Пока Чуйков развивал свой первый успех, ситуация на остальных участках фронта складывалась не лучшим образом. После форсирования Дона и прорыва обороны русских формирований немецкие войска уверенно продвигались к Сталинграду. Их части достигли Волги севернее поселка Рынок и южнее города у Купоросного. 62-я армия, обескровленная в боях на Дону и отступавшая к Сталинграду, оказалась отрезанной от остальных русских формирований и должна была в одиночку сдерживать немецкий натиск.
К 12 сентября 1942 года, дню, когда Чуйков принял командование 62-й армией, последние линии обороны города были оставлены, его войска отступили в Сталинград. Им постоянно угрожало окружение. Чуйков печально признавал: «Клещи немцев смыкались. Обладая численным превосходством в самолетах и танках, враг легко сломил наши линии обороны и заставил наши войска отступать, боясь попасть в окружение».
Но пространство для отступления стремительно сокращалось. Линия фронта проходила на расстоянии от двух до десяти километров от пригородов Сталинграда, и немцы были уже готовы ворваться в город. Над русскими нависла угроза последней, ужасной битвы окружения, в которой немцы собирались уничтожить их войска.
По пути в Сталинград Чуйков упорно искал пути расстроить планы врага. «Достаточно было бы остановить противника хотя бы на одном направлении, – думал он, – а это возможно сильной обороной и контратаками». Вспоминая опыт, полученный на реке Аксай, Чуйков связывал свои надежды с тем, что ему удастся нарушить заведенный у немцев порядок боевых действий: «Немецкие танки не пойдут в атаку без пехоты и без поддержки авиации. Если мы сможем расстроить обычный ход вещей, мы сможем задержать немецкое наступление и отбросить войска врага».
Но у командующего было крайне мало времени. Его армия была обескровлена и деморализована. Ему противостояла превосходная, прекрасно скоординированная 6-я немецкая армия и ее невероятно сильная авиация.
Западные историки правы, подчеркивая, что Чуйков был вынужден отыгрывать время для обороны Сталинграда, и меры, предпринятые им изначально, несомненно, стоили жизни многим русским бойцам. Но, как подметил ветеран Михаил Серебряков: «На Чуйкова обрушилось много безосновательной критики. Политика активной обороны, которую он реализовал, далась дорогой ценой, но была абсолютно необходима. Правда состоит в том, что без контратак город нельзя было удержать. Немцы были слишком сильны, и было жизненно важным нарушить порядок и слаженность их наступления».
Проницательность Чуйкова, которая развилась в боях за Сталинград, подсказала ему, что те многие преимущества, которыми обладал казавшийся непобедимым враг, могли быть нейтрализованы в изнурительных уличных боях. Но сначала требовалось изменить настроения и дух армии. Он добивался этого с упорством и удивительной находчивостью.
Мережко рассказывает, как под руководством Чуйкова немедленно изменилась атмосфера, что в конце концов привело к появлению удивительного духа равенства и братства в армии. Он приводит такой пример: «В паек офицеров входило больше масла, галет и сахара, им также выдавались сигареты. Когда Чуйков принял командование, произошло нечто удивительное. Для командиров подразделений стало непреложным правилом приносить свой паек в блиндаж и делить его со своими солдатами. Впоследствии даже стало восприниматься как что-то криминальное, если офицер ел или курил, не поделившись со своими бойцами».
Михаил Борщев, который в Сталинграде был командиром самоходной установки «катюша», также отмечает: «Все изменилось, когда Чуйков принял командование. У нашей армии появился новый принцип: «Простой солдат всех важнее: именно он закрывает грудью командира».
Рядовые бойцы Красной Армии за время летних боев успели потерять веру в себя. «Мы начинали ощущать свою неполноценность перед немцами не только как солдаты, но и как люди, – вспоминает Мережко. – Мы думали, что победить их абсолютно невозможно». Но его дух, как и многих других солдат, поднялся благодаря отношению Чуйкова к бойцам. Мережко продолжает: «То, насколько он доверял нам и с каким вниманием относился к идеям рядовых солдат, вернуло нам самоуважение и гордость». Он приводит пример: «На ранних этапах битвы мы боялись немецкого воздушного превосходства. Без сомнения, это страшило нас больше всего. Их самолеты все время были у нас над головами, и мы ощущали себя отчаянно уязвимыми. В городе не осталось противовоздушных орудий, а наша собственная авиация, чья численность составляла менее четверти от самолетов противника, не могла быть для нас реальной защитой. Чуйков думал о том, как мы можем снизить крайне высокую эффективность авиации противника, и решение ему подсказала встреча с простым солдатом Протодьяконовым.
Протодьяконов был артиллерийским снайпером-бронебойщиком, который остался один из всего расчета со своей 45-миллиметровой пушкой в нейтральной зоне после неожиданной немецкой атаки, но не отступил к новой линии обороны русских, а, замаскировавшись, подбил несколько вражеских танков. Разговаривая с ним, Чуйков удивился, что немцы не бомбили его огневую точку. Он понял, что враг неохотно посылает самолеты, когда коридор между русскими и немецкими позициями слишком узок. Командарм незамедлительно отдал приказ держаться ближе к немецким позициям». Чуйков нашел способ, как этого добиться практически: «Он приказал нам рыть коммуникационные траншеи и входы в блиндажи в форме удлиненного зигзага, заканчивавшегося у немецких позиций. Таким образом мы могли приблизиться к позициям противника и сократить коридор между нами. Нашим принципом стало: «Если враг попытается увеличить расстояние между нашими войсками, мы не позволим ему сделать это». Такая тактика оправдывала себя снова и снова».
Дух солдат поднялся, когда они увидели эффективность этого простого тактического решения. Они были в восторге от того, что его подсказал командующему их сослуживец. «Когда нашим отрядам удавалось сократить нейтральную зону и подобраться ближе к позициям немцев, мы замечали, что фашистские бомбы падали уже позади нас, зачастую поражая пустые траншеи и блиндажи. Порою, когда вражеские бомбардировщики все-таки пытались попасть по нашим войскам, они вместо этого попадали по собственным позициям. Этим простым ухищрением Чуйков сократил наши потери и поднял боевой дух солдат».
Также возникла и тактика штурмовых групп, применение которой отчасти обусловлено стремлением Чуйкова сократить потери 62-й армии. Мережко подчеркивает: «Он и его КП очень хорошо понимали, что наши войска несут большие потери во время контратак, захватывая здания, которые немцы превратили в крепости, или атакуя блок домов, который был необходим, чтобы соединить нашу линию обороны. В ходе боев в Сталинграде стало ясно, что небольшие группы могут выполнить такие задачи гораздо лучше. Однако эти небольшие группы в том виде, в котором они были, оказывались неспособны выполнять многие стоявшие перед войсками задачи. И тогда были созданы штурмовые группы».
Чуйков осознавал, сколь деморализовывали арьергардные бои в сожженном городе, поэтому он применил психологический прием, благодаря которому каждый боец стал готов к «постоянному наступлению» на немцев, когда это только было возможно. «Чуйков уделял много внимания развитию снайперского движения в Сталинграде, – продолжает Мережко, – и вовлек весь свой Военный совет в продвижение их достижений. Так он способствовал тому, чтобы рядовые солдаты видели, как можно бить фашистов».
Чуйков обладал удивительным пониманием того, сколь сильно эмоциональный настрой бойцов влиял на ход Сталинградского сражения. Мережко вспоминает: «Он ощущал атмосферу битвы. Он всегда изучал образ мыслей врага и инстинктивно чувствовал настроение собственных войск. Он дал нам основание вновь обрести надежду. Наша позиция оставалась невероятно сложной, но психологически он отобрал превосходство у немцев».
Ахиллесова пята
У каждого командующего присутствует слабое место, у Чуйкова им был его взрывной характер. «У меня есть личное дело отца, где отмечены этапы его военной карьеры, – рассказывает сын Чуйкова Александр. – Среди положительно характеризующих записей: хорошо обучен, перспективный, преданный партии Ленина и Сталина и т. д. – встречается один предостерегающий рефрен: слишком вспыльчивый».
В напряженной атмосфере Сталинградской битвы Чуйков иногда ударял тростью офицеров, чьи доклады вызывали его гнев. Его солдаты терпимо относились к суровому обращению, но подобный вид насилия выглядел унизительным и вызывал у них искреннюю антипатию. Если бы Чуйков не обладал исключительными лидерскими качествами, то этот дефект его характера серьезно подорвал бы авторитет командования.
Один подобный инцидент быстро стал широко известным. Когда Чуйков прибыл на КП 62-й армии 13 сентября 1942 года, немцы начали атаку города. Новый командующий отчаянно пытался связаться с одной из частей, чтобы узнать, что происходит. Но связь не работала, линии были оборваны, и Чуйков начал выплескивать свое нарастающее, бессильное отчаяние. Радистка Мария Фаустова вспоминает об этом: «Офицер НКВД Константин Данилин проходил через КП. Чуйков перепутал его с офицером связи и ударил своей тростью». Данилин лично подтверждает, что именно так все и произошло: «Чуйков ударил меня. Очевидно, он спутал меня с кем-то еще. Немцы бомбили территорию вокруг КП, и царила ужасная неразбериха. А я, как говорится, оказался в ненужном месте в ненужное время!»
Но был ли Чуйков деспотом, запугивавшим своих людей? 13 сентября Федор Шатравко сопровождал офицера из командования дивизии к Чуйкову на Мамаев курган. От него Шатравко услышал рассказ о происшедшем инциденте: «Офицер был откровенен со мной, говоря о широко известных вспышках гнева Чуйкова, во время которых последний иногда начинал бить или оскорблять подчиненных. Но в целом о Чуйкове ходила слава как о человеке честном и справедливом. Его служба в Китае была высоко оценена, он обладал хорошей подготовкой и опытом, но, что самое важное, он всегда старался сберечь жизни своих солдат».