елением в мгновение ока делали голос демонического народного трибуна доступным для миллионов и миллионов фанатических приверженцев, сомневающихся и противников. Тот же Гитлер инстинктивно стремился использовать эти средства для ведения войны против той «еврейско-азиатской державы», в которой он видел своего главного врага и уничтожение которой должно было превратить Россию в «немецкую Индию»[61]. Постепенно, под влиянием безудержной лести со стороны таких людей, как рейхсмаршал Геринг или фельдмаршал Кейтель, Гитлер окончательно вообразил себя военным гением и перестал доверять поучающим или холодно-замкнутым генералам Генерального штаба, таким как Гальдер или даже Паулюс, он не доверял старым аристократам из среды армейских генералов и, не зная меры, использовал – ибо ему была напрочь чужда духовная самодисциплина – технические возможности связи для того, чтобы лично и непосредственно вмешиваться в руководство войсками. Паулюс в своих записках констатирует полную несовместимость этого подхода с традиционной тактикой поручительного командования[62].
Прямое вмешательство Гитлера в руководство боевыми действиями усилилось, когда он в августе 1941 года в результате конфликта между (ОКХ) Верховным главнокомандованием сухопутных сил и (ОКВ) главным командованием вермахта относительно целей второй фазы Восточной кампании одержал полную победу над генералами. Было принято решение не продолжать начатое в хорошем темпе наступление на Москву, а сосредоточить усилия на южном фланге, на Украине[63].
Влияние Гитлера продолжало усиливаться, когда закончилась крахом слишком поздно начатая и слишком рано объявленная победоносной операция «Тайфун». Командующие группами армий и отдельными армиями оказались в сильной зависимости от Гитлера, который запретил самостоятельные местные или стратегические отступления. Фюрер, находившийся в «Вольфсшанце» («Волчьем логове»), сохранил за собой полномочия распоряжаться резервами, решать вопросы о дислокации соединений и частей вплоть до полка, а также решать вопросы об использовании и вводе в бой прибывающих из других регионов Европы пополнений. Вскоре обстоятельства сложились так, что даже вопросы об использовании пехотных батальонов и батальонов тяжелых танков решались в ставке фюрера. Проводная и беспроводная связь стала небывалым соблазном для этой бесшабашной головы.
Ко всему этому добавился еще один неприятный момент: в дивизиях, корпусах, армиях и группах армий возникло иногда верное, а иногда неверное, но вполне естественное впечатление: «сверху» отдают холодные и бессердечные приказы. Во-вторых, есть большая разница, отдает ли главнокомандующий жесткие приказы, требующие самопожертвования от целых соединений, приказы, требующие даже жестокости, анонимно по проводам, или эти приказы, как в старину, передаются по эстафете от человека к человеку лично подчиненным командирам или их адъютантам, когда люди смотрят друг другу в глаза среди рвущихся снарядов, сидя на разгоряченных лошадях перед командным пунктом на господствующей высоте – в соответствии со старыми добрыми военными традициями.
Стоит подумать и о третьем моменте. При тесных взаимоотношениях командного состава в рейхсвере честолюбию каждого отдельного военнослужащего были поставлены естественные границы. Сослуживцы внимательно следили за тем, чтобы никто не шагал слишком широко. Солдатам тоже свойственно честолюбие. Добрая толика этого духа передается, разумеется, и в среду старших офицеров, создавая новые, чисто функциональные отношения между ними. Тот, кто хочет выдвинуться, должен быть функционален. Заканчивалась эра самостоятельно мыслящих офицеров, по той простой причине, что при всем их гневе и возмущении им негде было себя испытать. Все смирились с тем, что каждому отдельно взятому командующему армией на основании Главного приказа № 1 от января 1940 года было запрещено вмешиваться в дела, не относящиеся к выполнению конкретной, поставленной перед ним задачи. Так и получилось, что мудрость, согласно которой командующий армией – это всего лишь командир большого участка фронта и должен внимательно держать нос по ветру, приобрела в 1942 году на Восточном фронте гротескную уродливую форму. Паулюсу пришлось в полной мере ощутить горечь такого положения вещей[64].
Таков был стиль военного руководства, когда первый обер-квартирмейстер прибыл на Восток для участия в Русской кампании. Его тихой мечтой было осуществление широкого оперативного руководства из кабинета с картами на письменном столе, но при тесном контакте с армейским командованием в духе заветов Шлиффена: «Быть, а не казаться»[65]. В ставке «Фриц» он был лишь одним из, так сказать, бюрократических исполнительных органов нового метода оперативного руководства. Для него было трагедией, что он, выученик предыдущей оперативной школы Генерального штаба, смог лишь короткое время проявлять самостоятельность в искусстве штабного управления.
Взаимодействие с войсками он поддерживал в своей оригинальной манере. Гальдер, полностью доверявший Паулюсу и весьма высоко его ценивший, иногда посылал его на передовую, в группы армий «Юг», «Центр» и «Север». В августе 1941 года он побывал в своей 6-й армии под командованием того же Рейхенау, любившего необдуманно рваться вперед, но имевшего на этот случай уравновешенного начальника штаба – полковника Гейма. Это посещение дорого обошлось Паулюсу: дизентерия, которой он заразился во время Балканской кампании, требовала соблюдения некоторых предосторожностей. Теперь Паулюс заболел «русской болезнью», обострением старого кишечного расстройства, которое после короткой ремиссии снова разыгралось в жаркие дни лета 1942 года на Дону[66].
Кроме того, ему приходили письма с фронта от старых добрых друзей, от молодых штабных офицеров из его ближайшего окружения, которые шли на фронт, откуда в письмах проявляли свою живую заботу. Работа за письменным столом не была, однако, чужда фронту и реальной жизни. Разумеется, он понял, насколько важно в этом централизованном аппарате управления уделять внимание обоснованным и необоснованным протестам с фронта и, невзирая на собственные интересы, уверенно успокаивать и сглаживать бушующие страсти.
Кампания 1941 года захлебнулась в холодных снегах на подступах к Москве. Паулюс верил в человека, который с 1938 года был непреклонным критиком Гитлера, из чего никогда не делал тайны, генерала Фельгибеля, с 1940 года начальника службы связи вермахта. Браухич, командующий сухопутными силами, был смещен с должности. Некоторое время Паулюс вместе с Гальдером ошибочно предполагали, что управление войсками могло бы значительно упроститься, если бы Гитлер взял на себя – как это и произошло 19 декабря 1941 года – главное командование сухопутными силами (ОКХ). Подполковнику фон Лоссбергу, который хотел склонить Паулюса к мысли о том, что сменить Браухича на посту командующего должен Манштейн, Паулюс уклончиво ответил, что такие назначения находятся вне пределов его компетенции[67].
В канун нового, 1942 года, по свидетельству будущего офицера связи главного командования сухопутными силами при 6-й армии в Сталинграде майора Целестина фон Цицевица[68], Паулюс сказал перед его отлетом на Центральный участок фронта, в штаб 9-й армии: «Перед началом войны с Россией я, по поручению начальника Генерального штаба, составил план штабной игры, который затем зафиксировал письменно. В игре было показано, как должны будут развиваться события. Все получилось именно так, как я и предвидел. Там, в сейфе (он показал рукой на угол кабинета), находится запись игры. Я раздумываю, чем заняться, когда у меня появится свободное время, – хорошенько высплюсь или займусь этой записью. Думаю, что я выберу второе».
Цицевиц видел перед собой до крайности измотанного и уставшего человека. Характерно, что у этого безупречно выдержанного человека в те годы появился нервный тик, временами искажавший левую половину лица.
Однако этот сдержанный человек выполнит свой долг, как продиктует ему воинская присяга, будет держаться до последнего часа…
Командование 6-й армией
Тем временем настал решающий момент в становлении Паулюса как полководца. Под руководством Гитлера не только наступление под Москвой было начато с опозданием, перед самым приходом сумрачной русской осени и зимы с их распутицей, морозами и снегом. Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала фон Рундштедта, начавшая наступление на нижнем Дону в направлении Кавказа, застряла у Ростова-на-Дону, где Дон впадает в Азовское море.
Рундштедт потребовал отвода своей группы на оборудованные в тылу его армий позиции на реке Миус. Гитлер не доверял этому свирепому, как медведь, прусскому юнкеру родом из Курляндии (который, правда, всегда и во всем его слушался!). Гитлер отказал в требовании. Рундштедт попросил об отставке. Такое Гитлер полагал совершенно немыслимым: генералы должны были выполнять приказы, даже если не понимали их смысла. Но он удовлетворил прошение Рундштедта. (Автор ничего не говорит о поражении немцев под Ростовом-на-Дону, который они взяли 21 ноября, а 29 ноября город был отбит Красной армией, после чего немцы к 2 декабря были отброшены на рубеж реки Миус, а фон Рундштедт отправлен Гитлером в отставку. – Ред.) 3 декабря генерал-фельдмаршал фон Рейхенау, командующий 6-й армией в районе Харькова (при сохранении командования армией), стал одновременно командующим группой армий «Юг». После выполнения неизбежного отхода на Миус он, с каменным лицом, доложил фюреру о своей уверенности в том, что действовал вполне в его духе…