[1017] Несмотря на все эти неудачи, он по-прежнему хотел, чтобы Советский Союз официально признал Национальный комитет как правительство в изгнании. Тут вмешался Дмитрий Мануильский. Он заявил, что меморандум Зейдлица является провокационной попыткой обострить отношения СССР с союзниками. «Нет никаких сомнений, – писал Мануильский, – что признание Национального комитета советским правительством спровоцирует Великобританию и Соединенные Штаты на то, чтобы обвинить Советский Союз в прогерманской политике».[1018]
В мае 1944 года Эрих Вайнерт, председатель Национального комитета, решил в пропагандистских целях послать на Ленинградский фронт трех немецких офицеров. Двое – капитан Штольц и лейтенант Виллимзиг – ехать отказались. Сначала с офицерами беседовали Вайнерт, Ульбрихт, генерал фон Зейдлиц и генерал Латтман. Потом их допросили русские. Через четыре дня они признались в том, что являлись членами фашистской организации внутри Союза немецких офицеров.[1019] Оба были арестованы НКВД как двойные агенты, работающие на нацистов, и подвергнуты новым допросам. Арестовали и других немецких офицеров, в том числе генерала Роденберга. Он также «признался» в профашистской деятельности. Мануильский тут же распорядился запретить использовать немецких офицеров в пропагандистской работе на фронте. Очевидно, Сталин решил отказаться от неэффективных усилий, опасаясь осложнить на данном этапе войны отношения с союзниками, когда ему была так нужна их помощь.
Зейдлиц впал в сильную депрессию. Чтобы подбодрить его, офицеры НКВД преподнесли генералу на день рождения торт, украшенный четырьмя красными марципановыми розами (у Зейдлица были четыре дочери). Трудно сказать, удалось ли сотрудникам ведомства Берии это сделать, но впоследствии у генерала случались неоправданные в данных обстоятельствах вспышки оптимизма.
20 июля закончилась неудачей попытка покушения на Гитлера. Гестапо, конечно, ответило на нее массовыми репрессиями. Положительным моментом провала очередного антифашистского заговора стало то, что в германской армии усилилось недовольство режимом. Среди пленных генералов теперь тоже преобладали оппозиционные настроения. Даже Штрекер, узнав о казни своего друга фельдмаршала фон Витцлебена, готов был подписать призыв к свержению Гитлера, но он слишком презирал Зейдлица…
8 августа 1944 года Берия доложил Сталину о большом успехе. Паулюс наконец согласился подписать обращение к немецкому народу. Это воззвание, правда не к народу, а к группе армий «Север» с призывом сложить оружие, написали в НКВД «согласно инструкциям товарища Щербакова».[1020] 21 августа Паулюс и 29 взятых в плен генералов поставили под ним свои подписи.
Узнав об этом, Гитлер пришел в ярость. Он горько жалел о том, что произвел Паулюса в фельдмаршалы, и кричал, что знал: попав в плен, этот человек не устоит. Однако не вызывает сомнений, что бывший командующий 6-й армией, проведя в плену почти полтора года, принял свое решение не спонтанно. После того как его сын Фридрих, капитан вермахта, в феврале 1944 года погиб под Анцио, Паулюс многое переосмыслил. Теперь он считал своим долгом сделать все возможное для того, чтобы эта бессмысленная бойня как можно быстрее закончилась. Война проиграна, и нужно, чтобы немцы перестали умирать. Второй сын Паулюса, Эрнст Александр, близнец Фридриха и тоже капитан, был арестован в соответствии с законом о Sippenhaft.[1021] Осенью жене фельдмаршала – румынке Елене Констанции Паулюс, всегда относившейся к нацистам настороженно, предложили сменить фамилию. На свободе она может остаться только в этом случае. Гордая румынка отказалась предать мужа и память о сыне, и ее вместе с дочерью, невесткой и внуком поместили под домашний арест. До февраля 1945 года они содержались в Верхней Силезии, вместе с семьями некоторых других пленных генералов, в частности фон Зейдлица и фон Ленски.
Паулюс, не имеющий никакой достоверной информации, требовал встречи с кем-нибудь из членов ЦК ВКП(б), кто «смог бы объяснить принципы советской политики в отношении побежденной Германии».[1022] Бывший командующий 6-й армией говорил, что он и другие находящиеся в плену генералы взяли на себя тяжелую ответственность призывами к свержению нацистского режима и, следовательно, имеют моральное право знать о позиции правительства СССР по отношению к Германии.
Такую возможность Паулюс получил только в феврале 1945 года. Его приняли генерал-лейтенант Кривенко, начальник Управления по делам военнопленных и интернированных, и комиссар 2-го ранга государственной безопасности Кобулов. В разговоре с ними Паулюс выразил надежду, что после окончания войны Германия не будет полностью уничтожена, сохранится как государство. В своем донесении Берии Кривенко и Кобулов писали: «Следует отметить, что с перенесением военных операций на территорию Германии настроение пленных немецких генералов стало подавленным. Генерал фон Зейдлиц был очень расстроен известием о встрече глав трех держав [в Ялте]. Зейдлиц заявил, что Германия, похоже, будет разделена между США, Великобританией, СССР и Францией. От Германии останутся одни лоскуты, и лучшим выходом будет вступление в СССР “в качестве семнадцатой советской республики”».[1023]
Когда 9 мая 1945 года в Кремль пришло известие о безоговорочной капитуляции Германии и в Москве грохотал салют из тысячи орудий, Штрекер записал в своем дневнике, что он и его товарищи невыносимо страдают «…слушая победные русские заявления и песни пьяных советских солдат».[1024]
Русские, наоборот, радовались победе и гордились тем, что им удалось одолеть такого врага, но эти чувства омрачали мысли о том, какую цену им пришлось заплатить. Потери Красной армии составили почти 9 миллионов человек убитыми и 18 миллионов ранеными. Из 4,5 миллиона тех, кто попал в плен, домой вернулись всего 1,8 миллиона. Оценить потери гражданского населения намного сложнее, но считается, что они приближаются к 18 миллионам. Таким образом, Советский Союз потерял в этой войне свыше 26 миллионов человек…[1025]
В 1946 году Паулюс выступил в качестве свидетеля на Нюрнбергском процессе. Советская пресса окрестила его «сталинградским призраком». Потом бывшего командующего 6-й армией поселили в Подмосковье. Он жил на даче, раскладывал пасьянсы и много писал – излагал свою версию событий. Паулюс быстро старел. Нервный тик у него усилился. В 1947 году в Баден-Бадене умерла его жена. Им так и не суждено было больше встретиться… Можно только догадываться, что́ Елена Паулюс думала по поводу того, какими последствиями катастрофа под Сталинградом обернулась для Румынии, ее родины, Германии, родины ее мужа, и их некогда крепкой и счастливой семьи.
В ноябре 1947 года, когда стремительно разгоралась холодная война, советские власти вспомнили указ от 13 апреля 1943 года и решили всех, виновных в военных преступлениях, «независимо от физического состояния»,[1026] отправить на принудительные работы в Воркуту – город, расположенный за полярным кругом, в зоне вечной мерзлоты. Бывшие члены СА и СС, охранники концлагерей, сотрудники тайной полевой полиции и полевой жандармерии, а в некоторых случаях и члены гитлерюгенда были переведены в лагеря особого режима. Определение «военные преступления» оказалось очень широким: под него попадало все – от зверств в отношении мирного населения до кражи курицы или сена для лошадей.
Когда в советской зоне оккупации Германии начали складываться правящие структуры будущей Германской Демократической Республики, некоторые высшие офицеры из Сталинграда, в частности Латтман, Корфес, Мюллер и Штайдле, получили немаленькие должности, в основном в народной полиции. Обращение в коммунистическую веру генерала фон Ленски привело к тому, что он стал членом президиума Национально-демократической партии Германии. Полковник Адам получил высокий пост в Социалистической единой партии Германии. А вот генерал фон Зейдлиц никакого назначения не дождался. Он опять проиграл.
В 1949 году по Советскому Союзу прокатилась новая волна сталинских репрессий. В это же время немецким военнопленным неожиданно предъявили следующие обвинения в «военных преступлениях». Так, например, знаменитого летчика-аса Эриха Хартманна обвинили в повреждении самолета, являвшегося… собственностью советского правительства. Генерала Штрекера доставили обратно в Сталинград. Там прошло заседание военного трибунала, признавшего его виновным в уничтожении тракторного завода, хотя корпус Штрекера оказался в этом районе в самом конце сражения, когда от цехов остались уже одни развалины. Подобно большинству тех, кто попал под суд в то время, Штрекер получил высшую меру наказания. Правда, ее заменили 25 годами тюремного заключения. Лейтенант Готфрид фон Бисмарк был осужден на 25 лет лагерей – ему вменялось в вину то, что в поместье его родителей в Померании работали русские военнопленные. Но самое удивительное, что в июле 1950 года было предъявлено повторное обвинение фон Зейдлицу, к тому времени полностью лишившемуся иллюзий. Генерала приговорили к тюремному заключению как военного преступника и «реваншистски настроенного реакционера».[1027]
Для многих не столь высокопоставленных или родовитых пленных жизнь потихоньку налаживалась. Подчас они чувствовали даже сострадание к себе, в основном со стороны русских женщин. Иногда это было частью старой традиции. Рядом с лагерем Камшково проходил Владимирский тракт, по которому в царское время ссыльных гнали в Сибирь. Крестьяне выходили к дороге, чтобы подать им хлеба или воды, часть пути понести их пожитки. Идеология не смогла полностью победить гуманизм, и теперь можно было увидеть то же самое.