в последний ее вечер.
Итак, в черном платье с розами она приходит к Ворошиловым. Потом ее оскорбляет Сталин, и она убегает. Почему она так нервна? Только ли из-за ревности? И только ли на этом вечере?
«Она была в то время немного психопаткой», – характеризует ее Молотов.
Почему? Ответ оказался простым. И ужасным.
В Архиве президента я наткнулся на «Историю болезни Аллилуевой Н.С.», составленную в Кремлевской поликлинике. Хозяин сохранил ее в личном архиве… И вот в конце я наткнулся на поразившую меня запись, сделанную в августе 1932 года: «Сильные боли в области живота. Консилиум – на повторную консультацию через 2–3 недели».
И, наконец, последняя тревожная запись: «31.08.32. Консультация по вопросу операции – через 3–4 недели»… Больше записей нет.
Итак, она покончила с собой в то время, когда ей предстояла операция. Об этом я нигде никогда не читал!
Видимо, не зря она ездила в Карлсбад. Все это время она испытывала «сильные боли в области живота». Ее консультируют, готовят к операции.
Но о причинах болей ничего конкретного не сказано. Вероятно, речь шла о чем-то очень серьезном, и на лечении в Карлсбаде она уже начала что-то подозревать. Не в этом ли была причина ее обостренной нервозности? И не потому ли появился у нее пистолет – странный подарок брата Павлуши? Не она ли сама попросила его подарить? Пистолет считался верным помощником партийца, когда жизнь становится невмоготу…
Так что оскорбление на том праздничном вечере пало на подготовленную почву. Она уже, видимо, знала: жить ей осталось недолго.
Итак, она убегает с вечера. Ее догоняет Полина – жена Молотова. Происходит разговор. Впоследствии сама Полина расскажет ее дочери, Светлане Аллилуевой, как они гуляли по Кремлю и как она успокоила Надежду. Но странно: Полина возвращается на вечер, а Надежда не возвращается – уходит домой. Так что возникает вопрос: успокоила ли? И хотела ли успокоить?
О чем они могли говорить?
Это было страшное время. И Полина – типичная революционерка из того страшного времени.
В 1949 году, арестованная по приказу Хозяина, она на допросе рассказывает свою биографию:
– Моя фамилия Кариовская Перл Семеновна. А Жемчужина – это моя партийная кличка.
– Вы работали в подполье?
– Да, на Украине, в период пребывания там армии Деникина… Принимая участие в работе Международного женского конгресса, я познакомилась с Молотовым… в конце 1921 года я стала его женой.
Впоследствии Полина – заместитель наркома пищевой промышленности, нарком рыбной промышленности… Жертва Сталина, эта стойкая революционерка и после освобождения будет продолжать его боготворить. Могла ли она любить Надю, эту «бабу», симпатизирующую Бухарину, который презирал и ненавидел ее мужа, в дни, когда шла острая борьба за власть? И присутствие этой «бабы» рядом с Хозяином – не опасно ли?
А Бухарину Надя действительно симпатизировала.
Ларина: «Тайно она разделяла его взгляды, связанные с коллективизацией, и… улучив момент, сказала ему об этом».
И Молотов это знал: «Чтобы она пошла за Бухариным, это маловероятно. Но она, конечно, поддавалась влияниям Бухарина».
Так что выбежала за ней Полина больше по обязанности: вторая дама должна утешать первую. Но если и утешала, то, думается, делала это своеобразно.
В то время Полина могла знать некую тайну, намек на которую был бы смертелен для Надежды… След этой тайны – в дневнике Марии Сванидзе.
«Я их наблюдала»
Мария – жена Алеши Сванидзе, та самая, которой исповедовалась в своем одиночестве Надежда. Алеша и Мария были арестованы в 1937 году, и бумаги Марии были тотчас переданы Сталину. Он хранил их на квартире, в своем личном архиве. И не случайно. Мария Сванидзе посмела сделать запись, которую недопустимо было читать посторонним.
«04.11.34. Вчера, после трехмесячного перерыва, вновь увидела И. (Иосифа. – Э.Р.). Он вернулся из Сочи. Выглядит хорошо, но сильно похудел. Часов в 7 мы: я, Нюра (Анна, сестра покойной Надежды. – Э.Р.) и Женя (жена Павлуши Аллилуева. – Э.Р.) пошли к нему. Его не было дома… Мы были с детьми, сидели в Васиной комнате, и вдруг по коридору прошел он, в летнем пальто, несмотря на холодную погоду (он с трудом всегда меняет по сезонам одежду, долго носит летнее, к которому, очевидно, привыкает, и та же история весной с костюмами, когда они снашиваются и надо надевать новый…). Он пригласил нас к столу. Встретил он меня ласково, спросил про Алешу и шутил с Женей, что она опять пополнела, и был с нею очень нежен… Теперь, когда я все знаю, я их наблюдала… Открыли шампанское, и мы пили тосты…»
Женя – мечта восточного мужчины: русая коса, румянец во всю щеку. Высокая русская красавица.
Аллилуева-Политковская: «Маму прозвали «роза новгородских полей», у мамы рост – 1 м 75, перед родами она наколола дров и пошла меня рожать».
Запись в дневнике Марии относится к 1934 году – уже после смерти Нади. Но если это увлечение и не началось раньше, то безошибочным чутьем любящей женщины Надя могла предвидеть эту страшную для нее возможность…
Я беседую с Аллилуевой-Политковской:
– Много раз я читал, что после гибели жены Сталин разогнал всех Аллилуевых…
– Напротив – он нас всех взял к себе на дачу в Зубалово. И мы с 1932 года жили там – и бабушка с дедушкой, и Сережа, и папа с мамой, которые приезжали на субботу-воскресенье и жили у него… Нрав у Сталина был суровый, но он замечал, когда женщины хорошо одеваются. Он говорил маме: «Женя, вам надо одевать советских женщин».
Да, он восхищался ею и до 1934 года. И если знать, как он устал от скандалов с женой, от этой вечной борьбы с нею…
Так что достаточно было Жемчужиной чуть-чуть намекнуть… И цыганская кровь взыграла – Надя побежала, помчалась домой. Скорее всего она ждала его, чтобы яростно с ним объясниться. И видимо, дождалась его – выпившего. Было объяснение в ее комнате, и, конечно, обругав ее, он пошел спать. Вдогонку она швырнула ему розу. И от бешенства и бессилия – схватила пистолет…
Когда он услышал выстрел, он уже все понял. И увидел ее – лежащую у кровати, залитую кровью… Помогать было поздно, и он решил притвориться спящим. А далее – все, как описывает няня. Экономка вошла в ее комнату, и тогда уже разбудили его.
Но все это версии, фантазии… Одно точно: он был в доме. И он понимал: враги скажут, что он убил ее. Трудно будет объяснить, как он не услышал выстрела в ночной тишине. И вот тогда он выдумывает версию, которую все должны повторять, как повторяет бедная Корчагина: «Даже вы, тов. Калинин, знаете, что тов. Сталин был в этот вечер с тов. Молотовым за городом на даче».
Но прислуга знает: он был в квартире. И это странное несоответствие с официальной версией рождает страшные слухи.
После похорон он занят привычным делом – ищет виноватых и легко их находит. Враги – это они отравляли ее разум, нашептывали ей против него. Недаром он всегда это чувствовал…
Вспомним уже процитированные слова Молотова: «Она, конечно, поддавалась влияниям Бухарина». В них отзвук слов самого Хозяина.
Начальник личной охраны Сталина генерал Власик в беседе с историком Н. Антипенко рассказал: «Надежда принесла домой из Промакадемии и показала Сталину подброшенное ей на занятиях рютинское обращение к партии, где Сталина именовали агентом, провокатором и прочее».
Ларина: «Николай Иванович вспоминал, как однажды он приехал на дачу в Зубалово и гулял с Надеждой Сергеевной возле дачи. Приехавший Сталин тихо подкрался к ним и, глядя в лицо Николаю Ивановичу, произнес страшное слово: «Убью». Николай Иванович принял это за шутку, а Надежда Сергеевна содрогнулась и побледнела».
Нет, это не ревность – он был слишком уверен в себе и в ней. Речь идет все о том же: о влиянии Бухарина на Надежду.
Он боялся их разговоров – о голоде в деревне, о рютинских обращениях. Он был по горло сыт ее обвинениями и мог предполагать, что во многом они шли от Бухарина. Так что его «убью» – это серьезно…
«Дело великое, беспощадное»
Можно выстроить его мрачную логику: правые довели ее до гибели, сознательно разрушили его дом, семью. Недаром заговор Рютина совпал с ее гибелью. И все чаще он вспоминает судьбу Ивана Грозного, борясь с которым бояре отравили его любимую жену. Те – ядом, эти – ядовитыми речами… Впрочем, Иван страшно отомстил боярам. Ужасен будет и его гнев. Но пока он не выдает себя, он умеет ждать!
Иван Грозный, как мы увидим, станет его любимым персонажем. По его заданию великий Эйзенштейн снимет фильм о грозном царе.
В фильме бояре извели любимую жену Ивана, и царь задумывает «дело великое, беспощадное» – истребление мятежных царедворцев.
До конца страшного 1932 года Хозяин не появляется в общественных местах. Затворяется в комнатах – переживает смерть жены, сосет трубку, думает. Все это время рядом с ним верная тень – Молотов.
В конце года торжественно праздновали 15-летие ГПУ, но он даже там не появился – ограничился приветствием.
Только после Нового года Сталин собирает пленум ЦК и подводит итоги Великого перелома. Он объявляет о победе индустриализации: «У нас не было черной металлургии – у нас она есть, у нас не было автомобильной промышленности – у нас она есть, у нас не было тракторной промышленности – у нас она есть, – монотонно перечисляет он под нескончаемые аплодисменты зала. – Мы выдвинулись на одно из первых мест по производству электроэнергии, нефтепродуктов и угля… создали новую металлургическую базу на востоке. Из аграрной страны мы стали индустриальной страной… СССР превратился в страну могучую в смысле обороноспособности, способную производить все современные средства обороны…»
Гремели овации. И он прошелся по поводу капитулировавших оппонентов: «Нельзя было не подгонять страну, которая отстала на сто лет… Правильно поступила партия, проводя политику ускоренных темпов».
Миллионы погибли в этой страшной гонке. Но он знал: царь-реформатор Петр Великий тоже уложил в землю тьму сограждан.
Недаром английский премьер Ллойд-Джордж сравнил тогда Сталина с великим царем… Да, погибли миллионы. Но они своими телами проложили дорогу в завтра, приблизили Великую мечту.
Теперь он должен получить урожай. Он посылает в деревню 17 тысяч партийных работников – взять зерно у колхозов. И он получил зерно. Призрак голода отступил. Он выиграл.
После гибели жены он остался один. Наступает мужское царство. Раньше на спектаклях в его любимом Большом театре в правительственной ложе сидели вожди со своими женами. После смерти Надежды жен в ложу уже не брали. Хозяин без жены – и слуги без жен. На встречах Нового года в Кремле теперь все Политбюро сидело вместе за мужским столом, а жены – поодаль, за отдельными столиками.
Его матери сообщили официальную версию: Надя умерла от аппендицита. Мать верила в Бога и, конечно же, задумалась о вторичном его вдовстве и о Божьем гневе.
Она по-прежнему посылала ему варенье и фрукты с его маленькой родины. А он по-прежнему, бывая в Сочи, с нею не встречался, но короткие письма посылал исправно:
«Здравствуй, мама моя. Письмо твое получил. Получил также варенье, инжир, чурчхелу. Дети очень обрадовались и шлют благодарность тебе. Я здоров, не беспокойся обо мне – я свою долю выдержу. Не знаю, нужны деньги или нет. Во всяком случае, шлю 500 рублей. Высылаю также фотокарточку свою и детей…
Будь здорова, дорогая мама, не теряй бодрости духа. Целую. Твой сын Сосо».
«24.3.34. Дети кланяются тебе. После кончины Нади тяжела моя личная жизнь. Но ничего, мужественный человек должен всегда оставаться мужественным».
Потепление
Заточение закончилось. 12 июня 1933 года он появляется на новом грандиозном шоу – физкультурном параде. Обнаженные, совершенные тела должны свидетельствовать о мощи пролетарского государства.
Он знает, что во время парада обуржуазившиеся соратники выбирают хорошеньких девушек. Что ж, пусть пока порезвятся – ведь потепление.
В 1933 году процессы прекращаются. Появляется даже слух: смерть жены его изменила – он стал куда мягче.
Лето и осень этого года он сумел сделать переломными.
Был получен прекрасный урожай. В этом была его заслуга – жесткими карами он заставил людей работать до изнеможения. Колхозы засыпали зерно в закрома государства. И тотчас в настроениях партийных функционеров начинается перелом: значит, он был прав, значит, вот так, по-революционному, через кровь и голод нужно вести народ в светлое будущее.
«Сталин победил», – все чаще говорят теперь те, кто еще вчера читал друг другу платформу Рютина.
Его власть становится абсолютной, непререкаемой. Именно в это время появился анекдот: «В дни праздника Октября Политбюро обсуждает: какой подарок сделать советскому народу? Все по очереди предлагают различные льготы. Сталин выступает последним: «Я предлагаю день годовщины Октября объявить днем коллективной порки». Соратники в ужасе, но возражать не смеют. В праздник Октября они в страхе собираются в Кремле и вскоре слышат гул толпы. Гул приближается, соратники уже клянут Сталина, прячутся под стол. А он невозмутим. И вот вбегает возбужденный охранник: «Товарищ Сталин, прорвалась делегация работников культуры. Требуют, чтобы их высекли досрочно».
Потепление… Мягко (высылкой) закончился процесс молодых партийцев – последователей Рютина. И сам Рютин пишет жене из заключения в ноябре 1933 года: «Лишь в СССР под руководством гениальнейшего, любимого Сталина добились невиданных успехов в социалистическом строительстве».
Рютин уже слышал, что Зиновьев и Каменев покаялись и отпущены на свободу. Он тоже хочет…
Да, Зиновьев и Каменев получили свободу, отделавшись очередным покаянием и публичным восхвалением Хозяина. В мае 1933 года в письме в «Правду» Зиновьев признал: он наказан правильно и готов загладить вину перед партией на любой работе.
Хозяин лично обратился в Центральную Контрольную комиссию, смиренно просил за своих врагов. Что ж, в будущем можно будет напомнить о доброте Отелло, не ведавшего о коварстве своих Яго.
Сталин, как всегда, готовился к будущему. А они сделали еще один шаг к своей гибели. Теперь вчерашние сторонники их презирали.
Он возвратил их в Москву. Недалекий фанфарон Зиновьев стал работать в журнале «Большевик», прославляя Вождя и дожидаясь высоких партийных назначений. Умный Каменев, начавший понимать длинные шахматные партии Хозяина, видно, подозревал, что это только первый ход. Он удаляется от политики, о чем заявляет всем и вся. И когда Бухарин, поверивший, что Каменев прощен, предлагает ему возглавить отдел в «Правде», тот отвечает: «Я хочу вести тихую, спокойную жизнь… Я хочу, чтоб обо мне позабыли и чтоб Сталин не вспоминал даже моего имени».
Теперь бывший глава правительства тихо работает в Институте мировой литературы.
Но Рютина Хозяин простить не смог – оставил в тюрьме. Зато получает должности бывший бард Троцкого Радек. Хозяин уважает его перо, так что пусть поработает, благо есть еще время – ведь потепление.
И циник Радек вовсю работает: обличает Троцкого и славит Вождя. Теперь он его бард. В 1933 году он выпускает книгу «Зодчий социалистического общества» – гимн Сталину: «Сын нужды, взбунтовавшийся против рабства духовной семинарии», «к спокойной, как утес, фигуре нашего Вождя идут волны любви и народного доверия…» и прочее, и прочее.
Ягода, когда-то лично арестовавший оппозиционера Радека, теперь почтительно цитирует эти славословия. Впрочем, некоторым кажется, что Радек попросту издевается…
Радек становится одним из редакторов «Известий» под началом Бухарина. «Убийцу жены» Сталин назначает главным редактором второй газеты страны и вскоре поручает ему, блистательному журналисту, писать новую Конституцию.
Потепление… В него поверили не только сдавшиеся враги, но даже соратники из Политбюро.
Осенью 1933 года Сталин поехал отдыхать на Кавказ. Хозяйство, как всегда, было на Молотове. Во время заседания Политбюро новый Генеральный прокурор Вышинский пошел в привычное наступление на специалистов в промышленности. В ответ друг Хозяина Орджоникидзе (нарком тяжелой промышленности) и Яковлев (нарком земледелия) добились от Политбюро осуждения Вышинского. Хозяин тотчас написал Молотову: «Выходку Серго насчет Вышинского считаю хулиганской, как ты мог ему уступить? В чем дело?»
И верный слуга понял: не надо торопиться с потеплением.
Хозяин организует праздники. Заканчивается строительство Беломорско-Балтийского канала, созданного трудом заключенных и воспетого его писателями. Страна ликует. Вместе с «братом Кировым» на корабле он проходит по каналу…
Его ледоколы осваивают Северный морской путь, но во льдах застревает старенький «Челюскин». Спасение команды он превращает в великолепный спектакль. Вся страна следит за событиями. Он устраивает грандиозную встречу в Москве спасенным челюскинцам.
Разрываются от оглушительных маршей репродукторы, дикторы славят новые победы Вождя. Под грохот музыки и славословия он словно старается забыть о своей трагедии…
Он утверждает проект Дворца Советов – небывалого сооружения высотой 400 метров, увенчанного стометровой скульптурой Ленина. Грандиозный зал на 21 000 мест будет слушать речи Вождя. Величайший храм большевизма должен вознестись на месте уничтоженного храма Христа Спасителя.
Но храм этот, несмотря на все приказы, никогда не будет построен…
Сталин в домашних туфлях
Все эти годы Хозяин формирует новый быт большевистских руководителей. Демократические нравы первых лет Октября – езда членов семей кремлевских владык в общественном транспорте, стояние в очередях вместе с согражданами, нехватка денег («Иосиф, пришли мне, если можешь, рублей 50, мне выдадут деньги только 15 октября в Промакадемии, сейчас я сижу без копейки», – так писала ему Надя 17 сентября далекого 1929 года) – все это ушло в невозвратное прошлое. Теперь детей Хозяина возят в школу на машинах с охраной.
«Под Москвой на огромных участках земли возводятся роскошные правительственные дачи со штатом охраны. На них трудятся садовники, повара, горничные, специальные врачи, медсестры – всего до полусотни человек прислуги – и все это за счет государства. Персональные спецпоезда, персональные самолеты, персональные яхты, множество автомобилей, обслуживающих руководителей и членов их семей. Они практически бесплатно получают все продукты питания и все предметы потребления. Для обеспечения такого уровня жизни в Америке нужно быть мультимиллионером», – печально писал деятель Коминтерна академик Е. Варга. Старый коминтерновец не мог забыть ленинские обещания создать общество, где «руководители будут получать зарплату среднего рабочего».
Бывшие царские резиденции и дворцы аристократии, которые Ленин особым декретом щедро подарил трудящимся, вскоре перейдут к новому царю и его аристократии. Сталин получит знаменитый Ливадийский дворец – любимый дворец царской семьи (правда, воспользуется им лишь однажды – он предпочитает отдыхать на многочисленных госдачах на родном Кавказе).
Но был некий нюанс, о котором позаботился Сталин: вся эта роскошь, которой он окончательно разложил и развратил партию, принадлежала… государству. И стоило ему убрать человека с государственного Олимпа, как бывшие владыки и их семьи превращались в ничто. (Дочь могущественного Кагановича – третьего человека в сталинском окружении – рассказала: «Когда отца после смерти Сталина отстранили от власти, мы должны были тотчас освободить квартиру и госдачу и с изумлением обнаружили, что у нас нет даже своей мебели – все оказалось государственное».) Так что его приближенные должны были усердно служить Хозяину.
Сменилась и главная резиденция Вождя. Ею становится построенная в пригороде Москвы Ближняя дача. На старой даче в Зубалове, где он прежде жил с Надей, он оставляет детей – Васю и Светлану. Здесь живут теперь Надины родители Аллилуевы, сюда приезжают и многочисленные их родственники: ее брат Павел с женой Женей, другой брат – полусумасшедший Федор, ее сестра Анна (Нюра) с мужем Станиславом Реденсом – одним из столпов ГПУ. Приезжают и родственники первой жены Хозяина – Мария и Алеша Сванидзе, и сын Сталина от первого брака – Яков.
После работы Хозяин возвращается в кремлевскую квартиру, но, как напишет Светлана в своих воспоминаниях, ночевать он всегда уезжает на Ближнюю дачу. Видимо, квартира слишком напоминает ему Надежду и ту роковую ночь…
Его личная жизнь в то время, казалось, навсегда останется тайной, поводом для мифов. Однако был летописец – свидетельница, позволившая нам увидеть этого скрытнейшего из людей в домашней обстановке.
Марии Сванидзе было в те дни уже за сорок. Судя по дневнику, она была почти влюблена в Иосифа – в «И.», как она называет его в дневнике.
Мария – красавица еврейка, оперная певица. Ей было за тридцать, когда она развелась с первым мужем и вышла замуж за Алешу. У них родился сын, весьма революционно названный Джонрид – в честь знаменитого американского коммуниста. Алеша работал в Грузии главой финансового ведомства в правительстве Буду Мдивани. Хозяин перевел брата своей первой жены в Москву и послал за границу – налаживать внешнеторговые связи, потом вернул его в Москву, где Алеша стал одним из руководителей Госбанка СССР.
Светлана Аллилуева: «Дядя Алеша – красивый грузин сванского типа, невысокий блондин с голубыми глазами и носом с горбинкой, на средства партии получил европейское образование в немецких университетах».
В Москве Мария часто встречается с Надей. Даже письма жене Алеша Сванидзе шлет на квартиру Сталина.
Мария любила Надю. Через год после ее смерти она записывает в дневнике: «Теперь ее нет, но ее семья и дом дороги и близки мне… Вчера вечером была у Реденс Нюры. Были Павлуша, Женя… Все не то. Я очень одинока без Нади».
После смерти Нади она часто приходит в опустевший дом. Там она «наблюдает» Иосифа и Женю… и все это время ведет свой дневник. В нем много вырванных страниц. Уничтожила ли их сама Мария в страшном 1937 году? Или это потрудился герой дневника Иосиф, получив его после ареста Марии?
Но все это будет потом, а пока чета Сванидзе входит в ближайший круг друзей Сталина… Алеша, Маша и Иосиф – так они зовут друг друга. Светлана Аллилуева описывает Сванидзе идеальной парой…
Однако достаточно прочесть дневник, чтобы понять: оба грузинских революционера были очень похожи. Под европейским обликом Алеши скрывался яростный темперамент. И читая о переживаниях Марии, я представлял и жизнь несчастной Нади…
Дневник М. Сванидзе (1923 год – они только что поженились): «Я рыдала после дикой сцены ревности, а он сел подле меня на краю кровати и сказал: «Ведь это все от любви, от нашей любви… Теперь конец всем неприятностям», – и стал такой ласковый… Когда он мне устраивает сцены ревности, то суть не в том, что ему больно, что он страдает, а в том, будто я не умею себя вести и у меня скверная манера держаться с мужчинами».
Через 11 лет – 30 марта 1934 года: «Почему я должна жить с человеком, который меня ненавидит и презирает, почему он должен жить с женщиной, которая временами от горя, отчаяния и обид желает ему гибели? Но потом как-то ненадолго жизнь налаживается, и опять начинаешь за нее цепляться. Конечно, действуют больше мои годы… страх бедности (он у меня совершенно гиперболический), а потом опять мне хочется послать все к черту, не хочу продаваться… заколдованный круг… Я изранена, сердце мое сочится кровью… Надо как-то наладить… или все окончится трагично… Встречаюсь я последнее время только с Аллилуевыми».
Таковы их отношения. Она чувствовала, как неприятно Алеше ее обожание Иосифа. Но видимо, так она мстила ему – культивируя это обожание.
«30.07.34. 28 июля уехал И. в Сочи. Из-за Алеши не повидала его перед отъездом. Мне было досадно. Алеша последние 2 месяца упорно лишает меня его общения, которое мне так интересно…»
Мария описывает странную семью, которую создал Иосиф после смерти Нади. Вместо погибшей жены он сделал хозяйкой… крохотную Светлану. И наконец-то получил то, что хотел, – безропотное обожание. За это он очень любил ее.
Любовь выражалась забавно. Она писала ему… приказы! Ему, которому никто не смел приказывать! Игра, полная для него смысла…
Дневник М. Сванидзе: «Светлана все время терлась около отца. Он ее ласкал, целовал, любовался ею, кормил со своей тарелки, любовно выбирая кусочки получше. Она написала ему приказ номер 4, чтобы он разрешил ей провести праздники в Липках – там одна из его дач… После обеда у него было благодушное настроение, он подошел к междугородной вертушке, вызвал Кирова, стал шутить… Советовал немедленно приехать в Москву, чтобы защитить интересы Ленинграда… И. любит Кирова, и ему, очевидно, после приезда из Сочи… хотелось повидаться с ним, попариться в русской баньке и побалагурить. Часам к 10 собрался за город с детьми, жаловался, что не выспался, и, очевидно, собирался по приезде на дачу лечь отсыпаться… Мы остались с Каролиной Васильевной (домоправительница, живет у них 8 лет), говорили о детях, о Васе (его сыне), который плохо учится, использует свое имя и положение отца, грубит всем взрослым, учителям. Для И. было бы ударом узнать все во всех подробностях. Он устает, ему хочется дома уюта, покоя… Надя много старалась растить детей в аскетизме, но после ее смерти все пошло прахом. Мы расстались с И. на неопределенное время… Он добр и сердечен…»
«14.11.34. Часов в 6 приехал И., Вася, Киров. Девочки устроили кукольное представление. И. сказал: «Такой красоты я никогда не видел», – курил трубку… Пригласил нас поехать с ним на Ближнюю дачу, но так как раньше он сказал, что едет работать, мы с Женей обошли приглашение молчанием. Иногда он приглашает из галантности. Светлана написала приказ: «Приказываю разрешить мне пойти с тобой в театр или кино». И подписала: «Хозяйка Светлана». Передала. И. сказал: «Что ж, подчиняюсь». У них идет уже год эта игра. Светлана – Хозяйка, и у нее секретари. Первым – папа, потом Молотов, Каганович, Орджоникидзе, Киров и некоторые другие. С Кировым у нее большая дружба (потому что И. с ним очень хорош и близок). Светлана пишет приказы, и их кнопками вешают на стену».
Он дружил с Кировым, он воистину дружил с Кировым – и обдумывал в те дни его убийство…
«22.11. Он пригласил нас (Алешу и меня) за город на Ближнюю дачу… За ужином немного нервничал на обслуживание… Мы уехали в 2.30, оставив его одного в колоссальном доме. Всегда болит душа при мысли о его одиночестве».
Без Кирова он будет совсем одинок, но… «Но выхода нет» – так, наверное, он должен был сказать себе еще в начале 1934 года, после XVII съезда партии, который должен был стать апофеозом его торжества над раздавленными врагами.