В течение двух дней небольшой русский гарнизон в ужасных условиях героически сопротивлялся, пока, в конце концов, немцы не ворвались в здание 20 сентября. Его защитники боролись до самого конца.
«В полдень с южной и западной сторон элеватора подошло двенадцать вражеских танков, – продолжает Хозяинов. – Противотанковые ружья у нас были уже без боеприпасов, гранат также не осталось ни одной. Танки подошли к элеватору с двух сторон и начали почти в упор расстреливать наш гарнизон. Однако никто не дрогнул».
Один из русских пулеметчиков погиб от прямого попадания немецкого снаряда, другой – от осколков. «От взрыва в куски разлетался бетон, пшеница горела. В пыли и дыму мы не видели друг друга, но ободряли криками», – вспоминает Хозяинов. Немецкие танки и пехота ворвались в здание. «Бой разгорался внутри здания. Мы чувствовали и слышали шаги и дыхание вражеских солдат, но из-за дыма видеть их не могли. Бились на слух».
Войска противника были поражены столь яростным сопротивлением. «Бой продолжается внутри элеватора, – писал один из немецких солдат. – Его заняли не люди, а дьяволы, которые не боятся ни пуль, ни огня. Если все дома Сталинграда будут так обороняться, то никто из нас не вернется в Германию».
Позднее Чуйков с гордостью говорил о твердости защитников элеватора, однако Мережко отмечает: «Мы узнали о том, что произошло на элеваторе, только когда закончилась битва за Сталинград. А тогда мы слышали звук боя, но у нас было мало догадок о том, что творится там. Отряд, оборонявший элеватор, был полностью отрезан от нас и сам добывал себе воду и боеприпасы. До нас доходили только слухи, что наши солдаты выдержали ужасную бойню и немногие уцелевшие отступили на остров Голодный, что на Волге».
Михаил Серебряков, один из русских, которые отбивали элеватор у немцев в конце Сталинградского сражения, признает, сколь мощным бастионом он стал, и откровенно рассказывает о том, как история его обороны была преобразована так, что стала раскрывать лишь очень ограниченную часть правды о тех боях: «Было очевидно, что это место следует удержать. В середине сентября наши бойцы отважно сражались несколько дней, но их отчаянное сопротивление затем было трансформировано в часть пропагандистского мифа о том, что с самого начала наш боевой дух был выше, чем у противника. Это было не так. Мы заставляли себя собраться и стойко сражались, но в первые дни наше положение было очень тяжелым. И я не говорю уже о том, сколь сложно для нас было еще раз отбить здание в январе 1943-го. Немцы отчаянно защищали его, даже доставили туда бронепоезд и включили его в свои позиции».
Серебряков верно выделяет то обстоятельство, что оборона элеватора стала частью советского пропагандистского мифа. Русские войска не всегда героически противостояли врагу, особенно на ранних этапах битвы. Как отмечает Энтони Бивор: «Это не принижает их мужества, а скорее подтверждает его, ведь бойцов, которые не захотели или не смогли противостоять врагу, в конечном итоге оказалось крайне мало». Из последних одни проявили трусость, другие просто не выдержали городских боев.
Чуйков решил направить гарнизон на элеватор, потому что сопротивление русских южнее Царицы начинало угасать. Журнал боев 42-й бригады констатирует ухудшение ситуации в окрестностях элеватора между 15 и 18 сентября. Соседние подразделения Красной Армии отступали без приказа, открыв врагу фланги бригады. Она оказалась под угрозой попасть в окружение, некоторые ее части были уже окружены. Какая бы то ни было связь с КП 62-й армии отсутствовала. Главной же проблемой в этом секторе поля сражения были низкий боевой дух и недостаток эффективного руководства. Часть 42-й бригады с боем вырвалась из окружения ночью 17 сентября, однако многие бойцы при этом погибли. Комиссар бригады Щапин погиб от ран на берегу Волги, и после этого началась паника. Пошли слухи, что остальные войска, находившиеся в секторе, спешно оставляют город, «позволяя развиваться угрожающей ситуации», как лаконично отмечалось в журнале боевых действий. Терялся контроль над ситуацией. Командир 42-й бригады оставил линию обороны, используя в качестве предлога, что он должен обсудить сложившиеся обстоятельства в штабе армии. Он не вернулся. Вскоре после этого командир соседней 92-й бригады последовал его примеру. Растерянные солдаты, оставленные командирами, спешно отошли к берегам Волги и начали сооружать плоты, чтобы покинуть город.
Чуйков не смог повлиять на происходящее. Он признавал свою неудачу: «Две пехотные бригады, отрезанные от остальной армии, сражались южнее реки Царицы. Офицеры армейского КП, посланные в эти бригады, не вернулись и, вероятно, погибли».
Чуйков впоследствии выяснил, что «командир и КП обеих бригад покинули свои части, оставили город, переправились на остров Голодный и оттуда посылали ложные донесения о развитии боев».
В это время Чуйков был вынужден снова перемещать свой КП. Оставаться в царицынском блиндаже становилось слишком опасно, и ночью 16 сентября командующий 62-й армией и его штаб спустились к Волге, пересекли реку, а возвратились в Сталинград гораздо севернее, разместив новый командный пункт позади завода «Красный Октябрь», в опасной близости от баков нефтехранилища. Предполагалось, что они пусты, что стало роковой ошибкой. Баки были полны наполовину, и в начале октября после немецкой бомбардировки они загорелись. В результате Чуйков и его штаб едва не утонули в горящей нефти.
Оборона элеватора была в высшей степени мужественной, но настроения остальных войск в Сталинграде по-прежнему вызывали опасения. Чуйков был крайне обеспокоен состоянием, в котором пребывала его армия, и ночью 16 сентября он побоялся провести на другом берегу Волги больше нескольких часов, чтобы его исчезновение не привело к панике в войсках. «Что может произойти с армией, с городом, если мы проведем следующий день на левом берегу Волги?.. Волосы у меня на голове зашевелились», – писал он позднее. С наступлением рассвета он поспешил к Волге, и ему пришлось на ходу прыгнуть в последний бронекатер, который уже отходил от берега. Чуйков отдал команду, и катер вернулся к пристани, в него погрузился остальной штаб. При этом некоторые из его заместителей, включая заместителя по артиллерии и бронетанковым войскам, скрылись, воспользовавшись неразберихой. Узнав о таком дезертирстве, Чуйков сказал: «Что ж, без них будет чище воздух». Его положительный настрой оправдался найденной заменой. Его заместителем по артиллерии стал генерал-майор Пожарский, по бронетанковым войскам – подполковник Вайнруб, который сочетал в себе компетентность и чрезвычайную смелость.
Центральный железнодорожный вокзал
В ночь на 14 сентября появилась возможность переправить в Сталинград еще несколько тысяч бойцов 13-й гвардейской дивизии. Чуйков и Родимцев задумали дерзкий план. Они решили незамедлительно направить войска на штурм Центрального железнодорожного вокзала. Это было отчаянным шагом, успех которого во многом зависел от удачи.
Бойцы, участвующие в штурме, неизбежно оказывались отрезанными от остальных с ограниченным запасом провианта и боеприпасов, причем в случае, если бы им удалось захватить вокзал, на них обрушивался бешеный напор немецких контратак. «Когда солдаты, отправившиеся на штурм, растворились в ночном городе, нас стала здорово подстегивать их смелость, – рассказывает Щилаев. – Их поступок был самопожертвованием ради того, чтобы мы выиграли немного времени. Они были очень отважными людьми и добровольно пошли на смерть».
Родимцев позднее говорил: «Мы знали, каким будет эффект, если удастся отбить у немцев вокзал. Это должно было спровоцировать их бросить все свои силы против его защитников».
Чуйков и Родимцев решили послать несколько сотен бойцов под покровом темноты в надежде, что им удастся преодолеть сопротивление охранявших вокзал частей противника. Иван Щилаев отмечает: «Это было неожиданной атакой, и, что удивительно, она удалась. Мы послали разведбатальон, и стало ясно, что немцы не думали, будто мы сможем прорваться к железнодорожному вокзалу. Мы могли захватить его даже раньше – утром 15 сентября».
Свирепые бои за вокзал и последующее отступление русских через центральный Сталинград, во время которого врагу неимоверными усилиями приходилось преодолевать их мужественное сопротивление, стали знаменитым эпизодом битвы. Но при этом трудно сказать однозначно, как долго русские удерживали железнодорожный вокзал.
«Мы не знали точно, что случилось, когда наши бойцы были окружены», – отмечает Мережко. После войны Чуйкову довелось встретиться с одним из офицеров, сражавшихся с фашистами в районе вокзала, Антоном Драганом, и их диалог стал одним из самых волнующих мест его книги. Яркое описание битвы Драганом стало широко известным: «Ночь. Кругом грохочет бой. Небольшие группы наших бойцов закрепились в полуразрушенных домах и с большим трудом удерживают натиск противника. Чувствую, здание вокзала в его руках. Мы слева пересекаем железнодорожное полотно. На перекрестке стоит наш подбитый танк, возле него десять танкистов. Накапливаемся вблизи здания вокзала и идем врукопашную. Внезапный удар, вперед граната, за ней боец. Фашисты бросились бежать, беспорядочно стреляя в темноту.
Так рота овладела вокзалом. Пока гитлеровцы пришли в себя и поняли, что нас всего одна рота, мы уже заняли крепкую оборону, и хотя до утра они несколько раз с трех сторон шли в атаку, вокзал не смогли вернуть…»
Драган также описывает героическую оборону, которая за этим последовала: «Здание вокзала пылало, лопались стены, коробилось железо, а люди продолжали сражаться…»
Согласно подсчетам Чуйкова, железнодорожный вокзал удерживался в течение пяти дней, пока его отважные защитники в конце концов не отступили рано утром 21 сентября. «Однако нельзя забывать, что точно воссоздать подробности этого периода битвы довольно сложно», – предупреждает Мережко. Более того, решительный отпор немцам в этом районе Сталинграда имел очевидное пропагандистское значение. Рассказ Драгана был вплетен в официальную советскую историю 13-й гвардейской дивизии ее ветераном А. И. Самчуком. Он увеличил продолжительность обороны русских, и, если верить его рассказу, волна за волной немцы оказывались отброшенными назад. Через несколько дней ожесточенных боев «гвардейцы, выглядывая из руин, насчитали двенадцать горящих танков. Трупы врагов лежали грудой на каждом подступе к зданию». Самчук торжественно заключает: «Десять дней и ночей окруженный батальон отбивал свирепые атаки врага в черте железнодорожного вокзала. Десять дней и ночей полные решимости гвардейцы почти без боеприпасов и провизии под постоянным артиллерийским огнем и воздушной бомбардировкой сумели удерживать тактически значимый клочок земли. Эта стойкость стала примером для соседних войск».