Сталин отдал приказ готовить линии обороны на много месяцев раньше, в декабре 1941-го, но когда летом следующего года немцы продвигались к Дону, инспекция Красной Армии выявила, что «оборонные сооружения по периметру Сталинграда были уничтожены весенним половодьем». Поступили поспешные инструкции перестроить их, но, несмотря на невероятные усилия местного населения, это оказалось невозможным. Крылов признавал, что амбициозная система защиты города, разработанная в 1941-м, определяла границы линий обороны слишком далеко на западе, и, как результат, запоздалое возобновление фортификационного строительства в июле 1942-го не могло остановить немцев.
Тамара Кузнецова была одной из тех, кто рыл траншеи и строил блиндажи. «Многие из нас верили, что город не будет взят, – рассказывает она. – Но меры по подготовке обороны были предприняты слишком поздно. Мы закончили маскировать огневые позиции лишь к 25 августа, через два дня после того, как немцы начали бомбить Сталинград, и только после этого нам разрешили вернуться в свои дома. Наша эвакуация не была продумана, и мы остались в городе, словно в ловушке».
Мережко смотрит критически и на концепцию обороны в целом: «Идея разместить внешние линии обороны у самого Дона не выглядит исполнимой. Необходимые полевые инженерные работы не были проведены, и в нашем распоряжении не оказалось последовательной системы обороны. Кроме того, тем летом почти не было дождей, и Дон серьезно обмелел, его ширина стала немногим более двухсот метров, что не могло стать серьезным препятствием для наступления врага. Как только немцы достигли высокого западного берега, они смогли увидеть, насколько незаконченными были наши оборонные сооружения».
Несмотря на то что отдельные пункты и участки местности были надежно укреплены и создали немцам серьезные трудности, тем не менее они смогли глубоко проникнуть в эшелоны обороны русских. Боязнь оказаться в окружении заставляла защитников города отступать. Сурен Мирзоян, сражавшийся в 33-й гвардейской дивизии, так вспоминает об этом: «Со второй половины августа немцы решительно продвигались к городу. Мы занимали позиции в средней линии обороны, но нам неожиданно приказали опять отступать. До нас доходили слухи, что в городе уже идут бои. Мы были переброшены с наших позиций, которые собирались упорно защищать, потому что военачальники боялись, что немцы окружат и уничтожат нас. Мы оказались в Сталинграде, где было всего лишь несколько ничтожных баррикад для защиты города».
Внутренняя оборона
Сталинград не был подготовлен к обороне: ни к долгой битве, ни к осаде. Практически никто не верил, что город можно удержать, и чтобы выстоять против немцев, внутренний настрой защитников должен был измениться. Чуйков говорил об этом: «Мы должны были поверить, что каждый дом, где имеется хоть один наш воин, может стать для врага крепостью».
Приказ Сталина «Ни шагу назад!» оказался своего рода цементом, скрепившим русскую оборону. В то же время с появлением этого приказа в армии начала создаваться атмосфера, в которой примеры исключительного мужества распознавались и оценивались по достоинству. 23 июля 1942 года Петр Болото и еще трое бронебойщиков из 33-й гвардейской дивизии были отрезаны от своих на высоком кургане южнее Клетской и, отразив несколько атак врага, уничтожили тринадцать танков. Затем они с боем вышли из окружения и добрались до своих.
Позднее, во время боев в Сталинграде, этот подвиг получил широкую известность, и Болото был награжден звездой Героя Советского Союза. Совершенное им и его товарищами стало одним из ярчайших примеров стойкости и самоотверженности, присущей защитникам города. Однако изначальное восприятие подвига Петра Болото было другим. Вот что рассказывает по этому поводу Мережко: «После боя под Клетской Болото и его солдаты пробились через немецкие позиции и вышли к моему подразделению. Болото подошел к моим пулеметчикам. Ни один не поверил ему, когда он описал бой. Это казалось невозможным, чтобы крохотная группа всего из четырех человек выжила в окружении. Первую реакцию на их рассказ все выражали словами: «Таких вещей не бывает на войне». Но затем, в августе, в газете вышла статья, описывающая подвиг, и все встало на свои места. К тому времени начало меняться и настроение армии, а потому храбрые действия четверки перестали восприниматься как что-то невероятное. Болото доказал свою доблесть на улицах Сталинграда. Окончивший училище в звании лейтенанта, он получил за свою отвагу орден Ленина. В ноябре его июльский подвиг был признан официально, и ему было присвоено звание Героя Советского Союза».
Самоотверженная смелость Болото была одним из характерных проявлений героизма Красной Армии в Сталинграде. Влияние 227-го приказа на настроения бойцов также усилилось с появлением другой директивы Сталина, вышедшей днем позже приказа «Ни шагу назад!», 29 июля 1942 года. Согласно директиве в армии восстанавливались боевые ордена Александра Невского, Суворова и Кутузова.
Александр Невский был русским князем, победившим немецких тевтонских рыцарей в знаменитой битве в тринадцатом веке. Боевой орден Александра Невского был учрежден Екатериной Первой, но в 1917 году большевики его упразднили, полагая, что Невский олицетворяет «недостойное» имперское прошлое. Однако к 1938 году, с ростом военного экспансионизма Германии, в Советском Союзе зародилось чувство национальной угрозы, и подвиги Невского были воспеты в фильме Сергея Эйзенштейна. А 29 июля 1942-го орден был восстановлен в целях побуждения командиров Красной Армии к личной отваге и умелому командованию.
Сталинский режим осознал, что для спасения страны необходимы индивидуальная смелость и национальная гордость. Изображение Александра Невского на появившемся ордене во многом повторяло облик Николая Черкасова, ведущего актера Эйзенштейна. Это было сделано не случайно, власти стремились вызвать ассоциацию с фильмом.
Черкасовский Невский предстает перед зрителем самозабвенным патриотом. В момент глубокого кризиса перед решающей схваткой с немецкими рыцарями он обращается к соратникам со словами, полными бесстрашия перед врагом и любви к Родине: «Лучше умереть в родной земле, чем потерять ее. Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет».
Образ Александра Невского для Красной Армии стал символом, пробудившим могучее чувство патриотизма и осознание святого долга защиты Родины от чужеземных захватчиков. Многие явственно ощущали, что решается судьба страны. К тому же Невский победил немцев в 1242 году, и Сталинградская битва проходила как раз на семисотую годовщину битвы на Чудском озере.
Вспоминая о тех днях, Михаил Борисов рассказывает: «Тем летом мы много думали о прошлом нашей страны и осознавали, что без любви к Родине у нас не будет победы. В результате наша решимость защищать родную страну простиралась гораздо дальше какой бы то ни было политической идеологии. Изречение Александра Невского: «Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет», – воодушевляло нас. В той ужасной атмосфере эти слова звучали жизненно и властно, они пробуждали нашу национальную гордость».
Иван Барыкин служил в 154-й бригаде морской пехоты. Его сослуживец в начале августа 1942-го стал первым кавалером ордена Александра Невского. «Можете ли вы представить, какой подъем мы тогда ощутили? – с гордостью говорит Барыкин. – Наш парень оказался самым первым, кто был удостоен этой престижной награды. Мы входили в состав 64-й армии, и один из наших лейтенантов Иван Рубан, когда с ним осталось всего сорок человек, прикрывая переправу через Дон, сумел отбить атаку двух батальонов противника».
Барыкин так описывает то, что произошло: «С началом атаки немецкой пехоты и танков Рубан находился в засаде в овраге. Основная часть его бойцов и артиллерийские орудия оставались скрытыми от немцев на дне оврага, остальные должны были отступать вдоль оврага, приманивая врага. План Рубана сработал как по нотам: немцы были слишком самоуверенны и сами поспешили к западне. В результате фашистская пехота была уничтожена плотным пулеметным огнем».
Морские пехотинцы входили в армейскую группу, удерживавшую позиции вдоль реки Аксай. Они не отступали ни на шаг, когда остальные обратились в бегство. Их руководителем – а также человеком, который представил Ивана Рубана к ордену Александра Невского, – был Василий Чуйков.
Барыкин продолжает рассказ: «Когда Чуйков представил Рубана к такой награде, на нас это произвело большой эффект. Мы постоянно стояли в обороне, прикрывая войска, отступавшие к Волге, но боевой дух солдат начинал меняться. Вскоре остальные начали стараться действовать подобно Рубану. Мне запомнились действия Ильи Капланова в окрестностях Сталинграда. Он загорелся от бутылки с зажигательной смесью, которая разбилась над его головой, но, превозмогая боль, побежал вперед, на немецкий танк».
Самоотверженная смелость Капланова предвосхитила один из наиболее известных сталинградских подвигов, когда другой морской пехотинец, Михаил Паникаха, уничтожил немецкий танк, оказавшись в столь же безнадежной ситуации, в рабочем поселке завода «Красный Октябрь».
Невский стал буквально талисманом русских войск в Сталинграде. Но в начале битвы подобный героизм был крайне редок. Сурен Мирзоян признает, что в тот период в армии еще царили пораженческие настроения: «Каждый клочок земли, который мы оставляли, болезненно отзывался в душе. И когда немцы достигли Волги 23 августа и начали бомбить город, казалось, что захватнические планы Гитлера осуществятся. Я помню замешательство нашего политрука: он говорил нам, что мы должны укреплять оборону и прогнать немцев с родной земли, и тут же нам неожиданно приказывали продолжать отступление, несмотря на то что, согласно 227-му приказу, у нас не было права больше отступать. Мы удивлялись, неужели наше Верховное командование не понимает, что мы слабее немцев и не сможем удержать Сталинград».
Однако при этом Мирзоян ощущал и начало перемен: «Мы сражались упорнее, чем прежде на Дону. Один парень сказал, что даже если он останется безоружным, то будет держаться за родную землю зубами, он не собирался продолжать сдавать ее врагу. Люди начинали говорить о том, насколько важно не отдать немцам Сталинград и что от этого зависит судьба страны».