Онокуни. Несчастный и безумный блюмхен.
— Эй, что-то случилось? — дельфин озадачен. — Ты вроде как расстроена чем-то?
— Ничем я не расстроена.
— Ты, наверное, не веришь мне?
— Почему? Верю. Но можно я пойду?
— Ты не веришь… Я же вижу… Подожди, я тебе покажу кое-что…
Просто наказание какое-то, божья кара!.. Беловолосый Иван реален так, как не был реален еще никто в Елизаветиной жизни. Он реальнее Пирога и Шалимара (теперь и не вспомнить, как они выглядят на самом деле); реальнее Праматери и честного андроида А. А. Уразгильдиевой, реальнее официантов в кафе; реальнее счетов за квартиру и телефон, реальнее двуцветного Ильинского шарфа и Карлушиного аккордеона «WELTMEISTER»; реальнее припаркованных у кафе «Газели» и похожего на крокодила джипа «Infinity». Елизавета в состоянии разглядеть любую, самую мельчайшую деталь его одежды, его лица. На черной ветровке, спрятанной под курткой, написано: «Leon Bourgeois, 84», верхняя пуговица на куртке оторвана с мясом, на правом рукаве — след от широкого мазка белой краской.
У него обветренные губы.
Простенькая серебряная сережка в ухе — в виде кольца.
В режиме самого что ни на есть реального времени он развязывает рюкзак, роется в нем и вынимает потрепанный блокнот.
Не Молескин — другой.
— Вот, смотри! Я рисовал тебя по памяти… — торжественно произносит он. — Я рисовал тебя, видишь!..
Блокнот со слегка пожелтевшими, расслоившимися и кое-где смятыми и надорванными страницами перекочевывает в дрожащие пальцы Елизаветы — его тяжесть хоть и не велика, но тоже вполне реальна. Она видит себя, никаких сомнений быть не может. На целых двух набросках. На трех. На трех и еще на одном, он лежит отдельно, в самом конце блокнота. И он — самый удачный, самый лучший. И даже на нем Елизавета вовсе не красавица, как декларировал инопланетный дельфин.
Она не красавица, но что-то такое в ней есть. Что-то, что-то… что-то, что позволяет перепуганным мальчикам и девочкам доверять ей свои маленькие руки, свои ладони. Но тогда, три года назад… или чуть больше… ничего такого не было и в помине. А он увидел ее такой, какой не видел еще никто. Не хотел видеть. Это потом появились Праматерь Всего Сущего, Илья и все остальные.
Но он был первым, инопланетный дельфин.
И если этого никогда и нигде не случалось, то как объяснить наброски? Она сошла с ума — вот и все объяснение.
— Теперь ты видишь? Теперь ты веришь мне?
— Да.
Елизавета — сумасшедшая. Но она скорее чувствует себя несчастной, чем сумасшедшей. В висящем на противоположной стене зеркале отражается его светло-голубая джинсовая куртка и торчащий над воротом капюшон. Если бы там была пустота и Иван скромно признался, что он вампир, — ей стало бы легче. Ведь она перечитала массу литературы о вампирах, пересмотрела массу фильмов, и нашла Гэри Олдмэна в роли Дракулы привлекательным не хуже Венсана Переса. И даже пускалась в праздные рассуждения относительно того, смогла бы она полюбить вампира или нет.
Теперь Елизавета знает точно: ни за что на свете она не полюбила бы вампира. А также китайца, араба, ВИЧ-инфицированного и прочих, прочих, прочих.
Единственный, кого она могла бы полюбить по-настоящему, стоит сейчас перед ней. И совершенно неизвестно, существует он на самом деле или нет.
Елизавете нужен взгляд со стороны. Как можно более циничный, приземленный, рациональный. Взгляд Пирога, взгляд Шалимара. Жаль, что Шалимар не пришла, пропустив тем самым календарную встречу. Жаль и в то же время хорошо, что она не пришла. Просто расчудесно! Ведь если инопланетный дельфин все же существует и Шалимар увидит его — она не удержится от дешевого флирта с таким ослепительным красавцем. И он конечно, поведется, напрочь позабудет о Елизавете и переключится на сексуальную цыпочку Шалимара. Как это она говорила когда-то? — Если бы у Лайзы кто-то возник… минут эдак на десять… То на одиннадцатой он бы переметнулся ко мне.
Даже на пятой. Даже на третьей. Такая она — Шалимар. И хорошо, что она не пришла.
ОНА ПРИШЛА.
Спустя полтора часа после назначенного времени. Вот сука!
Сука-сука-сука!..
Стоит всего в метре от Елизаветы. В новой, ослепительной стрижке. С выкрашенными в медный цвет волосами. С фигурой, которую просто подмывает запихнуть в деревянный нужник, — такая она безупречная. С шеей, которую можно завязывать на бант, — такая она длинная. С макияжем, который хочется немедленно размазать половой тряпкой, — такой он идеальный. От Шалимара пахнет охренительными духами, вернее — воняет, вернее — разит. О-о, чтоб ты сдохла, Шалимар! Чтоб ты сдохла! И не сейчас, а пять минут назад, так и не зайдя в кафе!.. Синхронно попала под колеса «Газели» и джипа «Infinity», и они раздавили тебе черепушку колесами и порвали колготки бампером!.. И на похороны меня не жди, Шалимар, чтоб ты сдохла!..
Реакция Шалимара пока неясна.
Она лишь слегка приоткрыла рот, облизывает губы кончиком языка и улыбается.
— Приветики! — наконец говорит Шалимар, подходя поближе. — Извини, я опоздала.
— Ничего. Если честно, я уже собралась уходить.
— Лучше поздно, чем никогда. Я же пришла. Ну, не дуйся.
— Я не дуюсь. Мне действительно пора.
— Опять поплывешь в свой хоспис, к вонючим мертвецам?
— Они не мертвецы.
— Почти что мертвецы. По-моему, у тебя не все дома, Лайза.
Вот оно, началось! Неизвестно, сколько простояла Шалимар в отдалении, наблюдая за Елизаветой. Наблюдая, как Елизавета обращается к невидимому собеседнику, говорит с ним о чем-то, жестикулирует, совершает пассы руками. Берет в руки несуществующие предметы, делает вид, что внимательно рассматривает их, — это и называется «совершать пассы руками».
Господи, ну почему так?! Почему она сумасшедшая? Почему, как только в ее жизни появился кто-то, так ей необходимый, — сразу оказывается, что он всего лишь призрак.
Фантом.
— …И выглядишь ты ужасно… — что это за стих сошел на Шалимара? Давненько она не тыкала Елизавету носом в ее недостатки и несовершенства. А сейчас прямо с цепи сорвалась. Не унять.
— Выгляжу, как обычно.
— Понятное дело, почти что мертвецам все равно, кто там с ними рядом. Они больше о душе думают. Но ты-то не только с ними бываешь…
Ну да. Еще и с тобой, Шалимар. И с инопланетным дельфином. Он стоит совсем рядом, переводит взгляд с Шалимара на Елизавету и обратно. Инопланетный дельфин такая же реальность, как и Шалимар. Тени на их лицах распределены одинаково, никто не очерчен резче, никто не очерчен слабее, как же она несчастна!..
— Вы простите, что я так наехала на Лайзу… То есть — на Елизавету. Но я ее близкая подруга, и Лайзина судьба мне не безразлична.
— Мне тоже.
Вот теперь Елизавете точно начинает казаться, что она сошла сума! Шалимар разговаривает с дельфином, а дельфин разговаривает с ней!!! Одно из двух: либо дельфин существует, либо не существует ни его, ни Шалимара. И они ведут беседу исключительно в Елизаветиной башке, там же находится кафе, официанты, посетители и припаркованные автомобили за стеклами. Но это уж слишком многоступенчатый и сложносочиненный бред — даже для путаной Елизаветы.
Нужно принять очевидное (инопланетный дельфин реален, реален!) и перестать париться по поводу этого никогда и нигде не случалось.
Случалось.
Случилось.
— Что же ты не представишь нас, Лайза? Совсем одичала?
— Да, конечно. Это моя подруга Шалимар… э-э… Ольга. А это — Иван. Иван — художник.
— Вот прямо настоящий художник? — губы Шалимара мокро блестят.
— Оформитель. Я оформляю витрины, — губы Ивана — сухие и обветренные.
— Значит, вы дизайнер. И давно вы знакомы с Лайзой?
— Шалимар! — Елизавета умоляюще прижимает руки к груди. — Ну что ты устраиваешь допрос человеку? Уймись, пожалуйста.
— Ничего, все в порядке, — снисходительно улыбается Иван. — Мы знакомы давно.
— Вот как? — Шалимар озадачена. — А она ничего о вас не говорила.
— И правильно делала, что не говорила… — нервы Елизаветы на пределе. — Тебе только скажи что-нибудь.
— Скрывала вас… — Шалимар обращается напрямую к инопланетному дельфину, игнорируя Елизавету. — И я ее понимаю. Такого красавчика нужно держать подальше от подруг. Уведут обязательно. Я ее понимаю, да. Но нет ничего тайного, что не стало бы явным. Вы согласны, Иван?
— Глупо спорить с очевидным.
— И вы… встречаетесь? —
вопрос адресован Ивану. Он, конечно, скажет правду («нет, мы не встречаемся»), — и почему эта правда неприятна Елизавете? Неприятна и все тут. «Нет, мы не встречаемся» будет означать, что он свободен, и Шалимар может смело ввязываться в борьбу за самца.
Елизавета не собирается бороться ни за какого самца, она сама — свободный человек.
— Нет, мы не встречаемся. Мы просто… друзья, — говорит она Шалимару.
— Прекрасная новость. Тебе действительно пора, Лайза? — Шалимар сама кротость.
Если Елизавета проблеет «нет» — получится откровенная лажа, ведь пять минут назад она настаивала на том, что должна уйти. Елизаветино «нет» будет выглядеть мелочно и недостойно, как будто она испугалась, что инопланетный дельфин переметнется к Шалимару и решила проконтролировать ситуацию.
Контролировать ситуацию больше невозможно.
— Я пойду. Всем пока. Хорошего вечера. Удачной охоты.
Ну и плевать, плевать, убеждает она себя, толкая дверь кафе. Плевать, но лучше бы инопланетный дельфин существовал только в ее воображении, лучше бы параллельные реальности никогда не пересекались, хотя Илья и утверждал обратное.
Тогда бы ей не было так больно, как больно сейчас. Счастье было ярким, но недолгим, как выражается Праматерь. Но кто сказал, что ты создана для счастья, Элизабэтиха, рикиси Онокуни? Ты создана для того, чтобы маленькие испуганные дети брали тебя за руку. Разве не в этом твое предназначение?