Самчук цитирует донесение от 20 сентября одного из участников обороны, Колеганова. Колеганов был ранен, но он и его бойцы продолжали держаться, несмотря на отчаянное положение. Враг пытался окружить их, но Колеганов не был сломлен, он писал: «Гвардейцы не отступают. Пусть падут смертью храбрых бойцы и командиры, но противник не должен перейти нашу оборону. Пусть знает вся страна тринадцатую гвардейскую дивизию…»
Западные историки битвы обычно останавливаются на пятидневном периоде сопротивления. Джон Эриксон в своей «Дороге к Сталинграду» писал: «20 сентября немецкие бомбардировщики с первыми лучами солнца были сосредоточены и направлены на массированную бомбардировку района слева от вокзала. Уцелевшие после нее бойцы переместились на площадь перед вокзалом и заняли часть здания на углу, прозванного «гвоздильным заводом», поскольку там размещался склад гвоздей».
Это было удачным и смелым ходом – снова завладеть центральным вокзалом, а то, что его удавалось удерживать в течение пяти дней под мощнейшим натиском немцев, выглядело ошеломляющим достижением. Алан Кларк в своей книге «Барбаросса», соединив повествования Хозяинова и Драгана, показал, что немецкое наступление «с этого момента, несомненно, увязло». Сталинград в его глазах стал «изнуряющей битвой», и «именно немцы, а не Красная Армия, были вынуждены неоднократно повышать ставки».
Энтони Бивор высказывает схожую точку зрения: «Центральный вокзал за пять дней пятнадцать раз переходил из рук в руки. В итоге немецким солдатам достались лишь жалкие развалины». Происшедшее явно срывало расчеты Вермахта на быстрый захват города. Бивор связывает это с другой «столь же упорной обороной наскоро укрепленных зданий в центре города» – универмага, «гвоздильного завода» и «трехэтажного здания неподалеку» – и заключает: «Немецкие солдаты с красными от изнеможения после упорных боев глазами, потеряв гораздо больше товарищей, чем они ожидали, потеряли настроение победителей, которое было у них неделю назад. Все выглядело совершенно другим».
Влияние свирепых боев за вокзал на моральный дух противоборствующих сторон несомненно. Но могли ли защитники города удерживаться столь долго? Мережко подчеркивает: «Только в отдельных местах можно было должным образом разместить гарнизоны, которые смогли бы противостоять врагу. Немецким бомбардировщикам без труда удалось уничтожить большинство зданий в Сталинграде. Чтобы удержаться, требовалось занять по-настоящему крепкое сооружение из кирпича и бетона, каркас которого остался бы цел при любой бомбежке. Также в нем должны были быть надежные подвалы. Только сочетание этих характеристик позволяло рассчитывать на успешную оборону».
Однако в здании железнодорожного вокзала не было подвалов, где могли бы укрыться его защитники. К тому же построено оно было в основном из бетона и дерева. У засевших в нем бойцов не оставалось никаких шансов в случае серьезной немецкой атаки с воздуха.
Иван Щилаев говорит откровенно: «Мне не хочется принижать смелость защитников, но общепринятая версия событий является ложью. Мы удерживали железнодорожный вокзал менее двадцати четырех часов. 15 сентября нам удавалось отбить неоднократные немецкие атаки, но к вечеру они прислали бомбардировщики и сбросили на вокзал зажигательные бомбы. Наши бойцы жестоко пострадали. Многие из них заживо сгорели. А те, кто выжил, оставили вокзал и отошли к зданию универмага».
Щилаев обращался к Антону Драгану, и последний рассказал ему о том, что произошло на самом деле. Теперь это может быть впервые обнародовано: «Ночью 14 сентября наш первый батальон получил приказ проникнуть в глубь позиций врага и занять железнодорожный вокзал. Мы исполнили этот приказ. Но 15 сентября бои вокруг вокзала стали чрезвычайно жестокими, мы несли ужасные потери. Нас усилили полковой ротой пулеметчиков, и это помогло. Затем к нам на помощь подошла третья рота Колеганова. Вокзал переходил от русских к немцам и обратно. Вечером здание вспыхнуло пламенем, и бой продолжился на платформах и путях. Но немцы подключили резервную часть, и мы были вынуждены оставить вокзал».
Остатки батальона оказались в сложной ситуации, оставшись без укрытия позади немецких развернутых войск. Драган продолжает: «Мы спешно прорвались в «гвоздильный завод», но нам удалось занять только один цех. Бой продолжался внутри здания. Наш командир батальона старший лейтенант Червяков был ранен и эвакуирован за Волгу, и командование принял его заместитель Федосеев. Колеганов был ранен 18 сентября. 22 сентября остатки батальона под нажимом врага раскололись на две части».
Хронология, выстроенная Драганом, показывает, что донесение Колеганова от 20 сентября, цитируемое Самчуком как доказательсто продолжения обороны вокзала, на самом деле было отправлено с «гвоздильного завода». В разговоре с Чуйковым Драган рассказывал об отчаянных боях в цехах этого завода: «Фашисты сжимали батальон с трех сторон. Трудно было с боеприпасами, о еде и сне не было и речи. Но страшнее всего была жажда. В поисках воды, в первую очередь для пулеметов, мы простреливали водопроводные трубы, оттуда по каплям сочилась вода. Бой в здании «гвоздильного завода» то утихал, то вспыхивал с новой силой. В коротких стычках нас выручали нож, лопата и приклад».
Так Драган описал Чуйкову обстановку, в которой родились полные непримиримости к врагу слова Колеганова. Младший лейтенант был ранен и потрясен, но решительно настроен не сдаваться. В своем донесении в штаб батальона он написал:
«Прибыл в «гвоздильный завод», положение тяжелое, но, пока я жив, никакая сволочь не пройдет! До поздней ночи и ночью продолжался жестокий бой. К нам в тыл стали проникать небольшие группы немецких автоматчиков и снайперов. Они маскировались на чердаках, в развалинах и канализационных трубах, а оттуда охотились за нами».
Смелость русских бойцов неоспорима. И ее не умаляет новый рассказ Драгана, который гораздо больше соответствует реальным фактам. Когда батальон отступил, Федосеев, его действующий командир, разместил свой КП в подвалах универмага, однако немцы быстро предприняли ответные меры. «Гитлеровцы окружили универмаг и захватили КП первого батальона, – рассказывает Драган. – Федосеев был убит, и с этого момента я принял командование. Нас оставалось около ста человек: рота минометчиков под командованием Бодунова, рота пулеметчиков под командованием Диленко, замполит Стерлев и я. Фашисты окружили нас в «гвоздильном заводе» и оттесняли к Волге».
Прорвавшись, бойцы сделали последнюю, отчаянную попытку удержаться в разрушенном доме на волжской набережной. Они были отрезаны от остальной армии, поскольку немцы в этом секторе уже достигли реки.
«Лишь около сорока из нас добрались до берега Волги, – вспоминает Драган. – Бодунов был убит. Мы заняли дом, который стал нашим последним опорным пунктом. Мы обороняли этот дом на Краснопитерской улице пять дней и ночей. Немцы постоянно атаковали, и в конце нас осталось всего двенадцать».
В своем диалоге с Чуйковым Драган описывал последние часы их героического сопротивления, по праву ставшего знаменитым: «И мы решаем вывесить над нашим домом красный флаг – пусть фашисты не думают, что мы прекратили борьбу! Но у нас не было красного материала. Как быть? Поняв наш замысел, один из тяжело раненных товарищей снял с себя окровавленное белье и, обтерев им кровоточащие раны, передал мне».
Защитникам крайне не хватало боеприпасов. Драган рассказывал Чуйкову: «Следующую атаку мы вновь отбивали камнями, изредка стреляли и бросали последние гранаты». Немцы решили, что у русских кончились боеприпасы, стали выходить из-за укрытий в полный рост и начали двигаться вдоль улицы. «Тогда я заложил последнюю ленту в станковый пулемет у полуподвального окна и всадил все двести пятьдесят патронов в орущую грязно-серую фашистскую толпу. Я был ранен в руку, но пулемет не бросил. Груды трупов устлали землю. Оставшиеся в живых гитлеровцы в панике бросились к своим укрытиям».
Однако вернулась бронетехника врага. «И снова послышался зловещий шум танковых моторов. Вскоре из-за угла соседнего квартала стали выползать приземистые немецкие танки. Было ясно, что участь наша решена. Гвардейцы стали прощаться друг с другом. Мой связной финским ножом на кирпичной стене написал: «Здесь сражались за Родину и погибли гвардейцы Родимцева».
После победы свидетельство Драгана обрело невероятное символическое значение. Вместе со своими бойцами он держал оборону до того, как немцы уничтожили занимаемое ими здание плотным танковым огнем. Но шесть бойцов, заживо похороненных под обломками, сумели выбраться наружу. Рассказывая обо всем этом, Чуйков отдавал дань мужеству своих войск: «Действуя самостоятельно, в изолированных гарнизонах, небольшими группами, они сражались за каждый дом, сражались до последней возможности, нанося огромные потери врагу». Но в свое время история этого героического сопротивления была неизвестна остальным бойцам. Хотя именно она могла стать примером для них.
Драган признавался Щилаеву: «Только шестеро из нас, все раненые, выжили из большого усиленного батальона. Во время нашего отчаянного сопротивления мы оставались совершенно одни».
До остальной армии дошло только донесение Колеганова. При этом его полный текст, внесенный в журнал боев 13-й гвардейской дивизии, был отредактирован в коммунистическом ключе. Все бранные слова, такие как «чертовы фрицы», были убраны политическими цензорами. Фраза «Наши солдаты занимают последний рубеж обороны ради победы наших людей» была трансформирована и звучала: «Гвардейцы не пожалеют жизни за полную победу Советской власти».
Ветеран Анатолий Козлов иронично отмечает: «Чтобы восстановить неприкрашенный, подлинный язык Сталинграда, мы должны отбросить коммунистическую риторику и вставить на ее место много ругательств». При этом самым несправедливым было то, что Самчук или его редакторы убрали финальные, гордые слова Колеганова, обращенные к остальной армии, – последнее послание этого удивительно мужественного