Они появились ниоткуда, из темноты. Думали, немцы заблудились. Часовой, вскинув винтовку, спросил неуверенным голосом:
– Стой, кто идёт?
– Свои.
– Свои по ночам не шастают. Стой, а то стрельну.
– Тогда стреляй.
Они остановились, и высокий спросил:
– Что так строго?
Часовой показал на вход в подвал и скомандовал:
– Заходи.
В полутёмном подвале от их появления огонёк коптилки качнулся влево-вправо и успокоился.
Григорий, сидя за столом, посмотрел на них, хотя, что увидишь при свете коптилки, и спросил строго:
– Кто такие? Откуда?
Высокий развёл руками, словно удивляясь вопросу, и сказал, наклоняясь вперёд:
– Свои, мы свои.
Григорий посмотрел на огонёк коптилки и опять спросил:
– Кто такие, откуда?
Высокий развел руками, словно удивляясь вопросу, и сказал как можно душевнее:
– Зенитчики мы. Зенитчики. Я, старшина батареи и красноармеец Маркова. Всех моих девчушек танки побили, только мы живы и остались. Все орудия всмятку, но и мы им шерстку проредили. Будут помнить.
Григорий посмотрел на стоявшую рядом с высоким и спросил, почёсывая лоб:
– Что ж мне с вами делать?
И тут старшину прорвало:
– Покурить бы, вторую неделю к вам пробираемся. Куда ни сунемся, кругом немцы. Днём спали, ночью шли. Курить хочется, мочи нет. Аж ухи опухли.
– А питались-то чем?
– Тут, я вам скажу, такое вышло. Я, значит, отошел до ветру, а боец Маркова спит. Слышу шум. Смотрю, немец Раю под себя подмял, гимнастёрку на ней рвёт. Она вырывается, а он звереет. Я, извиняюсь, и застегнуться не успел. Кирпичом ему по башке как бабахну. Он и смяк. Быстро немца обшарил. В туеске – колбаска и хлеб и вода во фляге по самое горлышко. Все карманы повывернул, а табаку не крошки. Некурящий попался. Вот не повезло.
Григорий сказал кому-то в темноту:
– Леонид, дай человеку махорки. А вы тут присаживайтесь.
Высокий взял у Леонида пачку махорки, приложил к носу, втянул ароматный запах, радостно выдохнул и вдруг сказал:
– Я, извиняюсь, при таком деле пуговички собирать было некогда. Рае бы гимнастёрочку.
– Да где ж её взять? – удивился Григорий.
И понимая, что надо что-то делать, помолчал и добавил:
– Шинельку вон возьмите.
Рая быстро встала, схватила лежавшую бесхозной шинель и, отвернувшись от всех, надела, застегнулась и села. Григорий придавил на голове укусившее его насекомое и спросил:
– А вам чего, красноармеец Маркова?
– Голову бы помыть.
Со всех тёмных углов прыснули смешки.
– Ну, тихо, тихо, – шикнул Григорий.
Он не понимал, зачем мыть голову, если через минуту пыль и грязь сведут все старания на нет. Но у женщин даже в армии, даже на войне свои мысли, поэтому спорить и возражать не стал, а сказал, слегка подумав:
– Сходишь с Леонидом на Волгу. Там воды хоть залейся, а у нас только на питьё. С мылом трудновато. Нет мыла. Наверху считают, что мы и без мыла проживём.
Помолчал и добавил:
– Проживём, куда мы денемся.
Тут старшина, насладившись первыми затяжками, воскликнул:
– Ну, граждане, спасибочки вам, давно я такого удовольствия не получал. Всё нутро продрало, как заново родился.
Григорий, слегка усмехнувшись, сказал:
– Давай лучше чаю попьём.
– Чаю, – отозвался старшина. – Чаю я с превеликим удовольствием.
Рая осторожно смачивала сухарь и потихоньку откусывала. После чая Григорий сказал:
– Надо вам, граждане, на правый берег, к своим прибиваться.
Старшина слегка возмутился:
– А вам, значит, не подошли. Мало мы набегались, дайте хоть отдышаться. Глядишь, и приживёмся. Руки на месте, стрелять умею, и вам лишний человек не помешает.
Григорий кивнул на сжавшуюся Маркову, начал:
– А Раису…
Она вдруг встрепенулась и сказала, пытаясь встать:
– Я никуда не пойду.
Старшина, удержав её за плечо, посмотрел на Григория, понимая всю неловкость присутствия женщины в мужском коллективе, сказал как можно ласковее:
– Тебя никто и не гонит.
И чтобы снять вопросы, которые могли возникнуть, сказал Григорию:
– Твоя команда, ты ею и командуй. А на мою лычку не смотри.
После этих слов на душе у Григория отлегло.
Вдруг плащ-палатка, закрывавшая вход, колыхнулась, откинулась в сторону, и вошел Иван, посмотрел на сидящих и произнёс:
– В нашем полку прибыло.
Григорий, взглянув на него, спросил:
– Немчура-то как?
– Тихо сидит, не шелохнётся.
– То-то и беда. Когда прёт напролом, всё понятно, а когда тихо сидит – плохо, сил наберётся и полезет. Думаю, такую кашу заварит, мало не покажется.
– Эт точно, – поддакнул старшина. – И немцы выдохлись, и мы навоевались.
– Ты, Иван, совсем про печку забыл.
– Моя вина. Сегодня же начну.
– И материться кончай, женщина к нам прибилась.
– Как женщина? – удивился Иван.
– Вот, красноармеец Маркова.
При этих словах Рая ещё ниже опустила голову и покраснела, словно это она виновата, что не такая, как все.
Иван вздохнул, вслух произнёс:
– Вот те на.
Постоял, словно раздумывая, повернулся и вышел на воздух.
Женщина в расположении – не очень удобно: ни пукнуть, ни почесаться, а разные слова хоть забудь. Но делать нечего, придётся терпеть. И сказал Иван сам себе:
– Вот как жизнь повернула.
На улице посмотрел на небо, поглядел по сторонам, не зная, то ли остаться здесь, то ли спуститься в подвал. И чего греха таить, когда силы в тебе на троих, а рядом молодая женщина, хошь не хошь, а мужское нутро не спрячешь, так что придётся вдвойне терпеть. Иван хотел выругаться – тут, на улице, такое можно, а вырвалось из него только:
– Эх, ма…
Часовой, услышав его, спросил:
– Что не так, Иван?
– Да тут женщина к нам прибилась.
– Знаю, – сказал часовой.
– Да неудобно в одной комнате.
Часовой помолчал и сказал безразлично:
– Ну, женщина, ну и что. Не слон же приблудился.
Иван подумал, что часовой не понимает его, и в раздражении отмахнулся. Сел и закурил.
Женщина рядом – это что-то далёкое. За войну отвык от них, словно это другие существа, и надо приноравливаться к ним, а тут совсем рядом. Словом, нарушила она мужскую устоявшуюся жизнь.
И это, то есть её, придётся терпеть. Каждый день, каждый час. Но мысли о печке отвлекли его, и он забыл про Раю.
Бросил окурок, посмотрел, как тот дотлевает, мигая красным огонёчком. Встал, хотел спуститься в подвал, вспомнил про Раю и передумал. Можно остаться наверху и поспать, но свистит и грохочет так, что и глаз до утра не сомкнёшь.
Рая-снайпер
Иван, накинув ремень винтовки на плечо, собрался уходить. Вдруг Рая подскочила и сказала:
– Возьмите меня с собой.
– Куда? – удивился Иван.
– Туда, – кивнула вверх Рая.
Иван усмехнулся, подумал и спросил:
– Стрелять то умеешь.
– А вы проверьте.
Иван поправил винтовку и пошёл, кинув на ходу:
– Пошли.
Поднялись на второй этаж. Иван показал на амбразуру и сказал:
– Ложись.
Рая легла и ждала, когда Иван даст ей винтовку. А он спросил, слегка склонившись над ней:
– Что видишь?
Рая подумала, что он подшучивает над ней, но сказала, оглянувшись на него:
– Ничего. Нет немцев.
– Правильно, – согласился Иван и продолжил: – Вчера трёх подстрелил, вот они и попрятались. Погоди, день пройдёт, успокоятся. Вот тогда они твои. Тут не зевай, а то опять, как мыши в норы, схоронятся. Ну всё, вставай, пошли.
– А пострелять, – обиженно сказала Рая.
– Куда, куда? В белый свет, как в копеечку, – размахивая руками, возмутился Иван. Рая встала и недовольная причмокнула.
– Завтра повторим, – сказал Иван и стал спускаться вниз. Она пошла за ним. Иван, спускаясь, говорил Рае:
– Ты, главное, не торопись. Прежде чем стрелять, посмотри внимательно. Может, немец только и ждёт, когда ты голову высунешь. Он тоже стрелять умеет. Поняла?
– Поняла.
– Вот и хорошо. Главное не суетись. Подстрелить немца всегда успеешь. Думай больше. Главное позиция. Хорошая позиция, когда тебя никто не видит, а ты всё видишь. И целься получше. Мёртвый немец молчит, раненый кричит. Пойдут палить по тебе из минометов. Небо с овчинку покажется.
Когда спустились в подвал, примиряюще сказал:
– Полежи, отдохни, подумай. А завтра…
– Что завтра? – встрепенулась Рая.
– Пораньше встанем и посмотрим. А сейчас отдыхай, чтоб утром винтовка в руках не дрожала.
Утром Иван хотел разбудить Раю, но она подскочила, словно только этого и ждала. Тихо, чтобы не перебудить остальных, вышли. Светало.
Иван повёл к другой амбразуре. Она удивилась и спросила, кивнув на прежнее место:
– А почему не там?
– Там я вчера был. Может, примелькался. Они тоже стрелять умеют. А позиции меняй постоянно. Ну, давай.
Рая легла. Иван дал ей винтовку и спросил:
– Что видишь?
– Пока ничего.
– Жди. Ещё не проснулись.
Рая решила, что ей опять не повезло. В доме напротив словно все вымерли.
Немец шел спокойно, не зная, какая судьба его ожидает. Сначала он показался в первом оконном проёме, на секунду задержался, посмотрев на улицу.
Рая, затаив дыхание, решила стрелять, но внутри её что-то обожгло:
– Это же человек.
Руки задрожали, её зазнобило, стало страшно. Внутри неё всё противится. Не женское дело убивать, не её.
Иван стоял над ней. Он не видел немца, он смотрел на Раю и ждал. Наверное, уже пожалел, что взял её с собой. Вдруг он кашлянул.
Рая вздрогнула и нажала на курок. Немец рывком, словно отпрыгнул от окна, как будто кто-то невидимый его сильно толкнул, покачнулся и упал.
«Убила», – подумала Рая.
Её вдруг затрясло как в лихорадке, потом обдало жаром и бросило в пот. Упала лицом на винтовку, сначала заплакала, и, не сдержавшись, зарыдала.
Она убила незнакомого человека. У него, наверное, есть мать и отец, может, даже невеста, которая его ждёт. Они могли сыграть свадьбу, у них мог родиться ребёнок, а она убила его.