Паулюс собрал превосходящие силы в попытке окончательно уничтожить Орловский выступ. На его защитников со всех сторон наступало несколько немецких дивизий. 1 октября остатки бригады Андрющенко оказались полностью окружены. Их положение было совершенно безнадежным. В бригаде осталось всего пятьсот солдат, и им отчаянно не хватало боеприпасов. Но эти бойцы продолжали сражаться еще неделю, привязав к себе мощную группировку вражеских танков и пехоты в решающий момент битвы.
Мережко рассказывает: «Фашисты атаковали Андрющенко с севера, запада и юга. Они обладали подавляющим преимуществом в танках и в пехоте и почти безраздельно господствовали в воздухе. Бои были крайне кровопролитными. Паулюс начал штурм 29 сентября, ожидая, что сумеет быстро покончить с выступом и развернуть войска перед Тракторным заводом. Если бы ему удалось сделать это раньше, чем у нас появилась возможность ввести пополнения, я не думаю, что мы смогли бы удержать линию обороны. Но небольшая группа защитников Орловки смогла продолжать сопротивление около десяти дней, не позволив врагу достигнуть Тракторного завода ранее 7 октября. К этому времени у нас появилась свежая дивизия, 37-я гвардейская генерала Жолудева, которая встала у них на пути. В этот критический момент нас спас героизм бригады Андрющенко».
Несколько бойцов из бригады Андрющенко в конце концов вырвались из окружения и смогли вернуться в Спартановку. Превосходящие силы немцев, вопреки всем вероятностям, не смогли добиться ожидаемого результата.
Баланс сил
Смелость Андрющенко и его бойцов выиграла Чуйкову драгоценное время. «Паулюс дорого заплатил за свой план уничтожить выступ одним ударом», – с мрачным удовлетворением отмечал командующий 62-й армией. Тем не менее 3 октября 1942 года советская газета «Красная Звезда» предостерегала: «Враг подтягивает все больше пополнений к Сталинграду, и его давление возрастает с каждым днем. Наступил самый решительный этап битвы. Наши бойцы должны держаться до конца, им больше некуда отступать».
В верхней части газетного листа цитировались слова русского военачальника Александра Суворова: «Делай на войне то, что враг считает невозможным».
Бои становились все более жесткими, поскольку солдаты с обеих сторон понимали, что стоит на кону. 10 октября обер-лейтенант немецкой армии К. Х. Шумахер писал в Германию, выражая соболезнования вдове недавно убитого солдата из его батальона: «Здесь, на подступах к Сталинграду, бои стали особенно кровопролитными. Но мы все убеждены в необходимости этой борьбы, мы все знаем, что наши люди не будут свободны, пока большевизм не будет глубоко похоронен».
12 октября артиллерист Красной Армии Николай Данилов писал своей возлюбленной, Марии: «Бои здесь еще ожесточеннее, чем раньше. Но я думаю, что полное поражение немцев случится именно здесь… Каждый день мы истощаем жизненные силы врага. Вчера я шел вдоль передовой, пытаясь сформулировать, как складываются вещи. Со мной были замечательные парни. Они сражаются так отважно. Мы все хотим удержаться в этом городе Сталинграде. Это так много для нас значит».
Теперь немцы мрачно признавали стойкость защитников Сталинграда. Их предыдущие попытки взять город потерпели поражение. Наступление, начавшееся 14 сентября, с самого начала заглохло. Дальнейшие атаки превосходящими силами 22 и 27 сентября отбросили русских назад, но не оказались решающими. В течение следующих дней немцы столкнулись с решимостью и волей к сопротивлению, которой они не ожидали. И теперь они обрушили на нее всю свою мощь. Ганс Мирочински, солдат 295-й дивизии 6-й армии, говорил откровенно: «Впервые русские внушили нам уважение. В сентябре их положение выглядело безнадежным, но они решительно взяли себя в руки».
Выражаясь стратегическими терминами, немцы теперь были вынуждены пойти на серьезный риск. Убрав столь значительное количество войск с фланговых позиций на Дону в Калмыцкой степи, они становились уязвимыми для контратаки. Наиболее компетентный командующий Вермахта Манштейн выделяет опасность их позиции, отмечая, что они излишне положились на более слабые армии союзников Германии: «Главная ударная сила группы армий «Б» – 4-я танковая и 6-я армии – теперь увязла в боях в районе Сталинграда и в самом Сталинграде. Оборона же глубокого северного фланга этой группы в районе реки Дон была поручена 3-й румынской, одной итальянской и одной венгерской армиям. Гитлер должен был знать, что даже за Доном армии союзников не будут в состоянии противостоять серьезному советскому наступлению. Сказанное относится и к 4-й румынской армии, которой он доверил защиту правого открытого фланга 4-й танковой армии [на юге]».
Время теперь решало все. Как подчеркивал Манштейн, попытка взять Сталинград в данном сражении, когда фланги оставались столь слабыми и растянутыми, «была на определенный, непродолжительный период времени, видимо, допустима». Паулюс должен был быстро достигнуть результата и сразу вернуть танковые дивизии на прежнее место, как мобильный резерв. Все зависело от того, сколь долго смогут продержаться защитники города.
Паулюс начал развертывать войска для этого крупнейшего из до сих пор предпринимавшихся штурмов города. Чуйков подсчитывал, что на него должно было обрушиться девять немецких дивизий с общей численностью около 90 000 бойцов при поддержке 2000 орудий и минометов и более трехсот танков. Его собственная армия была усилена в начале октября. 39-я гвардейская дивизия генерала Гурьева заняла позиции позади истерзанной в боях 193-й дивизии Смехотворова на заводе «Красный Октябрь», 308-я дивизия Гуртьева переместилась на завод «Баррикады», а 37-я гвардейская дивизия Жолудева заняла Тракторный завод. Но эти дивизии были истощены в боях первой недели октября, и Чуйков оставался не уверен, обладает ли он достаточным количеством людей, чтобы противостоять новому натиску.
Общая численность 62-й армии в этот критический момент обычно оценивается как 50 000 бойцов и 80 танков, что давало немцам почти двукратное преимущество в пехоте и четырехкратное в танках. В действительности положение защитников города было гораздо хуже. «Вышеназванная численность войск на этот период значительно раздута и вводит в заблуждение, – говорит Мережко. – Когда Паулюс предпринял свою крупнейшую атаку против нас в середине октября, у него было в пять-шесть раз больше пехоты и в двенадцать раз больше танков».
Многие из новых дивизий достигли Чуйкова с некомплектом личного состава. 39-я гвардейская дивизия Гурьева переправилась в Сталинград 1 октября лишь с 3800 бойцов, что составляло треть от полного комплекта, в 308-й дивизии Гуртьева было еще меньше солдат. Силы армейской 23-й танковой бригады, составлявшие, согласно записям, восемьдесят один танк, фактически сократились до тринадцати боеспособных танков и еще восьми, которые можно было использовать как неподвижные огневые точки. Когда посланная для усиления 84-я бригада переправлялась через Волгу, выяснилось, что все входившие в нее тяжелые танки, включая «Т-34», оказались слишком велики для речных барж, и их пришлось оставить на дальнем берегу. Вдобавок ко всему существовало немецкое воздушное превосходство, которое Чуйков метко назвал «непобедимой козырной картой в атаке».
62-я армия могла бы располагать и большими силами. Но руководство Сталинградским фронтом экономно придерживало дивизии и поставки обеспечения в надежде на последующее контрнаступление в ноябре. Однако, как Чуйков многократно подчеркивал в частных разговорах, «если бы немцам на этом этапе удалось прорваться и столкнуть защитников города в Волгу, контрнаступления не последовало бы. Психологический эффект от потери Сталинграда был бы катастрофическим».
Военный историк Стефан Уолш в своем исследовании «Сталинград: адский котел» дал яркую общую характеристику ситуации: «14 октября 1942 года Гитлер приостановил все немецкие операции за пределами Восточного фронта. С этих пор Сталинград стал целью, по успеху или неудаче в достижении которой оценивались результаты кампании 1942 года… Паулюс знал, что он должен сломить волю армии Чуйкова, поскольку Гитлер был уверен, что поражение под Сталинградом сломит боевой дух Советского Союза. 6-я армия была в одном шаге от того, чтобы сделать решающее усилие и добиться этого, в то время как бойцы 62-й армии Чуйкова находились на пределе человеческой прочности».
Редут Жолудева
37-я гвардейская дивизия генерала Виктора Жолудева занимала особое место в русской линии обороны. Это была сильная дивизия десантников, уверенных в себе и безукоризненно снаряженных, им была присуща и удивительная кастовость, свойственная элитным формированиям. Мережко вспоминает: «Посещение КП Жолудева запомнилось мне больше, чем многое другое. В Сталинграде ничего не давалось легко, но добраться до этого места было невероятно сложным: командный пункт представлял собой нечто вроде редута на самом краю нашей обороны. Жолудев представлял собой харизматичного командира. Он был сравнительно молодым для генерала (ему было около тридцати пяти лет), высоким, стройным, статным и очень смелым. Он всегда оставался спокоен и внушал неподдельное уважение своим людям. Его солдаты стояли с иголочки обмундированные, с десантными ножами на ремнях. У ножа самого Жолудева была черная инкрустированная ручка. Его дивизия произвела тогда большое впечатление. Мы поняли, что такие бойцы будут крайне важны для нас».
37-я гвардейская дивизия с самого начала проявила оперативность и собранность. Когда войска ее 109-го полка достигли Сталинграда поздно вечером 3 октября, они даже опередили намеченный график. Чуйков, Крылов и Гуров спустились к волжской набережной, чтобы наблюдать их высадку. Среди всей этой спешной деятельности один из комбатов, капитан Ткаченко, смотрел на своих бойцов с раздражением. «Почему твои ребята медлят, что-нибудь нужно? – немедленно отреагировал один из группы офицеров, стоявших у переправы. – Я командарм Чуйков. Из какой вы дивизии – из 37-й гвардейской?» – «Да, да, 37-я десантная», – ответил Ткаченко, все еще возмущаясь заминкой. Чуйков, Крылов и Гуров переглянулись и расхохотались. «Десантники, как вы оказались здесь так быстро? Вас что, перебросили на самолете?» – пошутил Гуров. Ткаченко ответил с достоинством: «Да, мы прилетели, но на собственных ногах, спеша дать отпор врагу». Гуров подошел к нему. «Хорошие парни, – сказал он с теплотой, – хорошие парни», – и пожал капитану руку.