Справедливости ради следует сказать, что представитель Ставки товарищ Василевский был против этих мероприятий. Он утверждал, что незачем терять время на разведку в районе Котельниково, поскольку ударная группировка противника уже обнаружена вблизи Тормосино. Больше того, товарищ Василевский даже отдал нам письменное приказание обороняться по реке Аксай и продолжать уничтожение окруженных.
Понимая, что подобные действия представителя Ставки (как следствие не злого умысла, конечно, а недопонимания обстановки и перспектив ее развития) могли сорвать и воздушную блокаду, и разведку на Котельниково, я обратился к Сталину с подробным аргументированным изложением своего плана. Иосиф Виссарионович весьма высоко оценил нашу инициативу и дал добро.
С разрешения Сталина мы приступили к осуществлению нашего плана и положительно решили его. Увеличив полосу между фронтами еще на 60 километров, мы расширили зону до 100 километров и смогли подготовить здесь полевые аэродромы с посадочными площадками для истребительной дивизии. Теперь сведения о противнике поступали своевременно, что позволило успешно перехватывать и уничтожать воздушные колонны с грузами. Была установлена тесная взаимосвязь нашей истребительной авиации и зенитной артиллерии.
Кроме того, своими разведывательными операциями на Котельниково мы выявили главную группировку противника, которую тот создавал с целью деблокировать окруженные войска Паулюса.
Не помню точно числа, но знаю, что в первых числах декабря мне позвонил по ВЧ Верховный Главнокомандующий и спросил: «Как вы организовали воздушную блокаду?» Я доложил. Внимательно выслушав мой доклад, И.В. Сталин сказал, что необходимо пересмотреть еще раз всю организацию воздушной блокады и принять меры к тому, чтобы ни один самолет противника не мог пролететь.
– Постарайтесь разрушить воздушный мост, – сказал Сталин, попрощался, пожелал успеха.
После этого еще раз был всесторонне продуман вопрос усиления воздушной блокады и намечены следующие мероприятия:
а) на направлении Котельниково, Цимлянская послали несколько разведчиков-наблюдателей с радиостанциями, которым поставили задачу – как только они услышат гул моторов транспортных самолетов, немедленно давать условный сигнал;
б) для своевременного перехвата противника мы перебазировали 235‑ю истребительную дивизию (командир дивизии подполковник И.Д. Подгорный) на полевые аэродромы и площадки в район южнее Сталинграда. Здесь же был размещен передовой командный пункт фронта. Авиаполки между собой, а также с командным пунктом фронта были связаны телефоном и радиосвязью;
в) усилили зенитную артиллерию на направлениях основных маршрутов движения самолетов противника.
Такая система организации воздушной блокады сразу же дала положительные результаты.
11 декабря. Пасмурный день (помню его, как будто это было вчера). Над землей густая облачность высотою 500–600 метров. Накануне, поздно вечером, мне доложили, что соответствующий приказ выполнен, истребительные полки 235‑й дивизии посажены на полевые аэродромы и площадки, связь с ними установлена, наблюдатели с радиостанциями на месте. Около 10 часов утра наблюдатель передал, что за облаками слышен сильный гул самолетов. Самолеты противника идут на Сталинград. Сразу же была дана команда поднять в воздух все три авиаполка. Не успели наши самолеты собраться в зоне ожидания, как вдруг, не доходя 20–30 километров до Гумрака – аэродрома посадки, воздушная колонна противника начала пробивать облачность и, выйдя из нее, вся оказалась на виду. В колонне шли 20 самолетов Ю-52, которые прикрывались четырьмя истребителями. Наши истребительные полки, как только с нашего КП последовала команда командиру авиадивизии И.Д. Подгорному «уничтожить колонну противника», пошли на перехват; сразу же завязался воздушный бой. Весь небосвод над нами был наполнен огнем и дымом горящих самолетов, непрерывным треском пулеметов, выстрелами автоматических пушек, оглушительным ревом моторов самолетов, вихрем кружившихся в маневренном бою. Строй колонны противника нарушился. Один за другим падали сбитые Ю-52. Пять-шесть минут, и бой затих. Никогда раньше я не наблюдал такого стремительного воздушного боя. Наши летчики поистине творили чудеса. Вскоре ко мне на командный пункт привели 34 пленных немецких летчика, спасшихся на парашютах.
Об этом замечательном успехе воздушной блокады было немедленно доложено Верховному Главнокомандующему. Он поблагодарил и поздравил нас и просил передать свою благодарность всем летчикам, участвовавшим в этом бою. В конце разговора приказал мне лично поговорить с пленными летчиками, рекомендовал угостить их, предложить им вернуться к Паулюсу, изложить ему суть дела и передать, что командующий Сталинградским фронтом предлагает начать переговоры о сдаче в плен, так как с этого дня снабжение по воздуху будет полностью нарушено нами.
Как только привезли летчиков, я приказал накрыть стол и начал беседовать с ними. Были поставлены различные вопросы, летчики более или менее правдиво отвечали на них. В конце нашего разговора я сообщил пленным наши условия, сказав следующее:
«Мы переправим вас в котел к Паулюсу. По прибытии туда доложите, что все ваши самолеты сбиты, а вы сами попали в плен, где говорили с командующим Сталинградским фронтом Еременко, обещавшим всем находящимся в котле при условии капитуляции сохранение жизни». Летчики, выслушав это предложение, попросили несколько минут на обдумывание ответа. У них возникли бурные «прения». Часть высказалась за то, чтобы принять предложение, но большинство было другого мнения, а вскоре и остальные склонились на их сторону. В заключение один из пленных офицеров попросил разрешения задать вопрос. Я кивнул. Он сказал: “Господин генерал, как бы вы отнеслись к такому предложению, если бы к вам явился русский офицер из немецкого плена и предложил вам, чтобы ваши войска капитулировали? Что бы вы ему на это ответили?” Я ответил: “Отдал бы его под суд”. – “А нас, господин генерал, за одно слово о капитуляции не под суд отдадут, а немедленно расстреляют. Поэтому, с вашего разрешения, мы не пойдем к Паулюсу, а останемся в плену, каким бы горьким для нас он ни был”».
На этом наша беседа закончилась. Пленные летчики были отправлены в лагерь для военнопленных. О подробностях этой беседы я доложил в Ставку.
С этого дня мы систематически уничтожали почти все транспортные самолеты противника, которые посылались для доставки грузов окруженным. Наша воздушная блокада нанесла колоссальный ущерб врагу. Самолетами Сталинградского фронта было сбито более 400 транспортных самолетов противника, а воздушный мост Геринга разрушен.
Таким образом, под Сталинградом фашисты потеряли почти всю транспортную авиацию и все ее летные кадры.
Положение окруженных все более и более осложнялось. Всевозможными способами Гитлер пытался поддержать моральный дух своих солдат, попавших в котел; об этом, в частности, свидетельствовала перехваченная нами радиограмма из фашистской ставки; она требовала немедленно представить списки достойных награждения и повышения в звании. А тем временем суточный рацион гитлеровцев снижался и снижался. Сначала он составлял 300 граммов хлеба, а затем уменьшился до 100 граммов (другие продукты солдатам вообще не выдавались).
Нелегко было правителям фашистской Германии расстаться с мечтой о захвате юга нашей страны, и прежде всего Кавказа, а без удержания района Сталинграда этот план рушился. Овладение Кавказом не было пределом в тщеславных стремлениях Гитлера и германских монополистов. Юг нашей страны, по их оптимальным планам, должен был послужить военно-стратегическим трамплином для вторжения на Средний Восток, а затем и в Индию с целью нанесения смертельного удара Великобритании со стороны ее глубоких колониальных тылов. В свою очередь, овладение громадными экономическими ресурсами этой части Азии должно было содействовать осуществлению всего комплекса бредовых планов германского национал-социализма о завоевании мирового господства.
Поражение же под Сталинградом было сокрушительным ударом по всем этим заманчивым проектам; оно вместе с тем ставило под угрозу срыва и более ограниченные расчеты на скорую победу над нашей страной и делало саму возможность такой победы весьма проблематичной.
Гитлеровская армия вновь теряла стратегическую инициативу, причем в худших условиях по сравнению с зимой 1941/42 года. Важно, что на непосредственное проведение сталинградской контрнаступательной операции были использованы сравнительно ограниченные силы, без создания общего превосходства над противником в районе, где она была осуществлена. В этом отношении правильный выбор участков прорыва обеспечил нам решающее превосходство за счет экономии сил на второстепенных направлениях (здесь мы придерживались суворовского завета «побеждать не числом, а умением»).
Попутно скажем здесь об одной «горе-теории», выдвинутой битыми гитлеровскими генералами и поддержанной их покровителями в США. Отрицать теперь то, что немецкие генералы биты, нельзя: ведь этому никто не поверит. И вот они утверждают, что они, видите ли, биты лишь потому, что у русских было превосходство в силах, выворачивают знаменитый суворовский афоризм наизнанку и кричат, что их били-де не умением, а числом. Напрасные потуги, господа! Если кто воевал числом, и не только, конечно, числом обманутых геббельсовским враньем солдат, но также числом танков, самолетов, пушек и концлагерей, то это ведь сами гитлеровцы. Стоило лишь незначительно упасть их превосходству в технике, как хваленые гитлеровские «стратеги» начали топтаться на месте либо отступать.
К участкам прорывов немецкой обороны, намеченных нашим командованием, сосредоточивались значительные силы за счет резервов Ставки и внутренних перегруппировок фронтов. Слаборазвитая сеть дорог, осенняя распутица и постоянное интенсивное воздействие авиации противника в районах, не имеющих значительных масок, – все это создавало трудности для скрытной концентрации большой массы войск и техники. Тем не менее сосредоточение было проведено так искусно, что для немецко-фашистского командования начало контрнаступления 19 ноября на севере и 20 ноября н