Минувшее лето было очень жарким, и растительность в степи была начисто выжжена. Боевые порядки наших войск были отчетливо видны с воздуха. Естественно, самолеты врага держали их под непрерывными ударами. Нагло действовала воздушная разведка противника, она учитывала все, вплоть до каждого орудия и танка. В этих условиях было крайне трудно добиться внезапности ударов, поскольку противник своевременно готовил против нас контрмеры.
Наше маневрирование осуществлялось крайне робко; оно проводилось в довольно узкой полосе, а контрудары наносились днем, а не ночью, когда резко снижалась активность вражеской авиации. Противник, удерживая весьма выгодные позиции, сильно укрепил их, особенно господствующие высоты, организовал надежную огневую систему, создал предполье с минными полями. В своих контратакующих частях, главным образом мотопехотных, он имел танки и самоходные установки, всякий раз они быстро перебрасывались к угрожаемому участку и сильными контратаками отбрасывали наши войска.
Немаловажным обстоятельством, мешавшим успешным действиям Сталинградского фронта, были ошибочные тактические действия наших войск при контрударах.
Каждая участвовавшая в контрударе дивизия получала фронт для атаки от одного до полутора километров. Считалось, что такая ширина фронта для дивизии может обеспечить достаточную силу удара. Этим принципам тактики обучали нас и в академиях до войны. Глубокое построение боевого порядка в наступлении являлось требованием наших уставов. Но на поле боя в определенных условиях этот метод не оправдывал себя. Узость участка атаки требовала глубоких боевых порядков, сгущенного расположения войск на местности, большой их плотности, а это, в свою очередь, мешало управлению и обрекало значительную часть войск и огневых средств на бездействие.
В результате такого губительного построения боевых порядков в первом эшелоне дивизий действовал один, в лучшем случае два батальона из девяти. Пока эти дрались, другие батальоны безучастно созерцали бой, одновременно неся колоссальные потери от артиллерийского огня и авиационных бомбежек противника. Практически это выглядело так: один батальон первого эшелона, как правило, храбро атаковал, нес большие потери и выбывал из строя; на его место выдвигался другой, его постигала та же участь; потом третий и т. д. Наступает, бывало, 5–6 дивизий. Можно нанести, казалось бы, хороший удар, а успеха не получается, так как бой вели только 6–7 батальонов. При этой горе-системе получалось как с тем длинным поленом, которое закладывают в печь и оно горит с одного конца, тогда как другой торчит из печи, не тронутый огнем, и постепенно, по мере прогорания, полено продвигают, пока все не сгорит. В результате и печь не натоплена, и полено сгорело. Так и здесь, войска по очереди перебиты, а продвижения нет.
Применялась порочная тактика поклонников Мольтке, Людендорфа и других, хотя известно, что оперативное искусство западных государств в войне 1914–1918 годов зашло в тупик, особенно в наступательных действиях. Вильгельмовские войска в таких операциях (в конце войны) строили свои боевые порядки очень густо к с большой глубиной, атакуя в 9—15 и более волн; в таком глубоком построении они искали решения задачи по прорыву обороны, чтобы выйти из тупика, созданного своим же оперативным искусством.
Требование наших уставов о глубоком оперативном построении в наступлении, безусловно, полезное когда-то, к настоящему моменту становилось оправданием той «игры в поддавки», которую практиковали в наступлении: «один батальон съели – возьмите другой, один эшелон истребили – получайте другой…».
Именно такая картина как раз и наблюдалась на Сталинградском фронте: при значительных потерях продвижения почти не было. Кроме того, наша пехота «забыла» про свой огонь, ее мощное оружие бездействовало. Стрелковые подразделения, находясь в зоне досягаемости своего оружия, не стреляли из-за непонимания той громадной роли, которую играет в наступательном бою пехотный огонь. В таких условиях противнику при господстве его авиации легко было малыми силами сдержать наши наступающие части.
Кроме этих основных причин, были и другие, которые также оказывали определенное влияние на ход боевых действий войск. К ним надо отнести недостаток опыта в управлении боем со стороны некоторых командиров дивизий: неумелая организация боя, недостаточная требовательность к подчиненным, наблюдение за боем издали, что не влияло должным образом на его ход. К тому же крайне плохо была организована разведка.
Детально ознакомившись с действиями частей и соединений, участвовавших в нанесении контрударов, мы собрали командный состав фронта, от командира дивизии и выше. Действия соединений были подробно разобраны и тщательно проанализированы. Отметив положительные стороны, я особенно выделил недостатки, мешавшие успеху. Много внимания пришлось уделить вопросам улучшения организации боя, разведки, потребовав улучшения ее ведения всеми родами войск, непрерывности управления, тактической внезапности предпринимаемых боевых действий, в данном случае наших контрударов и контратак.
На этом совещании я довел до сведения всего генеральского и старшего офицерского состава приказ Ставки войскам, стоявшим к северу от Сталинграда (т. е. всем тем, с кем я проводил совещание), немедленно своими успешными действиями оказать помощь войскам, оборонявшим Сталинград.
Естественно, что определенная доля ответственности за недостатки в управлении войсками Сталинградского фронта лежала на моих заместителях товарищах Гордове и Коваленко и на начальнике штаба фронта товарище Никишеве, которые не созрели еще для выполнения задач по руководству высшим оперативным объединением – фронтом и которые непосредственно занимались организацией операций войск, наносивших контрудары с севера.
Гордов, да простят мне эту резкость, был не организатор, а скорее дезорганизатор. Он не мог толково и спокойно разговаривать с подчиненными, постоянно кричал, ругался и оскорблял их.
Коваленко, наоборот, как своеобразная противоположность крикливому и неуравновешенному Гордову, был тихим и спокойным человеком, но, к сожалению, без высокой требовательности и достаточно развитых волевых качеств.
Никишев, возможно, под руководством более способных людей мог бы принести пользу, однако в тех условиях он не в силах был выправить положение.
Естественно, что с такими помощниками нелегко было управлять войсками. Я же не мог уделять достаточного внимания этому фронту, поскольку всецело был занят на главном направлении – на Юго-Восточном фронте, который непосредственно оборонял Сталинград. К тому же мои выезды из Сталинграда на север, на Сталинградский фронт, могли быть предприняты только с разрешения Ставки.
Положение на Сталинградском фронте, состояние командования фронта, которое по-прежнему не справлялось со своими обязанностями, несмотря на принятые нами меры по оказанию практической помощи и по управлению войсками, и в материальном обеспечении, естественно, не могли не волновать Военный совет, стоявший во главе обоих фронтов.
В сентябре на Сталинградский фронт приехал генерал армии товарищ Жуков как представитель Ставки. Он участвовал в организации вышеуказанных контрударов и, несомненно, причастен к связанным с ними ошибкам. Ни в Сталинграде, ни в штабе Юго-Восточного фронта он не был, а проехал прямо в штаб Сталинградского фронта, находящегося в 40 километрах севернее города.
Приезд Жукова нас несколько обнадежил. Мы рассчитывали, что с его помощью Сталинградский фронт сможет реализовать выгодное положение своих войск по отношению к противнику и окажет более действенную помощь Юго-Восточному фронту, противостоявшему основному напору врага в самом городе и на его южном фланге. Однако наши надежды во многом не оправдались. Попытки Сталинградского фронта ликвидировать вражеский прорыв после приезда Жукова, так же как и до него, остались безуспешными. Причины уже изложены выше.
Вернувшись на свой командный пункт, 23 сентября я отправил в Ставку обстоятельное донесение, в котором изложил обстановку в районе Сталинграда и свои выводы. В телефонном разговоре И.В. Сталин, уточняя ряд вопросов, изложенных в докладе, подчеркнул, что выводы правильны. Он сообщил, что Ставка в ближайшие дни внесет изменения в наступательную тактику пехоты в отношении построения боевых порядков при наступлении.
Через несколько дней появился приказ Верховного Главнокомандующего (№ 306) о новых боевых порядках при наступлении, об организации взаимодействия, управления, о командных пунктах и т. д. Приведем здесь выдержку из приказа, подтверждающую высказанные выше соображения:
«Практика войны с немецкими фашистами показывает, что некоторые пункты наших уставов стали уже устаревшими и требуют пересмотра… Речь идет о недостатках наших уставов по таким вопросам, как построение боевых порядков во время наступления, обеспечение подразделений и частей огневыми средствами, организация огня, роль командира в наступлении.
Что это за недостатки? Вот главные из них.
Первый недостаток. В соответствии с требованиями наших уставов наши войска, организуя наступательный бой во всех своих звеньях, от стрелкового взвода и до дивизии, строят свои боевые порядки, густо эшелонируя их в глубину. Как правило, стрелковая дивизия, получая для наступления полосу в один или полтора километра по фронту, строит свои полки в два эшелона, из них два полка в первом и один – в затылок им; стрелковый полк, наступая в полосе 750—1000 м, также вынужден иметь в лучшем случае два батальона в первом и один во втором эшелоне, чаще – все три батальона один другому в затылок; точно такое же поэшелонное расположение подразделений в боевых порядках предусматривается и в батальоне, роте и во взводе.
Таким образом, стрелковая дивизия, построенная для наступления, вынуждена иметь в первом эшелоне для атаки переднего края обороны противника всего лишь восемь стрелковых рот из 27, остальные 19 рот, располагаясь за первым эшелоном на глубину до 2 км, покрывают поле боя сплошными боевыми порядками и полностью лишаются возмо