Это было тактическим нововведением Чуйкова размещать свои войска столь близко к немецким, насколько это возможно. «Нашим принципом было вцепляться в горло врага, – рассказывает Мережко, – и удерживать его около себя. Только так мы могли выжить». Но когда началась бомбардировка, немцы прибегли к усовершенствованной тактике, поднимая ставки в борьбе. Их самолеты начали бомбить русских с чрезвычайной точностью и меткостью. Майор Хоззел, командовавший немецкими пикирующими бомбардировщиками, описывал их новый метод: «Нам пришлось вести высокоточное бомбометание, чтобы избежать опасности попадания по нашим войскам, продвинувшимся слишком близко к назначенной нам цели. Мы не могли рисковать, осуществляя атаку пикирующими бомбардировщиками с высоты 4000 метров из-за широкого диапазона рассеивания [бомб]. Нам пришлось пикировать под углом, выпуская бомбы прямо над крышами. Мы были вынуждены сбрасывать бомбы на цель, словно отправляли в печь караваи хлеба, когда один самолет ориентировался на другого».
Немцы задействовали специальные тяжелые бомбы, применявшиеся против танков, и устанавливали задержку на взрывателях так, чтобы они успевали пройти через крыши зданий и блиндажей. Хоззел так описывал происшедшее: «Подобно нанизыванию жемчуга на нить, один самолет следовал за другим с интервалом в несколько секунд, сбрасывая бомбы вдоль цели. Ни один из них не промазал».
Эта новая тактика оказалась очень эффективной. Мережко рассказывает: «Немецкая бомбардировка по заводам оказалась абсолютно сокрушительной. На сто метров и дальше от передовой все было разнесено в клочья. Наши позиции пребывали в страшном хаосе: везде были разбросаны кирпичи, балки и фрагменты рельсов».
После полутора часов ужасной бомбардировки немецкие танки и пехота приготовились продвигаться вперед. «Незадолго до 8.00 к нам позвонили из армейского КП, – вспоминает Ракицкий. – На проводе был Мережко. Он предупредил нас, что враг сосредоточился у наших позиций и его атака неизбежна».
Однако среди этого ужаса сохранялась поразительная решимость противостоять врагу. «Камни взрывались от сыпавшихся с неба бомб, – продолжает Ракицкий. – Плавилось железо. Нас окружали огонь и смерть. Немцы не верили, что кто-то сумеет выжить. Но когда враг приблизился, наши бойцы вылезли из блиндажей и укрытий, бросая бутылки с зажигательной смесью и стреляя в них из своих «ласточкиных гнезд».
Это было удивительным моментом. Связь вдоль передовой была нарушена: телефонный кабель был разорван и радиопередатчики не работали, потому что постоянно тряслись от взрывов. Но совершенно спонтанно каждый, кто остался жив, начал ожесточенно сражаться с немцами. «Казалось, что наша оборона была смята, – добавляет Мережко, – но как только их танки и пехота продвинулись вперед, каждый камень, каждая развалина и каждый овраг ожили. Начались страшные бои за Тракторный завод».
Хоззел был в шоке, его бомбардировщики растерли в порошок линии обороны русских, однако продвигающаяся немецкая пехота столкнулась со «свирепыми контратаками, как будто ничего не случилось, как будто мы сбрасывали игрушки вместо бомб».
Первая атака была отбита. Немцы перегруппировались и незадолго до десяти утра атаковали снова. Заработала их тяжелая артиллерия. «Они наступали и наступали, постоянно проверяя на прочность наши линии обороны», – вспоминает Ракицкий. Затем немцы прорвались, их танки «утюжили» окопы. Немецкие пулеметчики просочились в глубь русских позиций. Мощь их атаки была слишком велика. Полковые командные пункты были окружены врагом. Но русские части продолжали сражаться в окружении.
Военные историки разглядели в штурме 14 октября применение грубой таранной тактики. Однако на самом деле немцы готовились к нему с удивительным искусством, нацелив свои силы на ключевые дивизионные командные пункты защитников города и их армейский КП за линией фронта.
Это стало возможным благодаря тщательному перехвату русских радиосигналов. Здесь немцы были на голову выше своих противников в подготовке и знаниях. Руководитель войск связи 6-й армии полковник Вильгельм Арнольд обладал хорошо оснащенной группой радиоперехвата. «Мы использовали мощные радиоприемники для поиска частот русских передатчиков, – отмечает Арнольд. – Однажды определив, мы могли контролировать радиоканалы их армии».
Мережко рассказывает: «Мы неохотно использовали радиосвязь. Немцы обладали возможностями определить место нахождения наших передатчиков и, ориентируясь на них, наносили прямые артиллерийские и авиационные удары. Но 14 октября у нас не было выбора. Телефонный кабель расплавился от бомбардировок, а интенсивность боев не позволяла связистам протянуть его вновь».
Защитники города подготовили резервную систему связи со своими разрозненными силами. «Кабельная связь с нашими частями нарушена, – отмечалось в журнале боев 62-й армии, – поэтому нам пришлось перейти на радиосвязь». Запасные радиостанции были задействованы поздно утром и действовали с восточного берега Волги.
«Управление войсками осуществлялось главным образом по радио: с утра были включены запасные рации, размещенные на левом берегу Волги, – писал Чуйков. – Туда мы посылали свои распоряжения по радио, а оттуда передавали обратно через Волгу на правый берег частям».
Немцы предвидели, что случится подобное. «Впервые за время битвы враг применил против нас бомбы весом в одну тонну, – вспоминает Мережко. – Немцы намеревались сбросить их прямо на наши важнейшие командные пункты».
Вскоре после полудня враг нанес удар. КП 308-й дивизии полковника Гуртьева на заводе «Баррикады» попал под интенсивный прицельный огонь немецких тяжелых и многоствольных минометов. Блиндаж был полностью разрушен. Тринадцать или четырнадцать человек из состава КП погибли, Гуртьев был спасен. В 12.30 пикирующие бомбардировщики атаковали командный пункт Жолудева у стадиона Тракторного завода.
Ракицкий вспоминает: «Наш дивизионный командный пункт был чрезвычайно хорошо защищен. Он размещался в узком овраге, и в него можно было попасть только через глубокую траншею, переходящую в туннель на двадцатиметровой глубине, который вырыли наши инженерные войска. В нем все и располагалось: наш пункт связи, мой оперативный отдел, а ниже их командный пункт Жолудева. Он был хорошо замаскирован против воздушной разведки. Но неожиданно, вскоре после того как наши телефонные линии были нарушены и нам пришлось пользоваться радиосвязью, немецкие пикирующие бомбардировщики начали прицельную атаку по нам. Последним, что мне запомнилось, была упавшая в овраг огромная бомба и последовавший за ней оглушительный взрыв».
Взрывная волна засыпала Ракицкого землей: «После удара и контузии я, наконец, пришел в себя. По счастью, на мне был шлем. Поблизости от меня была лопата, как и у другого парня, заваленного вместе со мной, и мы начали прокапывать выход на поверхность. Мне было слышно, что с другой стороны также копают, и через полчаса мы выбрались наружу. Но Жолудев был засыпан гораздо глубже. Над его блиндажом была гора земли. Их оставалось там пять человек, и мы слышали звуки, по которым можно было понять, что они еще живы. Кто-то нашел длинный кусок трубы, и мы вогнали его под землю, чтобы им поступал воздух. Затем мы все начали копать».
Когда Чуйков услышал, что Жолудев заживо похоронен на своем КП, он отправил группу из армейского штаба ему на помощь. Мережко входил в нее.
«Чуйков отправил всех, кто был в его распоряжении, на выручку Жолудеву, в том числе всю свою роту охраны, – вспоминает он. – Немцы уже бомбили наш армейский КП. И у Чуйкова не осталось никого, кто защитил бы его в случае прорыва немецких пулеметчиков».
Через пять дней и ночей пребывания в адских условиях ниже горящего нефтеперегонного завода Чуйков сумел подобрать другое место для КП. Новый командный пункт находился севернее, позади завода «Баррикады», и был защищен волжской набережной, но немецкая артиллерия и бомбардировщики располагали примерными сведениями о его местонахождении. В 13.10 в дневнике боев 62-й армии появилась следующая запись: «Два блиндажа армейского командного пункта разрушены. Одного офицера присыпало землей, но его ноги остались снаружи. Мы смогли его откопать».
Чуйков вспоминал мрачную картину происходившего тогда: «Командные и наблюдательные пункты полков и дивизий разбивались снарядами и бомбами. Многие командиры погибли. На командном пункте армии погибло 30 человек. Охрана штаба армии не успевала откапывать людей из разбитых блиндажей». Командование 62-й армии все больше теряло контроль над ситуацией. Но в этот критический момент Чуйков отправил остатки роты охраны армейского КП на помощь Жолудеву.
Александр Чуйков рассказывает: «Мой отец вспоминал некоторые душераздирающие эпизоды из того дня с мрачным юмором. Напряжение было поистине невыносимым. Был случай, когда бомба весом в тонну упала около его блиндажа. Прогремел взрыв такой силы, что он потерял сознание. Когда он пришел в себя, то первое время не мог видеть. Он ощущал, что его присыпало землей, и чувствовал запах дыма. Его первой мыслью было: «Я жив!» А второй: «Где-то поблизости есть бутылка водки». Он начал ощупывать пространство вокруг. Неожиданно он услышал голос:
– Что ты ищешь? – Это был Крылов.
– Так, кое-что.
– Ты ищешь водку, – настаивал Крылов.
– Хорошо… да.
– Не трудись, – ответил его начальник штаба. – Я только что ее прикончил».
Вскоре после 15.00 Жолудев, его комиссар Щербина и дивизионный политработник были откопаны. Ракицкий вспоминает: «Было поразительным видеть их выбравшимися живыми наружу. Я хорошо знал Щербину и спросил его, каково им пришлось. Щербина обладал великолепным чувством юмора и всегда старался поднять настроение своим бойцам. Но это стало насущной необходимостью для него, пока они оставались под землей, наполовину похороненные среди обломков.
Жолудев начал терять мужество. «Я не ожидал, что могу погибнуть так, – сказал он, – похороненный в собственном блиндаже». Щербина попытался поднять его дух и возразил: «Сейчас