Щилаев отмечает: «Похороны Наумова стали крайне значимым моментом, хотя он и не упоминается в историях битвы. Они больше, чем что-либо другое, символизировали решимость не отдавать врагу Дом Павлова. Вскоре после этого капитан Драган прибыл с пополнением и принял командование».
Опорные пункты
Дом Павлова был опорным пунктом с обширной внутренней системой обороны. Чуйков объяснял, как работала эта система: «Центром сопротивления становились базовые позиции армии, включая несколько домов-«крепостей». Здания, особенно сооруженные из хорошего камня и кирпича, становились опорными пунктами и соединялись друг с другом траншеями».
Дом Павлова был укреплен в период, когда создавались центры сопротивления. «Раньше наши командиры проливали кровь бойцов, чтобы остановить немцев, мы предпочли использовать колючую проволоку», – говорил Чуйков Гроссману.
Армейский приказ номер 179 был издан 1 октября 1942 года: «Каждый окоп и каждый блиндаж должен быть укреплен, каждое здание должно стать неприступной крепостью. Для выполнения этой задачи должны быть возведены новые оборонные сооружения, здания и дома нужно превратить в огневые точки, оснащенные тяжелыми пулеметами, провести к ним линии связи и установить минные поля и колючую проволоку. Также наши опорные пункты должны быть оснащены противотанковыми ружьями и минометами».
Затем Чуйков приводит сильное сравнение, которое должно захватить мысли солдат: «Цель всех этих мер – сделать нашу оборону нерушимой, чтобы каждая свирепая атака фашистов разбивалась о наши укрепления, как морские волны о гранитную скалу».
Дом Павлова был соединен траншеями с другими опорными пунктами – Домом Заболоднева и мельницей позади него. Таким образом, Дом Павлова можно сравнить со скалистым мысом, выступавшим перед основными линиями обороны русских. Не случайно в приказе номер 179 он получил кодовое имя «Маяк». «Такое название абсолютно справедливо, – рассказывает Мережко. – Это была превосходная господствующая высота, с которой можно было простреливать территорию в радиусе одного километра».
Выбор Чуйкова был верным. «Я понимаю, почему наши командиры придавали такое значение этому зданию, – рассказывает один из его защитников. – С высоты четвертого этажа просматривалась не только вся площадь 9 Января, но и развалины позади нее. Он как бы втыкался в гущу немецких укреплений. Слева и справа от нас были немцы. И только позади нас у мельницы была территория, занятая нашими бойцами».
Мельница представляла собой большое кирпичное зернохранилище, захваченное бойцами Родимцева 14 сентября. Она находилась на расстоянии около ста метров от дома и на таком же удалении от Волги, вследствие чего играла роль важного пункта переброски грузов и войск. «Весь район представлял собой нечто вроде комплекса крепостей», – с гордостью говорит Потанский.
Антон Драган, который принял командование обороной дома, описывает, как работала эта система: «Мы натянули вокруг дома колючую проволоку и выложили минные поля. Ночью мы освещали площадь осветительными ракетами. В проемах на верхних этажах мы установили пулеметы и противотанковые ружья. А когда немцы атаковали, мы вызывали заградительный артиллерийский огонь».
Залог успеха обороны Дома Павлова крылся в этих согласованных, высокоточных артиллерийских ударах. «Враг неохотно прибегал к тяжелым бомбардировкам, – подчеркивает Потанский, – из-за опасности попасть по собственным войскам, расположившимся в соседнем Доме железнодорожников. Как только немцы начинали пехотную атаку и их солдаты показывались из подвалов и с криками бежали на нас, мы связывались с артиллерийскими частями на дальнем берегу, и они немедленно открывали огонь по наступавшему на нас врагу. Я сидел на крыше дома и смотрел, где взрываются наши снаряды, чтобы корректировать артиллерийский огонь. Я мог даже определить это по звуку свистевшего в воздухе снаряда. Наши минные поля и точный артиллерийский огонь не давали немцам подавить нас скоплением танков, и мы могли наносить серьезные потери их пехоте».
Советские источники исключают корректировщиков артиллерийского огня из официального списка защитников дома. Однако без них успешная оборона Дома Павлова представляется немыслимой.
В одной из схваток четыре танка вышли на площадь, но русские бойцы поднялись на четвертый этаж, что было выше угла подъема танковых пушек. Точный выстрел из противотанкового ружья вывел из строя один из танков. На немецкую пехоту обрушился пулеметный огонь, и остатки нападавших были вынуждены отступить. Выглядит заманчивым показывать отчаянный вызов, брошенный защитниками дома, именно в таком ключе, однако их оборона не состоялась бы без артиллерийской поддержки. Защитникам дома настолько не хватало боеприпасов, что без действий артиллерии массированные атаки неизбежно вытеснили бы их из дома. «Я слышал приведенный выше рассказ от самого Павлова, – рассказывает Анатолий Козлов. – Он выглядит складно, и я не сомневаюсь, что нечто подобное действительно произошло. Однако без остальных подробностей он кажется не совсем достоверным с военной точки зрения».
Артиллерийская поддержка была жизненно важна для войск. Во время битвы Чуйков наградил Потанского медалью, признавая его заслуги: «Я был вызван ночью на армейский КП вместе с моим товарищем, который также был наводчиком в Доме Павлова. Чуйков хотел лично поблагодарить нас обоих. Но для этого нам требовалось предпринять опасное путешествие. Мы вернулись на мельницу и стали двигаться вдоль речной набережной. Неожиданно вспыхнула осветительная ракета, немцы увидели нас и открыли минометный огонь. Мы оба вжались в землю. Слева от меня взорвался снаряд и обдал грязью. Я приподнялся и позвал товарища: «Вставай, пойдем!» Но он не сдвинулся с места. Вся левая часть его туловища была разворочена осколками. Наконец я достиг КП и доложил дежурному гвардейцу о своем прибытии. Меня провели к Чуйкову. Он посмотрел на меня и спросил: «А где другой парень?» Я сказал ему, что он был убит. На секунду Чуйков запнулся, слова дались ему с трудом. «До чего жаль, до чего жаль!» – повторил он и посмотрел мне прямо в глаза. И я почувствовал заключенный в нем невероятный боевой дух, он был почти осязаем, казалось, до него можно было дотронуться. «Спасибо, – сказал он просто, вручая мне медаль. – Спасибо за твою отвагу».
Дом Павлова не был отдельным укреплением, удерживаемым небольшим дерзким гарнизоном. Он был опорным пунктом, входившим в общую систему обороны. Гарнизон выполнял роль центра штурмовых групп. Бойцы не только защищали дом, но также атаковали соседние немецкие бастионы, такая тактика была предусмотрена приказом номер 179. Линия обороны была усилена системой минных полей, колючей проволокой и артиллерийской поддержкой с восточного берега.
Решение Чуйкова оставить тяжелую артиллерию на дальнем берегу Волги начало приносить свои плоды. «Одних пулеметов и противотанковых ружей было явно недостаточно, – подчеркивает Потанский. – В иные дни немцы ходили на нас в атаку по десять-двенадцать раз. Без артударов мы потеряли бы дом».
Повседневная жизнь
Потанский вспоминает: «Мы разделили свои обязанности в доме: пока одна группа из тридцати-сорока человек дежурила, ожидая немецкой атаки, остальные собирали древесину на дрова или готовили пищу. Когда я не корректировал стрельбу артиллерии, то продолжал высматривать врага вместе с остальными солдатами. Я занимал ту же господствующую позицию, что и Павлов. Мы вместе бросали гранаты и ели из одного котелка. Мы постоянно пребывали в напряжении. Вокруг нас постоянно гремел грохот орудий, и малейшее затишье выдавалось крайне редко. Нам оставалось только шутить, что если мы хоть на минуту присядем, чтобы закурить сигарету или выпить чаю, то враг сразу кинется в атаку». «Лестница оставалась цела, – продолжает Потанский. – Но пользоваться ею более-менее безопасно можно было только ночью. Тогда мы искали в пределах дома то, что могло нам пригодиться. В подвале у нас была печка-буржуйка и несколько матрасов. Мы все делали там: мылись, кипятили воду в большом металлическом котле, подогревали нашу еду – как правило, концентрированные супы. Нам приходилось никогда не терять бдительность: если мы спали, то никогда не снимали сапог. Нам с трудом удавалось перекинуться парой слов, но при этом у нас было ощущение, что мы хорошо знаем друг друга. Все были равны в доме. Мы выполняли одинаковые задачи, и никто не выпячивал свое звание. У нас было невероятное чувство товарищества».
«В редкие передышки, – вспоминает Илья Воронов, – мы собирались вместе и повторяли слова, которые для нас стали почти молитвой: «Мы не позволим им прорваться».
Песни защитников дома
Когда бойцы осматривали дом, то они нашли граммофон, но к нему была только одна пластинка. Она казалась несовместимой с той ужасной битвой, которая происходила вокруг. Это была неаполитанская ария о любви. Потанский вспоминает: «Один из наших ребят перевел отрывок из нее: «Девушки, скажите подружке, я не сплю ночью, я думаю о ней». Сначала мы переглянулись, а потом нам пришло в голову, что это великолепная песня, чтобы играть ее немцам! Нам часто «не спалось» по ночам, но после тяжелых немецких атак мы всегда включали граммофон на полную громкость. Это стало нашим ритуалом».
Потанский продолжает: «Когда мы начали ставить эту песню, кое-что изменилось. В коротких промежутках между боями мы стали собираться вместе и петь старинные русские песни, романсы и, конечно, «Катюшу». Это очень помогало нам. Мы забывали, что смерть караулит нас, и воспревали духом! Это было нашим средством собраться с силами!»
Пение в Доме Павлова восхищало защитников Сталинграда. «Все наши войска начали чуть ли не соревноваться, кто лучше поет, в перерывах между боями, – рассказывает дочь Родимцева Наталья. – Бойцы брали известные мелодии и придумывали к ним слова о борьбе с фашистами».
Здесь хочется привести одну из подобных песен, суровый лиризм которой полон убежденности в победе над врагом: