Ситуация снова стала угрожающей, но русских не охватила паника. Наоборот, они ударили по врагу с невероятной силой. Родимцев лично организовал контратаку, направив две боевые группы остановить продвижение врага.
Полковой офицер связи Николаев, чтобы уничтожить подступавших к нему немцев, вызвал огонь артиллерии на себя. Это принесло страшные потери наступавшему врагу. Дождь минометных снарядов неожиданно обрушился на немцев. Затем в бой включились две группы, направленные Родимцевым, навязав противнику жестокий рукопашный бой.
Сопротивление русских в этой части города оказалось непреодолимым. Журнал боев 13-й гвардейской дивизии с гордостью сообщает, что об их действиях в бою написал корреспондент газеты «Красная Звезда». Советская пресса осознала исключительность происходящего. На следующий день в газете был опубликован обзор сентябрьских боев. Несмотря на коммунистическую риторику, в нем правдиво рассказывалось о битве: «Каждый день гвардейцы дают отпор бессчетным атакам немецкой пехоты и танков, поддерживаемым артиллерией и авиацией. Они обороняют позиции до последнего бойца. Они осознают сердцем и умом, что отступать больше некуда. Они не отдадут своей земли врагу, встав на его пути непреодолимой стеной. Стальная решимость и способность к контратакам под сильнейшим напором врага стали отличительной чертой солдат дивизии генерала Родимцева».
Мережко соглашается: «13-я гвардейская дивизия Родимцева сыграла решающую роль в нашей обороне в сентябре 1942-го. О ней всегда вспоминаешь, когда говоришь о боях за железнодорожный вокзал и другие здания в центральном Сталинграде. Даже ее штурм Мамаева кургана был гораздо менее значимым. Однако величайшим триумфом дивизии были бои 22 сентября. В ситуации, когда гвардейцы были отброшены назад так, что им оставалось всего около двухсот метров до Волги и все казалось потерянным, они все-таки сумели выстоять. Это произвело сильнейшее впечатление на остальную армию».
Немецкая военная машина безжалостно продвигалась по русской земле. Но 22 сентября, в День смерти, гитлеровцы упустили свой шанс. Центральная переправа была выведена из строя, а новая еще не была сооружена. Русские оказались в крайне уязвимом положении. Другой командующий, нежели Паулюс, бросил бы все силы на то, чтобы их добить. Но этого не случилось.
Позиции Красной Армии после этого оставались столь же шаткими, и немцы могли по-прежнему верить, что падение города неизбежно. Но психологическое соотношение сил начало резко меняться. Еще летом в степи русские солдаты боялись, что никакой героизм не сможет остановить мощное немецкое продвижение. Но в сентябре 1942-го Чуйков и Родимцев развили из героизма отдельных бойцов невероятную волю выстоять под напором врага, которая охватила всю армию. Превосходящая организация немецких войск и огромное количество танков тем не менее не позволили им утопить Красную Армию в Волге. Ее солдаты остановились на своих рубежах и бросили вызов врагу. Дух этого вызова все сильнее укоренялся в русской армии.
Позднее, когда Чуйков писал о битве, он послал экземпляр своей книги Родимцеву с теплыми словами признательности: «Если бы не ты и твоя гвардейская дивизия, я боюсь думать, что было бы с нами в сентябре 1942 года». Вместе эти двое военачальников создали стиль руководства, вдохновлявший бойцов на подвиги, что было необходимо, чтобы удержаться под столь мощным напором врага. На похоронах Родимцева в 1977-м Чуйков сказал: «Его смелость была поразительной и обладала невероятным влиянием на солдат. Он дал мощнейшую мотивацию своим бойцам. Это было жизненно важным для нас в Сталинграде».
Родимцев был неподдельно героическим лидером, и остальные дивизионные командиры, подстегиваемые его примером, пытались действовать так же, как он.
Глава шестая. Дом Павлова
После драматического дня боев 22 сентября 1942 года бойцы 13-й гвардейской дивизии почувствовали, что они должны и сумеют до последнего противостоять врагу. Однако на полях сражений порою случается, что порыв, охвативший элитные формирования, не передается остальной армии. И тем не менее за несколько последующих недель вся русская армия обнаружила в себе такую же силу духа. Чуйков и Родимцев старались всячески стимулировать эти новые настроения, охватывавшие армию, они способствовали тому, чтобы источником мужества для солдат служил героизм их товарищей. Одним из подобных примеров, который произвел глубокое впечатление на всю 62-ю армию, стала отважная оборона твердыни, известной как Дом Павлова.
Начальник штаба армии Крылов так писал об этом доме: «Он стал как бы Сталинградом в Сталинграде, сделался той частицей нашей обороны, где, может быть, особенно отчетливо проявлялись черты, присущие ей в целом. И значение этого опорного пункта не исчерпывалось связанными с ним тактическими выгодами. Скольких бойцов воодушевлял сам тот факт, что обыкновенный жилой дом превращен в бастион на переднем крае, овладеть которым фашисты не могут!»
Мережко вспоминает, как сильно появление этой твердыни повлияло на боевой дух бойцов: «Дом был хорошо известен в пределах нашей армии, и его защитники знали, что каждый отдает дань их мужеству, которое позволяло им держаться так долго». Несмотря на то что дом порою оказывался отрезанным от остальной армии и окружен немцами, он был неотъемлемой частью линии обороны, и его легко можно было увидеть из других русских бастионов. Пожалуй, именно то, что здание было у всех на виду, сыграло решающую роль. В отличие от обороны элеватора или железнодорожного вокзала происходящее в Доме Павлова могли наблюдать многие, и их рассказы передавались от солдата к солдату. «Мне вспоминается один пример, – продолжает Мережко. – Враг атаковал Дом Павлова, а я в это время находился в соседнем здании, и мне было прекрасно видно происходящее. Часть гарнизона стреляла по немцам и бросала гранаты, другие, кому не хватало боеприпасов, залезали на верхние этажи полуразрушенного здания и сбрасывали на противника камни и куски кладки. На меня это произвело неизгладимое впечатление. Это был тот случай, когда наши бойцы сражались с врагом за каждый камень в прямом смысле этого слова».
Оборона дома стала легендарной. «Свыше 50 дней без сна и отдыха горстка храбрецов во главе с Павловым удерживала в центре города дом, который имел важное значение в обороне, занимаемой дивизией Родимцева, – с гордостью писал Чуйков. – Гитлеровцы обрушили на этот дом лавину бомб, мин, снарядов, но не смогли сломить стойкость его героического гарнизона. Дом Павлова оставался неприступным».
Однако история героической обороны этого дома подверглась значительной пропагандистской переработке, и многие ее составляющие были представлены в искаженном или даже ложном свете. При этом правдивый рассказ о событиях вокруг Дома Павлова, вопреки мнению советских властей, ничуть не снижает героической картины, а, наоборот, углубляет наше понимание значения происшедшего.
Возникновение штурмовых групп
Дом Павлова был захвачен ночью 27 сентября 1942 года разведывательной группой во главе с сержантом Яковом Павловым. Это событие произошло на фоне начала пробного использования штурмовых групп 62-й армией.
Впервые штурмовая группа была задействована в Сталинграде 18 сентября во время ночной атаки на Госбанк. После непродолжительного, но массированного артиллерийского огня, который вынудил немецкий гарнизон спуститься в подвал. С помощью взрывчатки была сделана брешь в стене, и через нее штурмовая группа ворвалась в здание, после трехчасового боя очистив его от врага.
Сурен Мирзоян, поступивший в состав 13-й гвардейской дивизии в середине сентября, принимал участие в штурме. Он так описывает происшедшее: «Атака была организована комбатом Борисовым. Наша группа состояла всего из пары дюжин бойцов. Идея создания штурмовых групп была новой, но сразу стала популярной среди наших солдат. Мы могли сами выбирать, с кем пойдем на операцию, и поэтому брали с собой только проверенных боевых товарищей. Как иначе, если мы должны были не терять друг друга из вида и прикрывать друг другу спину. Здесь не играли роли ранги и звания: я был рядовым, а мой напарник Афанасьев (он еще позднее сражался в Доме Павлова) – лейтенантом. Что самое главное, мы действовали энергично и вступали в ночные бои, которые, как мы знали, немцы не любили. Наши штурмовые группы базировались на одной простой идее – потрясти противника и нарушить удобный для него накатанный ход боев. Мы замечали, что, если нам удавалось здорово ударить по врагу и сделать это неожиданно, немцы зачастую отходили, у них это было почти рефлекторной реакцией. И у нас не было недостатка в добровольцах, готовых показать немцам, почем фунт лиха!»
Русская разведка выяснила, что Госбанк удерживают около тридцати немецких бойцов, поэтому атака должна была быть быстрой и неожиданной. «Мы прятались в близлежащем овраге, пока наши саперы устанавливали взрывчатку, – продолжает Мирзоян. – Взрыв проделал дыру в стене, и мы помчались к ней. Мы бежали через площадь, бросая в окна гранаты, стреляя очередями, и все разом ворвались в здание. Внутри везде были обломки. И неожиданно появились немцы, прятавшиеся в подвале во время обстрела. Между нами сразу завязался рукопашный бой. Слева от меня Афанасьев сбил с ног одного немца, но другой напрыгнул на него. Я поспешил помочь, но один из врагов тут же напал на меня самого. Царила полная неразбериха, в которой смешались тела, крики. Я почувствовал руки у себя на горле, у меня перехватило дыхание, но инстинкт самосохранения взял верх: я нашел в себе силы достать нож и вонзить его в напавшего на меня врага. Афанасьев по-прежнему оставался в беде, поэтому я ударил ножом его противника и сбросил его на пол».
Бой был жестоким. Мирзоян подчеркивает: «Такие ближние бои не похожи ни на что другое. Как только ты оказываешься в здании, становится бесполезным пулемет, его некогда устанавливать, и нет пространства для его эффективного применения. Ножи и заточенные саперные лопаты – лучшее оружие в боях штурмовых групп, требующих физической крепости и быстрой реакции».