Однако массовый героизм и самоотверженность советских воинов были такой же реальностью, как и падение морального духа войск после ряда страшных поражений. Сталин получал многочисленные свидетельства и того и другого. Панику, добровольную сдачу в плен, дезертирство, отсутствие твердого командования Сталин объявил главной причиной военных провалов. Все меньше доверяя способности армии консолидироваться собственными силами, Сталин прибег к испытанным методам политического контроля. В июле 1941 г. был воссоздан институт военных комиссаров, чрезвычайных представителей партии в каждом военном подразделении[594]. Они обладали огромными полномочиями. Комиссары опирались на органы государственной безопасности в армии – особые отделы. По официальным данным, с начала войны до 10 октября 1941 г. в армии было расстреляно 10 201 человек, из них 3321 – перед строем[595]. Но даже эти огромные цифры вряд ли отражали истинный размах репрессий на фронте и в прифронтовой полосе.
Чтобы заставить войска бороться до конца, Сталин стремился поставить вне закона саму возможность сдачи в плен. Соответствующие установки были сформулированы уже на начальном этапе войны в известном приказе Ставки Верховного командования № 270 от 16 августа 1941 г. Судя по стилю, приказ был в значительной мере (если не исключительно) написан Сталиным. Сдающиеся в плен подлежали уничтожению «всеми средствами, как наземными, так и воздушными». Семьи «злостных дезертиров» из числа командиров подлежали аресту. Семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишались государственного пособия и помощи. Приказ зачитывался во всех подразделениях армии[596]. Понимание плена как позора и даже измены на долгие годы предопределило дискриминацию бывших военнопленных в СССР.
Угрозами и обещаниями подкреплений Сталин пытался вселить в своих подчиненных волю к упорному сопротивлению. 11 июля 1941 г., когда немцы вплотную приблизились к Киеву, Сталин отправил первому секретарю ЦК компартии Украины Хрущеву телеграмму: «Предупреждаю вас, что, если вы сделаете хоть один шаг в сторону отвода войск на левый берег Днепра, не будете до последней возможности защищать районы УРов на правом берегу Днепра, вас всех постигнет жестокая кара как трусов и дезертиров»[597]. 16 июля Сталин подписал приказ ГКО, в котором руководителям западного направления поручалось до последней возможности драться за Смоленск. Намерения сдать Смоленск объявлялись «преступлением, граничащим с прямой изменой Родине»[598]. В Смоленском сражении в июле – сентябре 1941 г., героически сражаясь в окружении, Красная армия задержала продвижение немцев к Москве. Решение Гитлера перенацелить заметную часть своей армии на Правобережную Украину и Ленинград также способствовало стабилизации центрального фронта. У Сталина в июле и августе оставалась надежда удержаться по линии основных советских столиц – Ленинграда на севере, Москвы в центре и Киева на юге. Время работало против немцев. Приближалась осенняя распутица, а там рукой подать было и до первых морозов.
Способность к сопротивлению была также важнейшим аргументом Сталина в переговорах с западными союзниками – Великобританией и США. Лидеры этих стран уже в первые дни нападения Германии на СССР заявили о своей полной поддержке борьбы советского народа. Затем начался непростой процесс налаживания отношений и переговоров о практической помощи. С целью получить информацию из первых рук президент США Ф. Рузвельт направил в Москву своего представителя Г. Гопкинса. Сталин оказал ему подчеркнутое гостеприимство, демонстрируя при этом решительность и уверенность в победе. Переговоры были прерваны налетом немецкой авиации. Сталин в своей машине повез Гопкинса в бомбоубежище на станции метро «Кировская». Здесь их ждали охранники и нарком внутренних дел Берия. Многозначительную сцену хорошо запомнил один из советских функционеров:
Он (Берия. – О. Х.) взял Сталина за руку, чтобы вести вниз, и сказал что-то насчет опасности. На что Сталин ответил резко и грубо, как, впрочем, говорил всегда, когда бывал в раздражении: «Уходи прочь, трус!» […] Сталин встал посреди ночного двора и смотрел в черное небо, на немецкий самолет в кресте прожекторов. И Гопкинс стоял рядом и смотрел. И случилось то, что не так уж часто случалось в ночных налетах. Немецкий юнкерс стал падать беспорядочно – значит, сбили. И тут же вскоре зенитная артиллерия сбила второй самолет. Сталин сказал, и переводчик пересказал Гопкинсу:
– Так будет с каждым, кто придет к нам с мечом. А кто с добром, того мы принимаем как дорогого гостя.
Взял американца под руку и повел вниз[599].
Подобные демонстрации стойкости, но, главным образом, продолжение борьбы Красной армии убеждали западных союзников в том, во что они и сами горячо хотели верить. Гитлеровский блицкриг провалился. Русским можно и нужно помогать. 29 сентября – 1 октября 1941 г. в Москве состоялась конференция трех держав – СССР, Великобритании и США. Британскую делегацию возглавлял министр снабжения лорд Бивербрук, американскую – личный представитель президента посол А. Гарриман. С советской стороны переговоры вели Сталин и Молотов. Московская конференция союзников завершилась важными конкретными договоренностями о помощи СССР. Размеры этой помощи постепенно увеличивались. Западные танки и самолеты, поставленные по ленд-лизу во время войны, сыграли немалую роль на советско-германском фронте. Подавляющее большинство автопарка Красной армии составляли американские грузовики. Исключительной была роль лендлиза в поставках высококачественного топлива, средств связи, паровозов, вагонов, продовольствия. «Если бы не ленд-лиз, то победа была бы сильно затруднена», – сказал Сталин Рузвельту на их встрече в Крыму в феврале 1945 г. [600], когда пришло время подводить итоги войны.
Новых союзников СССР, несомненно, подстегивало тяжелое положение на советско-германском фронте и опасения разгрома Красной армии. Незадолго до конференции в Москве страшная катастрофа постигла Юго-Западный фронт, всеми силами боровшийся за Киев. По утверждению Жукова, он в конце июля доложил об этом Сталину и предлагал оставить Киев, укрепиться на левом берегу Днепра, предотвратить возможность прорыва немцев на правом фланге Юго-Западного фронта. Сталин, по словам Жукова, ответил грубым отказом, снял Жукова с должности начальника Генерального штаба и отправил командовать фронтом[601]. Ситуация на Украине между тем ухудшалась. В начале августа в полном окружении под Уманью оказались 6-я и 12-я армии, насчитывающие около 130 тыс. человек[602]. 8 августа в связи с продвижением немецких войск Сталин вызвал на телеграфные переговоры командующего Юго-Западного фронта генерала М. П. Кирпоноса. Разговор Сталин начал в свойственной ему манере, приписывая собеседнику намерения, которые тот на самом деле открыто не высказывал, но мог бы высказать. «До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?» Кирпонос заверил Сталина: «Вам доложили неверно. Мной и Военным советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не сдать». Сталин приказал держаться и обещал помощь через несколько недель[603].
Угроза окружения всей группировки советских войск в районе Киева была очевидна. Командование Юго-Западного направления, поддерживаемое Генштабом в Москве, в начале сентября предлагало срочно отвести войска. Однако Сталин категорически отвергал эти предложения. «При одном упоминании о жестокой необходимости оставить Киев Сталин выходил из себя и на мгновение терял самообладание», – писал в своих мемуарах о ситуации в начале сентября А. М. Василевский[604]. 14–15 сентября немцы сомкнули кольцо вокруг советских армий восточнее Киева. По советским данным, в окружении оказалось 452,7 тыс. человек[605]. Это было крупнейшее поражение с начала войны. 20 сентября в бою погибло руководство Юго-Западного фронта во главе с Кирпоносом. Киев был потерян вместе с огромной армией. Разгром столь крупной группировки еще более изменил общую стратегическую обстановку в пользу немцев.
Основную долю ответственности за катастрофу под Киевом многие исследователи всех направлений (даже те из них, кто благосклонно относится к советскому вождю) возлагают на Сталина. По словам Жукова, в разговоре с ним сам Сталин также косвенно признал свою вину. При назначении Жукова на Ленинградский фронт в сентябре 1941 г. Сталин вспомнил о предупреждениях Жукова об угрозе Юго-Западному фронту и сказал: «Вы мне правильно докладывали тогда, но я не совсем правильно вас понял»[606].
Поражения на Украине усугублялись угрозой захвата Ленинграда. 8 сентября город был полностью окружен. На следующий день началось новое наступление немцев, которое вскоре приблизило линию фронта вплотную к Ленинграду. 11 сентября руководство Ленинградским фронтом вместо Ворошилова принял Жуков[607]. Как рассказывал он писателю Симонову, Сталин в эти дни считал положение безнадежным и ожидал сдачи Ленинграда[608]. 13 сентября Сталин принял в кремлевском кабинете наркома Военно-морского флота Н. Г. Кузнецова. Разговор шел о том, что корабли, базировавшиеся в Ленинграде, в случае захвата города должны быть уничтожены. В тот же день Сталин утвердил соответствующий план уничтожения флота