Долгие годы Куропатков не имел представления о том, что произошло дальше: «Я даже перечитывал записи министра обороны по поводу 62-й армии, но там просто говорится, что утром 7 августа 196-я дивизия прекратила существование. Только в 1982 году, на сороковую годовщину битвы, я встретился с нашим дивизионным политработником, и он мне рассказал о трагедии, происшедшей дальше. Вражеские танки прорвали нашу оборону, и их группа пробилась к нашему КП. Аверин как раз находился там. У него было личное оружие, несколько гранат, один пулемет и небольшое подразделение охраны штаба. Конечно, так не повоюешь против танков. Аверин отдал приказ: «Спасите наше знамя!» И его комиссар обмотал знамя вокруг своего тела. Аверин дал ему пять человек в сопровождение и приказал переплыть Дон со знаменем. После этого комдива больше никто не видел. И все было абсолютно безнадежно, наш фронт распадался. Я совершенно не мог понять, что происходит, и чувствовал себя абсолютно беспомощным и потерянным».
«Русские были повержены в битве на уничтожение, – отмечает Герберт Селле с жестоким удовлетворением. – Враг в дополнение к многочисленным жертвам потерял около 1000 танков и 750 орудий. Более 50 000 бойцов оказались захвачены в плен». Селле вспоминает встречу с Паулюсом, командующим 6-й армией, сразу после такого успеха. Сталинград, казалось, был уже у них в руках. «Армия была полна надежд… Я встретился взглядом с Паулюсом. В его глазах застыл немой вопрос: неужели русские, наконец, действительно исчерпали свои силы?»
Драматическое отступление русских наложило свой отпечаток на Сталинградскую битву. Боевой опыт русских и немцев казался полярным. Но требовавшая мобильности, пространства и скорости война в русской степи, которая идеально подходила для немецких моторизированных частей, сменилась ближними боями среди разрушенных войной зданий Сталинграда. Пока немцы были еще убеждены в своей победе. Когда офицер из штаба Вермахта посетил передовые дивизии в городе в сентябре 1942 года, офицеры рассказывали ему, что сражаются с русскими не на жизнь, а на смерть, но верят, что захватят Сталинград в сжатые сроки.
Обе противоборствующие стороны хорошо изучили друг друга за время отступления русских войск по степи этим летом. В руках у немцев было пять козырей в битве за Сталинград. Разберем их по порядку.
Профессионализм
В 1942 году 6-я армия достигла исключительной высоты профессиональной организации. Красная Армия в Сталинграде не могла и мечтать о подобном. Она пошла другим путем. Ее руководители начали разрабатывать тактики боевых действий, приемлемые именно для такой армии, не пытаясь достигнуть уровня немецких войск.
Немцы были хорошо подготовлены и имели около двух лет уверенного боевого опыта. А какими были русские войска? Тамара Калмыкова, офицер связи 64-й армии, так описывает состояние армейского резерва: «Каким был армейский резерв в 1942 году, те самые армии, которые отчаянно бросили против немцев? Регулярная армия значительно истощилась за время предыдущих боев: многие были убиты и взяты в плен. А в армейском резерве находились добровольцы: юные коммунисты и старики, кто не был призван в начале войны. По большому счету, их формирования с натяжкой можно было назвать армиями или дивизиями, они не прошли даже надлежащей подготовки».
Ситуация усугублялась нехваткой вооружения. Калмыкова продолжает: «Долго ли могло служить противотанковое ружье, если к нему прилагалось только шесть коробок с патронами? Это ничто против двух-трех сотен танков. Поэтому многие солдаты бросались под танки с гранатами. Это было жестом отчаяния. У многих наших частей вообще не имелось надлежащего оружия, только лопаты и ножи».
Контраст между противоборствующими сторонами был разительным. «Эффективность действий немецких войск поражала воображение, – добавляет Калмыкова. – Нас просто изумляло, как они разворачивали свои войска. Приходится признать: они учили нас, как сражаться. И мы многое переняли у них: способы взаимодействия между различными частями, их систему связи, их рекогносцировку и картографию. Захваченные трофеи мы немедленно применяли против врага. Мы даже пользовались их картами!»
Военная машина немецкой армии работала как часы, и Анатолий Мережко признает это: «Немцы делали все в соответствии с планом. На рассвете всегда появлялся их самолет-разведчик. После короткого перерыва в дело вступали бомбардировщики, потом подключалась артиллерия, а затем атаковали пехота и танки. Нам не хватало ни силы, ни организованности, чтобы противостоять им. У нас не было ни танков, ни батарей артиллерийского прикрытия, ни каких-либо других дополнительных сил – только бойцы, состоящие в твоем подчинении, и оружие, которое у них в руках. Казалось, что мы совершенно беспомощны против немцев.
Наши контратаки были безнадежными. Нам давали команду атаковать после того, как нас в течение пятидесяти минут обстреливали немецкая артиллерия и авиация. При этом у нас не было никакой артподдержки, и как бы долго мы ни ждали, наша авиация не появлялась. Красной сигнальной ракетой нам отдавали команду к атаке хорошо укрепленных немецких позиций, по которым не проводилось никакой предварительной огневой работы. Мы крепили к винтовкам штыки и успевали пробежать триста метров перед тем, как фашисты открывали по нам столь плотный огонь, что приходилось отступать на первоначальные позиции. Нас охватывали такое отчаяние и злость, мы были до того растерянными… Снова и снова мы задавали себе вопрос, почему наше Верховное командование не помогает нам успешно бороться с противником».
Отчеты НКВД об июльских боях вполне соответствуют рассказу Мережко. После одного из боев в степи в них появилась следующая запись: «Танковые бригады 23-го корпуса начали атаку, не располагая какой-либо информацией о количестве врага, противостоящего им, при этом недоставало эффективного взаимодействия с пехотой, артиллерией и авиацией. Как результат, наши танки попали в засаду и оказались под огнем немецкой тяжелой артиллерии и атак с воздуха. Наши части были полностью разбиты. Враг продолжил продвижение».
С приближением Сталинградской битвы усиливались настроения отчаяния. Александр Воронов, артиллерист 13-й гвардейской дивизии, так описывает немцев: «Когда мы встречались с ними в городских боях, их дисциплина и организация ошеломляли нас. Мы тащили вручную наши артиллерийские снаряды на позиции. Это тяжелая, изнурительная работа. Затем мы складывали снаряды возле орудий, что было действительно опасно: если враг попадал в орудие, снаряды детонировали. У немцев же все было налажено по высшему разряду. Снаряды к орудиям они доставляли на моторизированных транспортных средствах, что значительно облегчало жизнь солдат. Свой боезапас фрицы размещали в стороне от орудия, снаряды лежали, аккуратно рассортированные по калибрам. Я был изумлен и угнетен разницей между нами».
Воронов делает ударение на том, как все это влияло на настроения бойцов: «Обладая такой превосходной системой обеспечения, в сентябре 1942-го немцы были доподлинно уверены в победе. А наша армия боролась только по обязанности. Мы были крайне ограничены в боеприпасах, и, естественно, это подрывало боевой дух наших солдат».
Чтобы спасти ситуацию, от русских требовалось найти способ спровоцировать сбой в отлаженном механизме немецкой военной машины. Мережко вспоминает: «За время столкновений с немцами в степи мы все-таки нащупали ряд их слабых мест. Их пехота боялась рукопашных и нервничала во время ночных боев. И то и другое мы стали применять в Сталинграде, надеясь, что это дезорганизует врага».
Разрабатывая тактику уличных боев, Красная Армия нашла отличную от немецкой систему и с успехом использовала ее. Эта система требовала от бойцов наличия качеств, изначально присущих русскому воину: стойкости и смелости, умения преодолеть невероятные трудности. Конечно, прошло определенное время, прежде чем такая тактика принесла конкретные плоды. Но уже с первыми успехами новый способ борьбы стал источником огромной гордости защитников Сталинграда. Он изменил психологическую атмосферу битвы, к простым русским солдатам вернулись надежда и вера в себя.
Материально-техническое обеспечение
Материально-техническое обеспечение было жизненно важным для Сталинграда. Немцы заметили еще в степи, что русские не жалеют сил, чтобы обеспечивать достаточное снабжение армии, и это во многом определило немецкую стратегию в кампании. Было ясно, что бои в городе потребуют громадного количества боеприпасов и русские должны наладить снабжение Сталинграда через Волгу. Немецкий оперативный план был хирургически точен: отрезать защитников города от остальных русских армий на севере и юге и непрерывно атаковать переправы через реку с помощью авиации и артиллерии. Благодаря таким мерам можно было рассчитывать, что однажды у русских останется так мало боеприпасов и техники, что они не смогут держать оборону.
Защитники Сталинграда действительно постоянно находились в страхе, что могут остаться совсем без боеприпасов. Отчет НКВД показывает, что в течение 13–15 сентября 1942 года, когда немцы впервые прорвались к городу, наблюдался «катастрофический дефицит боеприпасов». У защищавшей город 62-й армии запаса гранат и орудийных снарядов хватало только на один день уличных боев. К этому добавлялась огромная нехватка патронов: армейские пулеметы нуждались не менее чем в полумиллионе патронов. Переправы через Волгу были плохо организованы и подвергались постоянным бомбардировкам со стороны немцев.
Федор Шатравко вспоминает встречу с только что назначенным командующим 62-й армией Василием Чуйковым в тот период. Шатравко командовал частью так называемой Северной группы, базировавшейся в пригороде Сталинграда Спартановке, и 13 сентября сопровождал своего командира до КП Чуйкова, размещавшегося на Мамаевом кургане.
«Чуйков спросил нас, как обстоят дела, – вспоминает он. – Мы были честны с ним: боевой дух большинства бойцов ужасно упал из-за решительной нехватки техники и боеприпасов. Атмосфера была тяжелейшей».