Степан Гурьев, командир 39-й сибирской дивизии, сказал в конце битвы: «Как могли мы, дивизионные командиры, даже подумать об отступлении за Волгу, когда наше руководство более высокого ранга находилось в тех же условиях, что и мы? «Вам тяжело, – говорили мы рядовым солдатам и указывали на окруженные огнем блиндажи армейского КП. – Но так же тяжело нашему командованию. Их атаковали, бомбили и жгли так же, как и вас, и даже хуже…» Это производило сильнейший эффект на войска, и они сражались до победного конца».
Чуйков и Крылов: важное партнерство
Чуйков и его начальник штаба Крылов оказались достойными партнерами. Мережко вспоминает: «В Сталинграде они работали единой командой и стали практически неотделимыми друг от друга, как два солдатских сапога, марширующих в едином строю. Крылов, как и Чуйков, был крупным, сильным мужчиной, в свое время он работал грузчиком на Волге, а это очень нелегкая физическая работа. Такое физическое здоровье было очень важно в Сталинграде.
Кроме того, Крылов был очень уравновешенным человеком, в сложных ситуациях он всегда контролировал свои эмоции и умел выглядеть спокойным даже в критические моменты. Нередко он смирял гнев Чуйкова. А когда выше нашего КП загорелась нефть и многие пришли в панику и начали убегать, Крылов сохранил голову. Он разглядел опасность, состоявшую в том, что окружавшие КП окопы быстро заполнялись горящей нефтью, и приказал всем оставаться на местах и продолжать работать. Это мгновенное решение спасло жизни многим». Крылов обладал ценным опытом обороны городов: сначала Одессы, а затем Севастополя.
«Он был «мыслящим соратником» Чуйкова: всегда обдумывал, что еще мы можем предпринять против немцев, – добавляет Мережко. – Они дополняли друг друга. Оба стремились во всем досконально разобраться, были внимательны к деталям. У Крылова был принцип: «Штабной офицер должен знать обо всем, происходящем на передовой». Я помню, как однажды вернулся из Промышленного района в октябре 1942-го, и Крылов начал спрашивать меня о состоянии линий обороны: «Как много патронов осталось у солдат? Как много табака? Когда им в последний раз доставляли водку? и т. п.» Это были очень подробные вопросы, но из-за сложности боевой обстановки в Промышленном районе я забыл выяснить некоторые из таких вещей. В следующий раз я не повторял подобной ошибки. Скажу честно, Сталинград был хорошей школой для нас!»
Твердость и требовательность Крылова были необходимыми в тех условиях. «Он говорил прямо и решительно о том, что ему нужно, – вспоминает Мережко. – Он всегда заботился о солдатах, начиная от обеспечения табаком и кончая эвакуацией раненых. Однажды я слышал, как он разговаривал по телефону с главой волжской флотилии. Обстановка вокруг нас была ужасной: шла постоянная бомбежка, не прекращался артиллерийский обстрел, а глава флотилии не хотел присылать лодки. Он говорил, что они будут уничтожены немцами при попытке пересечь реку. Крылов был неумолим: «У нас полно раненых, которые умрут, если за ними не придут лодки!»
Крылов, как и Чуйков, был доступен для окружающих, что было чрезвычайно важно в Сталинграде. В 1941 году в Одессе, где Крылов возглавлял проведение спецопераций, он всегда любил беседовать со своим штабом. Находясь в картографической комнате и обсуждая ситуацию, он мог заговорить с любым. Он внимательно выслушивал каждого, возвратившегося со сложного участка обороны. Чуйков и Крылов обладали особым даром понимания людей, в отличие от армейского комиссара Гурова, который был крепким мужчиной, храбрым и последовательным, но при этом довольно нелюдимым.
Конкурирующие командующие: Чуйков и Паулюс
Чуйков, прирожденный боец по своей природе, был полной противоположностью Паулюса, командующего 6-й немецкой армией. Этот контраст сыграл определяющую роль в развитии битвы. «Мы внимательно изучили личность военачальника, противостоявшего нам, – рассказывает Мережко. – Мы постигали его стиль и образ действий, его привычки и то, как он разрабатывал военные операции. Это напоминало шахматную партию, в которой нам хотелось предугадать его следующий ход. Осознание того, что Паулюс очень компетентен с профессиональной точки зрения, пришло очень быстро: он был интеллектуалом, его сильная сторона состояла в умении планировать широкомасштабные стратегические операции. Однако он также был педантичным и нерешительным. Он руководил битвой с расстояния почти сотни километров от линии фронта, со своего КП в Голубинской, на притоке Дона. Конечно, нет ничего необычного в том, чтобы располагать армейский КП на значительном удалении от места боев. Но для нас, когда наш командующий порою находился лишь в нескольких сотнях метров от линии фронта, это начинало обретать символический смысл: мы чувствовали, что у Паулюса нет инстинктивного понимания сути происходящей битвы. Я искренне думал, что немецкий командующий не был способен разобраться в тактике Чуйкова в силу привычки считать собственные методы единственно правильными. Мы даже шутили об этом: «Паулюс привык к стратегическому мышлению – хорошо, а мы обойдемся без стратегического мышления, главное – понимать тактику уличных боев».
В начале Сталинградской битвы у Паулюса было два козыря: первый – профессионализм, высокий моральный дух и эффективность его армии, второй – грубая и пока еще властная простота его общих целей. Он стремился прижать 62-ю армию к Волге, изолировать ее от остальных войск, перерезать связь и обеспечение и, наконец, после окружения уничтожить.
Мережко вспоминает: «Мы быстро научились предугадывать, какой ход Паулюс сделает следующим. Но этого было мало: выполняя его приказы, немецкая армия по-прежнему наносила по нам удары с такой же сокрушительной силой. Каким бы ни был предсказуемым твой противник, это тебе не поможет, если в конце его атаки у тебя нет никого, кто мог бы сломать его план».
Тем не менее некоторое время спустя, когда бои в городе стали более интенсивными, характер Паулюса начал играть против него. Паулюс всегда колебался перед принятием важных решений, и эти колебания серьезно влияли на действия его армии. «Достойно, но не вдохновенно, – так отзывался о его стиле руководства немецкий командующий 4-м Воздушным флотом фон Рихтгофен. – Настораживает, когда тактические построения от начала до конца базируются лишь на теоретических выкладках и генералы отдают приказы, но не показывают личного примера». К этому моменту Рихтгофен был обеспокоен недостатком смелости в методичном немецком наступлении. «Большая победа может быть одержана силами последнего батальона, – многозначительно отмечает Мережко. – Необходимо идти на риск, чтобы выиграть сражение. Нас страшило, что с ростом накала Сталинградской битвы общее руководство немецкой армией примет кто-нибудь вроде фельдмаршала Роммеля. Роммель мог ухватить природу уличных боев и заставить битву развиваться так, как выгодно ему. Но Паулюсу недоставало инстинкта убийцы, который был у Роммеля, и это оставляло нам надежду на то, чтобы подобраться к врагу как можно ближе, расстроить его планы тактикой уличных боев и как-нибудь продержаться».
Паулюс получал наслаждение от планирования и организации боевых операций, но он не был истинным командующим своих бойцов. Александр Ракицкий подчеркивает это: «Мы знали, что Паулюс был изначально начальником штаба 6-й армии, и, откровенно говоря, для этой должности он подходил гораздо больше. Чуйков проявлял внимание к частностям, ему всегда хотелось услышать различные мнения, он не принимал поспешных, неосмотрительных решений, на армейском КП мы ощущали себя единым коллективом. При этом Чуйков также выражал свои мысли четко и ясно и был очень решительным руководителем».
Мережко соглашается: «Чуйков всегда умел четко и определенно объяснить мотивацию своих действий и повести армию за собой. Он очень быстро принимал верные решения».
Ключ к победе в Сталинградской битве был в решительном руководстве: Чуйков был на него способен, а Паулюс нет.
Глава четвертая. Первый кризис
Первый критический момент для защитников Сталинграда наступил 14 сентября 1942 года. В этот день Чуйков с особенной силой проявил свой дар охватить ситуацию целиком и принять жесткие, но своевременные меры. Немецкие войска ворвались в город, и только смелые действия Чуйкова спасли Сталинград от сдачи врагу. Однако события в тот день развивались совсем по-другому, нежели их принято описывать среди историков битвы.
Вернемся немного назад. 12 сентября, когда Чуйков был назначен командующим 62-й армией, произошли два других важных события. Его оппонент Паулюс посетил штаб-квартиру Гитлера в Виннице, на Украине, чтобы согласовать план штурма Сталинграда. В Москве в это время советские военачальники Жуков и Василевский встречались со Сталиным и обсуждали возможность контрнаступления по флангам вражеских позиций, что в перспективе могло позволить окружить наступавшую 6-ю немецкую армию.
Визит Паулюса к фюреру изменил ход мыслей правителя Германии. Кампания на Кавказе отошла для Гитлера на второй план, и первостепенной задачей он избрал взятие Сталинграда, прельщенный политическим престижем, который сулила решительная победа на этом участке фронта. Его возрастающая одержимость захватом города привела к запоздалому возврату 4-й танковой армии на поддержку наступления. Танки подошли к Сталинграду с юга и соединились с 6-й армией Паулюса в начале сентября. Происшедшее заставило русских оставить последние линии обороны и отойти в город. Развивая успех, немцы быстро заняли возвышенности на западе Сталинграда и приготовились к полномасштабному штурму.
Несмотря на столь острую угрозу, сталинское Верховное командование, находившееся в Москве, предвидело возможность в дальнейшем контратаковать немцев. Было решено послать к Сталинграду дополнительные войска, собранные со всего Советского Союза, с тем, чтобы они нанесли удар по наиболее уязвимым флангам противника на реке Дон и в степи на юго-западе Сталинграда, пока основные силы немцев будут сосредоточены на штурме города. Однако для претворения в жизнь этого далеко идущего плана требовалось несколько месяцев: достаточные резервы не могли быть собраны ранее ноября 1942 года. Таким образом, сначала требовалось удержать Сталинград, а положение города вызывало крайние опасения. Выслушав суждения Жукова и Василевского о возможности контрнаступления, Сталин приказал им работать над этим, однако его безотлагательной заботой была защита города, носившего его имя.