Главная ошибка этого плана заключалась в том, что для создания такого ударного кулака не созрела обстановка. Подобный замысел мог быть осуществлен с успехом лишь в том случае, если бы мы располагали свободными оперативными резервами и временем; мы же не имели ни того ни другого. В сложившихся условиях для реализации этого замысла пришлось бы снимать с главного направления, прикрывающего Сталинград, последние резервы и средства усиления. Такое решение совершенно не отвечало задачам, которые стояли перед войсками Сталинградского фронта в тот момент. Было совершенно ясно, что противник рвется к Сталинграду, стремясь захватить город с ходу. Игнорируя это, командование Сталинградского фронта вместо того, чтобы усилить главное направление, прикрывающее Сталинград с запада, ослабляло это направление и уводило войска далеко от Сталинграда на расстояние 100–120 километров.
По изложенному замыслу действий я, как завтрашний сосед Сталинградского фронта с юга, высказал свои замечания. Суть их сводилась к следующему.
Планы маневра на север и удара оттуда по противнику через переправы на реке Дон были чреваты двумя весьма опасными последствиями:
а) активные действия авиации при ее подавляющем господстве могли сковать действия войск, наносивших контрудар, или даже обескровить их, и тогда, естественно, 62‑я и 4‑я танковая армии не получили бы никакой помощи при ослаблении войск, оборонявшихся на направлении главного удара противника;
б) при нанесении врагом удара в ближайшие дни, в чем не было особых сомнений (если иметь в виду активность гитлеровцев в районе Калача), противник, находившийся в 100 километрах от Сталинграда, упредил бы контрудар с севера и прорвал бы нашу оборону ранее, чем северная группировка, находившаяся в 120–130 километрах от Сталинграда, смогла бы что-либо предпринять.
Сделав эти замечания и будучи уверен в том, что попытка исполнить этот замысел в данный момент нанесет большой ущерб делу обороны Сталинграда, я попросил начальника штаба доложить мое мнение товарищу Гордову, подчеркнув, что активность сейчас нам нужна на главном направлении удара врага. Такая же активность, которая предлагается, ослабит нас; она свидетельствует о догматическом подходе к делу и является попыткой использовать устаревшую схему действий, усвоенную, видимо, на академической скамье: «Сильный удар с фланга – сковывание с фронта».
– На такой риск идти сейчас безрассудно, – заключил я.
– Генерал Гордов считает, что без большого риска нет больших успехов, – вставил товарищ Никишев.
– Эта сентенция Мольтке мне известна, – продолжал я. – Пусть ею пользуется фашистская армия, мы же должны действовать более расчетливо, не по шаблону. Лично я тоже за активность, за контрудар, но за такую активность, которая укрепляла бы нас, а не ослабляла. Сейчас главное – группировать так войска, привлекаемые для контрудара, чтобы они одним своим присутствием, размещением боевых порядков увеличивали бы нашу глубину, укрепляли бы моральное состояние наших солдат, ведущих напряженные бои. Только при этом условии войска смогут быстро нанести контрудар по самым активным частям противника, вклинивающимся в наши порядки.
Товарищ Никишев обещал доложить своему командующему мое мнение и поддержать его.
Несмотря на хорошо устроенную вентиляцию, на командном пункте дышалось все-таки тяжело. Намереваясь освежиться на воздухе, я вышел из помещения. Хотя солнце уже давно зашло, было душно; при полном безветрии термометр показывал +35°. У подошвы обрыва вился небольшой ручеек, который назывался Царицей. В крутых берегах этого ручья (речушки) и в прилегающих к нему районах размещался штаб Сталинградского фронта. Штаб вновь образовавшегося Юго-Восточного фронта в ходе его формирования предполагалось разместить в южной части Сталинграда с центром в здании одной из школ.
Возвратившись в домик, я встретился с ожидавшими меня товарищами из обкома партии, облисполкома и других гражданских учреждений.
В моей комнате сидел секретарь Сталинградского обкома партии А.С. Чуянов с несколькими товарищами из обкома и облисполкома. Положение Сталинграда с каждым днем становилось все более напряженным. Враг приближался к городу. Товарищи хотели из первых рук узнать о решении ГКО, касающемся Сталинграда, с тем чтобы соответственно строить свою работу, носившую теперь более военный, чем гражданский характер в связи с переводом заводов и фабрик на рельсы военного производства, а в последнее время и в связи с создавшейся угрозой военного нападения непосредственно на Сталинград, где у нас находились большие запасы военного сырья и полуфабрикатов. Я рассказал товарищам коротко о том, какое значение придает Центральный Комитет событиям под Сталинградом. Подробно остановился на создавшейся обстановке. Поделился с ними также опытом, накопленным мною за истекший период войны, подчеркнув, что войска стойко будут защищать город. Сейчас главное – в укреплении обороны города. Это в данной обстановке является первоочередной задачей. Секретарь обкома сказал, что все силы и средства мобилизуются на защиту города. Продолжается возведение в нем и вокруг него укреплений, однако следовало бы подготовить некоторые объекты к эвакуации из города. Я ответил, что если мы начнем эвакуацию Сталинграда, то это может быть истолковано как решение оставить город, а нам следует приготовиться к самым ожесточенным и длительным боям. Кое-что, конечно, придется вывезти из города, но не в порядке эвакуации заводов и фабрик, а в порядке удаления того, что будет мешать боевым действиям; это – детские учреждения, многодетные семьи рабочих и служащих, которые необходимо перевезти за Волгу. Подобная мера улучшит положение в городе и сократит наши потери при бомбежках. Ведь Сталинград сейчас находится уже в зоне большого сражения. Кто-то из присутствующих заверил, что сейчас население работает с полным напряжением сил, комитет местной обороны, областные и городские органы власти создали на заводах дружины и отряды из рабочих, усиливаются пожарные команды и, главное, на заводах возрос выпуск военной продукции.
Беседа наша подходила к концу, в заключение я твердо сказал: «Сталинград не будет сдан: таково решение партии, таков приказ Ставки, нужно всемерно усиливать мобилизацию всех сил на помощь фронту, на укрепление города и прилегающих к нему районов».
Я был очень доволен, что сразу же установился тесный контакт с руководителями Сталинградской партийной организации. Надо сказать, что местные партийные и советские органы под руководством Сталинградского областного и городского комитетов ВКП(б) совместно с Военным советом фронта, прежде всего с товарищем Н.С. Хрущевым, на протяжении всей битвы проводили широкую организаторскую и агитационно-пропагандистскую работу, поднимая население на укрепление города, на упорный труд на заводах и фабриках.
Первую ночь, несмотря на большую усталость, я заснуть не мог. Дни в Сталинграде стояли жаркие, ночи – душные. Но не жара тому была причиной. В голове непрерывно рождались новые мысли. Придумываешь, примеряешь, подсчитываешь, сравниваешь, расставляешь силы. Часто встаю с койки, сажусь за стол, чтобы записать четко отложившуюся мысль, оформившееся решение. К утру был готов план организационной работы на ближайшие дни. В числе других вопросов наметил вызвать из Калача в Сталинград командующего 1‑й танковой армией генерал-майора К.С. Москаленко с его штабом. Войска этой армии были переданы в состав 4‑й танковой армии, так как обе армии в еще не доукомплектованном состоянии понесли значительные потери в предыдущих боях.
Весь день 5 августа потратил на то, чтобы изучить все, что должно было составить Юго-Восточный фронт, вызывал к себе командира полка связи, других своих подчиненных, знакомился, беседовал, отдавал распоряжения. Одним словом, формировал рабочий аппарат штаба фронта. Прибыли К.С. Москаленко и его начальник штаба полковник С.П. Иванов. Штаб 1‑й танковой армии и составил костяк штаба Юго-Восточного фронта. Раньше я не встречался с товарищем Москаленко. Среднего роста, сухощавый, подтянутый, исполненный энергии. Внешний вид говорил о том, что человек этот немало пережил невзгод, но мужественно выдержал их удары. Полковник Иванов внешне был полной противоположностью своему командарму: плотный, высокий, краснощекий.
Ознакомившись с личным составом штаба, весьма малочисленным, я приказал к утру следующего дня, т. е. к 6 августа, развернуть этот штаб в Сталинграде и именовать его впредь штабом Юго-Восточного фронта.
Утром 6 августа я работал уже в «своем штабе», продолжая организацию, собирание, расстановку и подготовку сил и средств для отпора врагу.
Передо мной большая карта оперативной обстановки. На ней во всех подробностях изображена местность, на которой уже идет или в ближайшем будущем будет вестись жесточайшая борьба за каждую пядь советской земли. Глядя на эту карту, в силу выработавшейся привычки как-то невольно в своем воображении трансформируешь условности картографии в реальные ландшафты со всеми их «земными» особенностями. Все видишь как бы в «натуре»: улицы Сталинграда, заводские кварталы, сады, степи, раскинувшиеся вокруг, с выжженными травами, красновато-желтыми балками, глинобитными хатами, людьми, населяющими их.
Район, ставший театром военных действий, был обширен. Его условные границы проходили на западе по линии железной дороги Россошь – Ростов; на востоке – по железнодорожной линии от Палласовки до озера Баскунчак; на севере – по линии Россошь – Камышин и на юге – от Ростова по рекам Дон, Сал, далее Зимовники, Заветное, Никольское, что на Волге (схема 4).
В этих границах находились боевые линии переднего края, боевые порядки наших и вражеских войск, районы сосредоточения армейских и фронтовых резервов, а также районы расположения тылов. Боевые действия в основном развернулись сначала в большой излучине Дона, а затем на большом пространстве между Доном и Волгой, в районе, ограниченном с севера условной линией устье реки Иловля, Дубовка (на Волге), а на юге – река Сал, озеро Сарпа. Этот район охватывал территорию площадью свыше 70 тысяч квадратных километров.