Бойцы 193-й дивизии начали рассредоточиваться среди сталинградских руин. Их командир следил за продвижением с верхнего этажа Дома специалистов. «Через некоторое время мои глаза привыкли к темноте, – продолжал Смехотворов. – Я начал различать соседние здания и мог определить, куда движутся мои бойцы по вспышкам огня из оружейных стволов, которые время от времени мелькали в ночи».
С первыми лучами рассвета волжский туман рассеялся, и перед Смехотворовым промелькнула сцена мрачной красоты. Он увидел руины заводского района и на его окраинах огороды, поля, перелески. Но вскоре он услышал медленные раскаты артиллерийских орудий противника. Он взглянул на часы. Было ровно 8.00. «В грохот канонады вторгается ровный, унылый гул авиационных моторов. «Юнкерсы» – около 100 машин – зависают над нами, черные шарики бомб срываются у них из-под брюха. И начинается!
Ливень бомб, снарядов, мин плотно накрывает поселок. Все горит, рушится. Облако кирпичной и песчаной пыли, дым, копоть, сомкнувшись, накрывают кварталы. Где-то внутри гремят взрывы. Они выбрасывают в поднебесье снопы искр, фейерверки пылающих головешек». К Смехотворову прибежал посланник от Нестеренко и доложил: «Танки, пехота противника накапливаются в роще напротив нас. Просим помочь огнем».
Таким было вступление 193-й дивизии в Сталинград. Смехотворов вел упорную борьбу, чтобы оттеснить немцев назад: «Враг бросил все против нас. Фашисты были решительно настроены захватить рабочий поселок и завод «Красный Октябрь» и достигнуть Волги. Они шли на нас огромными скоплениями пехоты и танков, пока их авиация группами от двадцати до тридцати самолетов непрерывно бомбила нашу передовую и районы снабжения. От непрекращающихся взрывов бомб и снарядов все дрожало и рушилось. Поселок был охвачен огнем, и казалось, что сама земля тряслась и горела».
Чуйков отдавал дань заслугам командира 193-й дивизии: «Даже в самые тяжелые дни боев не было случая, чтобы Федор Никандрович проявил хотя бы малейшее малодушие или растерянность. Его ровный и спокойный голос и поныне звучит в моих ушах. В дни, когда сотни бомбардировщиков и пикировщиков висели над дивизией, когда тысячи мин и снарядов врезались в землю, обороняемую частями дивизии Смехотворова, когда воздух сотрясался от взрыва бомб и снарядов, когда в телефонной трубке слышен вой сирен фашистских пикировщиков, Смехотворов, казалось, был еще спокойнее».
Подобное спокойствие было жизненно важным, поскольку ситуация в этом секторе фронта была отчаянной. Независимо от силы немецкого натиска его требовалось сдержать. Смехотворов признавал, что 28 сентября понесенные потери были столь высоки, что русские «стрелковые и танковые части больше не могли удерживать неразрывную линию обороны». За следующие сутки все три командира полков 193-й дивизии и, кроме того, три комбата погибли в боях. И тем не менее в гуще этой мясорубки немецкое наступление было остановлено. В 19.30 28 сентября Чуйков издал отчаянный приказ: «Каждому солдату должно быть разъяснено, что армия сражается на своем последнем рубеже обороны. Дальше отступать некуда. Обязанность каждого солдата и командира – удерживать свой окоп и позицию. Ни шагу назад!»
Немцы продолжали бешеный натиск. Дивизия Смехотворова прибыла в Сталинград в составе 5000 человек, но к 1 октября в ней оставалось лишь 600 бойцов. Истерзанные в боях солдаты Красной Армии каким-то чудом собрали волю, чтобы отбросить врага назад. В этой отчаянной ситуации подробности подвига Михаила Паникахи начали распространяться среди защитников Сталинграда. Мережко вспоминает: «Эта история сначала передавалась из уст в уста, затем я прочитал о ней в нашей армейской газете. Вскоре после этого появились листовки. Чувствовалось, что героизм Паникахи олицетворил в себе дух приказа Чуйкова: твердо стоять под мощным натиском немцев, не считаясь с ценой, – стоять насмерть».
Боязнь танков
Подвиги были необходимы, чтобы пробуждать мужество в душах рядовых солдат. История Паникахи оказалась столь влиятельной, потому что бойцы, сражавшиеся в Сталинграде, могли представить себя на его месте в последние моменты его жизни, когда немецкие танки были прямо перед ним, утюжили его траншею, прокручивались над ней и затем ехали обратно, хороня защитников заживо. С этого момента каждый в армии знал, что означает боязнь танков. «Я вынужден согласиться, что на этом этапе битвы наши солдаты по-настоящему боялись немецких танков, – признает Мережко. – Мы не думали, что у нас есть хорошие способы их уничтожать. Наша тяжелая артиллерия была на другом берегу реки. У нас были противотанковые орудия и противотанковые ружья с длинными стволами по два-три метра [14,5-миллиметровое противотанковое ружье ПТРФ], которые были эффективны только против легких танков. Наши противотанковые гранаты были тяжелыми, их было непросто бросать из окопов, поэтому радиус их действия оказывался всего лишь в районе 15–20 метров. Бутылки с зажигательной смесью было тяжело использовать должным образом. Их удавалось метнуть и на 20–25 метров, но сделать это было очень тяжело. Когда у нас стало больше опыта ближних боев, мы стали придерживать огонь, дожидаясь, пока они подойдут ближе. Но представьте, каково было ждать, когда огромный танк с грохотом идет на тебя…»
Алексей Волошин из 10-й дивизии НКВД говорит просто: «Мое сердце падало, когда немецкие танки наступали на нас, но я должен был не открывать огонь, выжидая, пока они подойдут ближе. Я не мог показать своим бойцам, что я испуган. Но я более-менее приходил в себя, только когда танк был подбит и объят пламенем».
Виктор Каташев из 193-й дивизии вспоминает, как немецкие танки атаковали столовую завода «Красный Октябрь»: «С запада неожиданно появилось облако пыли. Фашистские танки приближались, позади них шла пехота. Несколько танков повернулись и пошли прямо на нас. Очень тяжело описать чувства бойцов в подобные моменты. В воздухе разносится непрерывный грохот, земля кажется живой и стонущей. На ходу танки стреляли из всех орудий и пулеметов, какие на них были. Рядом с нами взрывались снаряды и мины так, что вверх взмывали огромные комья земли. Все вокруг было наполнено свистом, ревом и воплями. Тысячи осколков и пуль разрезали воздух».
Каташев восстанавливает в памяти отдельные моменты той страшно напряженной битвы: заканчивалась пулеметная лента, воздух был наполнен смрадом от взрывавшихся снарядов, танки вели огонь по окопам, и бойцы бросали в них последние противотанковые гранаты. Им катастрофически не хватало боеприпасов, но группа бронебойщиков из соседнего батальона подоспела им на выручку, и атака была отбита. После нее осталось множество убитых и раненых.
Однако никто не пришел на помощь Михаилу Паникахе и его товарищам. Мережко продолжает: «Каждый из нас мог поставить себя на место Паникахи, оставшегося без боеприпасов и схватившего две бутылки с зажигательной смесью. Он высунулся из окопа, и, как считается, немецкая пуля разбила одну из его бутылок так, что горючая смесь вылилась прямо на него. Если быть откровенным, скорее всего, она пролилась просто из-за того, что он наклонил бутылку: многие из них были скверно сделаны, и несчастные случаи периодически происходили. В степи мы потеряли двух человек, которые загорелись от просочившейся зажигательной смеси: ее невозможно было потушить».
Это была страшная смерть. Но образ Паникахи, охваченного огнем, но при этом наступающего на врага, захватил воображение армии. «И все увидели, как горящий человек выскочил из окопа, подбежал вплотную к фашистскому танку и ударил бутылкой по решетке моторного люка, – вспоминал Чуйков. – Мгновение – и огромная вспышка огня и дым поглотили героя вместе с подожженной им фашистской машиной».
Это казалось практически невероятным. «Мы размышляли о том, сколь огромная сила воли нужна, чтобы совершить подобный подвиг, – рассказывает Мережко. – Подобное тяжело представить, но Паникаха сделал это. Его отвага воодушевила наших солдат».
Сломанная цепь командования
Отчаянный героизм Паникахи становится еще острее, если учесть тот факт, что его 833-й полк долгое время не имел должного руководства. 1-й батальон, в котором состоял Паникаха, был брошен против наступающих немцев без каких-либо приказов и инструкций. Его солдаты, предоставленные самим себе, вскоре были оттеснены назад. Что же пошло неправильно?
Руководство с передовой – кредо русских в Сталинграде – несло невероятный риск. В период интенсивных боев командир полка, находившийся в абсолютной близости к врагу и зачастую сражавшийся на передовой, становился ужасно уязвимым. В течение дня полк Паникахи потерял три командных пункта. Они размещались один за другим в различных местах и оказывались быстро уничтоженными немцами.
883-й полк был переправлен в Сталинград столь спешно, что некоторые ключевые части, включая его разведывательный и инженерный отряды, остались на дальнем берегу Волги. Командный пункт размещался поспешно, без надлежащих приготовлений. Немецкие ответные удары оказывались безошибочными. 28 сентября полковой КП попал под плотный огонь. На следующий день он был перемещен и тут же оказался под огнем минометов противника. Восемь человек из состава штаба были убиты, включая командира полка капитана Настенко. Комиссар принял командование, и КП был снова перемещен. Но тут же огонь немецкой артиллерии, убив комиссара, уничтожил новый командный пункт. Какая бы то ни было связь с батальонами полка была утрачена. Утром 30 сентября прибыла замена. Новый командир полка капитан Мартинов попытался перенести командный пункт на другое место. Но враг немедленно нанес удар, и Мартинов погиб от ранений.
«После того как в третий раз был уничтожен наш командный пункт, – мрачно отмечает полковой журнал, – он был перемещен в подвал рабочего клуба». Но эффективного командования в полку по-прежнему не было. Его новый командир подполковник Панчин вместо этого ударился в пьянство. 2 октября он был найден в подвале в невменяемом от выпитого состоянии. «Панчин не смог проявить себя руководителем, – лаконично сообщает журнал, – и потерял контроль над полком из-за своей безответственности и пьянства».