Документы к главе «наступление на Сталинград»
Введение
В архиве фельдмаршала Паулюса сохранилась одна сделанная им собственноручно карандашная запись, воспроизводящая отзыв генерал-фельдмаршала фон Бока о командовании 6-й армии во время весеннего сражения за Харьков, хотя неизвестно, из какого источника Паулюс получил эту запись. Она гласит: «Фельдмаршал фон Бок: «Давать оценку командованию армией лежит вне сферы моей компетенции, так как оно само занимает достаточно высокое положение. Но если все же кого-то интересует мое мнение и мне надо высказаться по этому поводу, то я могу сказать, что действия командования были выше всяких похвал».
В документах управления кадров сухопутных сил содержится оценка Паулюса, данная фельдмаршалом фон Боком 5 апреля 1942 года, где сказано: «Армией командует всего три месяца. Очень достойный человек, доблестный солдат, осмотрительный командир. Должен оставаться на посту командующего армией до тех пор, пока не докажет свою пригодность для дальнейшего повышения по службе». Если судить по дате, то этот отзыв не противоречит записи, сохранившейся в архиве Паулюса! В том же документе управления кадров Рейхенау (без указания даты) так оценивает Паулюса: «Прямой, честный человек, умный, рассудительный командир и штабист». Генерал-полковник фон Вейхс – уже во время смертельного кризиса, 20 декабря 1942 года, – дал следующую характеристику: «Блестяще зарекомендовал себя во время операций 1942 года, продемонстрировав намного превосходящие средний уровень энергию и осмотрительность и выказав глубокий оперативный и тактический талант. В личном плане являет собой образец для своей армии»[350].
Эти отзывы показывают, что Паулюс с известной – и оправданной – гордостью вспоминал о сражениях под Харьковом. Однако в написанном в советском плену изложении операций 1942 года он не входит в подробности крупной победы во втором Харьковском сражении в мае 1942 года. О причинах этого умолчания мы можем только строить предположения. Может быть, в своей работе, начало которой он датирует 30 июня 1948 года, он видел задачу показать только те события, развитие которых привело к катастрофе? Нельзя исключить также, что, как военнопленный, он был лишен возможности писать о германских победах, учитывая особую ранимость и чувство неуверенности лагерного начальства, но в этом случае только фарисей может набраться смелости и бросить в фельдмаршала первый камень.
Хороший пример того, что для советской стороны до сих пор характерно замалчивание неприятных для нее событий, дает уже упоминавшаяся книга маршала Еременко «Историческая победа под Сталинградом». Несмотря на то что сражение под Харьковом, несомненно, относится к предыстории битвы за Сталинград, предыстории одной из величайших побед Красной армии, маршал вообще не касается темы этого сражения.
При этом ему хватает честности указать на трудности, возникавшие у советского командования. В начале августа 1942 года Ставка, советский Генеральный штаб (Сталин-Шапошников), приказала разделить Сталинградский фронт на собственно Сталинградский фронт и Юго-Западный фронт. Штабы обоих фронтов располагались в городе Сталинграде.
Еременко пишет: «В связи с разделением фронтов на организационные мероприятия было потрачено много драгоценного времени. Условия обороны от этого не улучшились, а, наоборот, скорее ухудшились. С целью исправления этой ошибки пять дней спустя был издан приказ о воссоединении обоих фронтов. Однако при одном командующем остались два штаба, что отнюдь не облегчало руководство войсками…»[351]
Отвлечемся теперь от этого небезынтересного отступления и вернемся к вопросу о том, какую роль сыграло сражение под Харьковом и последовавшие за ним события начала летнего наступления 1942 года в духовном развитии генерала Паулюса, который, оставив пост начальника штаба, стал свежеиспеченным командующим армией. По свидетельству начальника штаба 6-й армии при Паулюсе, генерал-лейтенанта Артура Шмидта[352], для этого надо серьезно разобраться в том, что касается имевших место в мае – июне сражений под Харьковом и дела Рейхеля – Штумме.
Если мы хотим понять, что хочет выразить генерал-фельдмаршал Паулюс в сжатом изложении «Основных положений об операциях 6-й армии под Сталинградом» (о дате составления предварительных замечаний 30 июля 1945 года см. главы 5 и 6), то нам придется снова поставить все вопросы, касающиеся Сталинградской битвы и поспешно сложенной легенды[353] о ней, чтобы исследовать и понять фактический ход событий и извлечь из них должные уроки.
Мы не можем в достаточной степени расширить рамки предварительного исследования. Правда, мы можем, по счастью, сделать это в том, что касается германской и, отчасти, румынской стороны.
На следующих страницах мы публикуем освещающие общее положение под Сталинградом отрывки из личного дневника генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, командующего группой армий «Юг», они касаются также хода весеннего сражения под Харьковом и дела Рейхеля – Штумме, которое ставит четко очерченный предел суждениям ответственного фронтового командующего и дополнено сообщением генерала Штумме Паулюсу, сохранившимся в архиве фельдмаршала. Затем следуют отрывки из дневника генерал-полковника барона фон Рихтогофена, начальника штаба базировавшегося в районе Сталинграда и на Северном Кавказе 4-го воздушного флота (группы армий «Б» и А»), которому после окружения 6-й армии была поставлена задача ее снабжения. И наконец, мы публикуем выдержки из документов германской военной миссии в Румынии относительно событий в 3-й румынской армии и разногласиях между германскими и румынскими командующими после окружения германских и румынских войск в районе Сталинграда 19 ноября 1942 года (кольцо окружения замкнулось 23 ноября. – Ред.).
Все эти впервые публикуемые данные очень важны для понимания исходного положения, предшествовавшего второй фазе Сталинградской битвы.
По поводу различных источников надо заметить следующее.
Дневник фельдмаршала фон Бока рисует портрет высокоодаренного выученика прусского королевского Генерального штаба. Даже в тех местах, где он судит иначе, чем главное командование сухопутных сил, фон Бок проявляет себя как самостоятельно мыслящий полководец высокого полета.
Что же касается мнений и оценок весьма решительного в выражениях генерал-полковника, а затем генерал-фельдмаршала барона фон Рихтгофена, то здесь надо помнить, что мы имеем дело с духовно развитой, но весьма своевольной и склонной к резкой критике личностью. Рихтгофен есть воплощение того, что обычно называют тяжелым характером. Тем не менее взгляд его был очень острым и видел он дальше своих непосредственных начальников – рейхсмаршала Геринга и начальника штаба военно-воздушных сил генерал-полковника Йешоннека (Ешоннека).
Что же касается румынской стороны, то здесь надо учесть, что из всех союзников Гитлера именно румынская армия несла наибольшие тяготы и ее командующие справедливо жаловались на недостаток снабжения, хотя в Бухаресте очень немногие тогда отдавали себе отчет в том, что германский потенциал находится на грани полного истощения.
Весеннее сражение под Харьковом
Из дневника генерал-фельдмаршала фон Бока (Ост II)[354]
8 мая 1942 года
На своем Восточном фронте переходит в наступление 11-я армия. Враг явно не ожидал наступления в этом месте и в это время… Под Севастополем русские не проявляют никаких признаков активности. В разговоре с Манштейном подтверждено полное единство наших взглядов на ведение операций[355].
…на остальных участках фронта, особенно юго-восточнее Славянска и в Волчанском выступе, наблюдается повышенная активность.
Утром явился начальник штаба Клейста Фекенштедт с рапортом о ходе операции «Фридерикус»[356]. Мне думается, что армейская группа имеет недостаточно сил на направлении главного удара и избыток – на второстепенных участках, то есть в районе наступления на Барвенково…
6-я армия предлагает ввести в действие, направив к Волчанскому выступу 113-ю дивизию VIII корпуса и один полк подходящей к Харькову 305-й дивизии, чтобы они в обоих местах ожидали русского наступления. Командование армии обосновывает свое предложение тем, что эти меры не нанесут ущерба операции «Фридерикус». Моя озабоченность тем, что русские опередят нас своим наступлением, не стала меньше. Несмотря на это, я должен сделать по меньшей мере все возможное, чтобы обеспечить успех операции «Фридерикус», которую мне, несмотря на все возражения, приказано провести именно в такой форме. По этой причине я отклоняю предложение командования 6-й армии…
9 мая 1942 года
Утром я доложил фюреру о благоприятном развитии событий в Крыму. Что касается остальных участков фронта, то я доложил, что в районах юго-восточнее и восточнее Славянска мы уже в течение многих дней наблюдаем повышенную активность противника… Противник пришел в движение также в северо-западном углу Изюмского выступа и под Волчанском… Пока не вполне ясно, является ли эта активность признаком готовящегося наступления….
…Статья в «Нойе цюрхер цайтунг» от 30 апреля 1942 года касается взгляда русских на ожидаемое германское наступление. Статья очень содержательная в том, что касается замыслов русских, и в том, что касается недооценки способности противника к верным суждениям.
Вести о видах на урожай не радуют…
10 мая 1942 года
…Под Славянском отдельные атаки силой до батальона, то же – на Волчанском выступе…
Паулюс проводит операцию «Фридерикус». Я согласен с ним во всех деталях.
11 мая 1942 года
В Крыму дела идут хорошо…
…Главное командование сухопутных сил, по существу, согласилось с нашими предложениями по проведению главной операции. В его мнении превалирует однажды уже мелькавшая мысль о том, что в руководстве действиями правого фланга группы армий в третьей, направленной на юго-восток операции, при определенных обстоятельствах, уже во втором ее этапе должна принять участие группа Листа, которой, вероятно, будет подчинена 1-я танковая армия. Это будет означать, что северной частью операции командую я, а южной – Лист. Это совершенно ненужная сложность!..[357]
12 мая 1942 года
…На участке фронта 6-й армии противник крупными силами, поддержанными многочисленными танками, перешел в наступление из северо-западного угла Изюмского выступа и из района Волчанска. Уже в утренние часы стало ясно, что на обоих направлениях противнику удалось на значительное расстояние вклиниться в нашу оборону… Я попросил разрешения у командования сухопутных сил ввести в действие 23-ю танковую дивизию…
Мое предложение было принято, но при этом на командование группой армий была возложена ответственность за то, чтобы 23-я танковая дивизия была использована только в необходимых пределах и сохранила готовность к участию в операции «Фридерикус»!
К вечеру стало известно, что вклинение русских на участке VIII корпуса стало угрожающим. Вечером танки противника находились всего в 20 километрах от Харькова…
Я позвонил Гальдеру и сказал ему, что о проведении операции «Фридерикус» в настоящий момент не может быть и речи. Гальдер ответил, что у него нет приказа фюрера на этот счет и он понимает дело так, что, пока возможно, надо продолжать собственное наступление и что никакие войска для замазывания косметических дефектов выделены не будут. Я возразил: «Речь идет не о косметических дефектах, а о жизни и смерти». Моя цель заключается в том, чтобы решительно ввести в наступление резервы, и сделать это немедленно. В соответствии с этим будут составлены приказы 6-й армии. Паулюса, который прибудет сюда поздно вечером[358], я попрошу ни в коем случае не начинать наступления без поддержки с воздуха…
13 мая 1942 года
…Утром я доложил фюреру о положении 6-й армии, которое представляется мне достаточно серьезным. Вклинение русских к северу от Волчанска стало шире, чем было вчера. Досрочное наступление 23-й и 3-й танковых дивизий началось в 9:30 утра, и я узнал о нем уже после того, как оно началось…
…возникает вопрос, надо ли остановить противника на правом крыле VIII корпуса подготовленным наступлением армейской группы Клейста из района Славянск – Александровка в северо-западном направлении или, учитывая недостаток сил – как на земле, так и в воздухе, – ограничиться локальным контрударом небольшими силами со стороны левого фланга Клейста во фланг и тыл противника, изготовившегося к наступлению на VIII корпус. 6-я армия в данный момент связана русским наступлением, а сил одного Клейста явно недостаточно для замыкания фронта по реке Северский Донец за спиной наступающих русских, так же как и для прорыва от Славянска на Балаклею с одновременным прикрытием этого удара на восток…
К этому следует добавить, что Клейст не сможет подготовиться к большому наступлению раньше 18-го числа, а слабый контрудар не позволит полностью очистить от противника Изюмский выступ, что может поставить под угрозу проведение главной операции. Если Верховное командование не предоставит в мое распоряжение прибывающие в тыл моего фронта дивизии, то я не смогу принять решений ни о мелких, ни о крупных решениях. Фюрер пока склоняется к тому, что соединения, необходимые для решения неотложных задач, должны быть готовы к выдвижению.
14 мая 1942 года
В Крыму наши войска достигли Керчи…
…Утром окончательно прояснилась картина на участке 6-й армии. Противник прорвал оборону правого фланга VIII корпуса, и русская кавалерия пробивается к Краснограду[359]. 454-я дивизия прикрытия дрогнула и держит оборону лишь на отдельных участках. Наша танковая атака Волчанского выступа решающим успехом не увенчалась и после перегруппировки будет возобновлена вечером. Едва ли можно ожидать прорыва от этой атаки. Правда, при этом еще меньше становится возможность наступления на южном фланге 6-й армии навстречу наступающей с севера от Славянска армейской группе Клейста.
Я позвонил Гальдеру и сказал, что в свете всех этих событий едва ли стоит ожидать больших успехов от наступления наличными у Клейста силами. Сам Клейст, с которым я только что говорил, считает, что его наступление будет иметь успех только в том случае, если противник не упредит его своим наступлением. Клейст также считает, что самое большее, чего можно добиться, – это выхода на линию устье Береки – Александровка. Если же Клейст застрянет на полпути, то это будет означать неудачу, которая окажет влияние на все планы Восточной кампании.
Я не могу один нести ответственность за все это. Верховное командование должно решить, выделит ли оно необходимые для проведения крупного наступления сухопутные и воздушные силы или удовлетворится мелкими местными решениями. Так, исходя из положения группы армий, с тяжелым сердцем предложил все, что можно собрать у Клейста, а именно три-четыре [пехотные] дивизии, одну танковую дивизию, и перебросить их на левый фланг XI корпуса, откуда двинуть их в наступление на южный фланг прорвавшегося противника.
Обсуждение этого вопроса с Зоденштерном я закончил замечанием: «Теперь фюрер примет «великое» решение. Лавровый венок достанется Верховному командованию, а нам придется довольствоваться ролью статистов!»
В полдень позвонил фюрер и объявил свое великое решение. Он приказал ввести в бой всю дислоцированную в Крыму авиацию и все ненужные на других участках воздушные силы, чтобы с их помощью сдерживать противника до тех пор, пока Клейст не перейдет в наступление. Наступление должно быть по возможности ускорено. Тяжелый камень упал с моей души, и я с готовностью согласился на это решение[360].
…В районе Волчанска наступление наших танков к вечеру продвинулось очень ненамного. 6-я армия потеряла шестнадцать артиллерийских батарей! К тому же Клейст сообщает, что будет готов к наступлению только 17-го числа.
15 мая 1942 года
…По поводу такого желания Клейста в главном командовании сухопутных сил сложилась оценка ситуации, которую можно выразить короткой фразой: «Теперь на карту поставлено все!»
16 мая 1942 года
…В полдень еду в Красноград, поддержать павшие духом соединения. Как всегда, в подобных ситуациях всюду ползут слухи о неминуемой катастрофе.
Вернувшись вечером в ставку, узнал, что углубление вклинения противника в боевые порядки VIII корпуса и отступление венгров на его левом фланге вынудили командира[361] отвести корпус на 10 километров. Мне не удалось отменить этот приказ, так как, согласно сообщению Паулюса, этот маневр неизбежен и уже начался. Это очень плохо, потому что не только во фронте VIII корпуса, на его левом фланге, на участке 44-й дивизии возникла широкая брешь, но стала еще шире брешь к северу от Краснограда. Я отдал строгий приказ лично согласовывать со мной приказы об отступлениях дивизий…[362]
17 мая 1942 года
…Армейская группа Клейста начала наступление и хорошо продвигается вперед по всему фронту наступления. Атаки русской кавалерии под Красноградом и русских танков на порядки VIII корпуса в Волчанском выступе были, из последних сил, отражены.
Довел до сведения фюрера, что при имеющихся силах и средствах мы не можем рассчитывать на успешное окончание сражения и я прошу о возложении ответственности за исход операции на главное командование сухопутных сил…
18 мая 1942 года
…Наступление армейской группы Клейста[363] развивается превосходно; войска вышли к высотам в районе Изюма и к нижнему течению реки Береки…
…Летал в танковую армию. Мы с Клейстом полностью сошлись во мнениях относительно оценки обстановки.
Вечером состоялся разговор с Гальдером. Я сказал, что и впредь буду докучать командованию сухопутных сил своими рапортами, так как озабочен тем, что оно недооценивает значение и трудности этого сражения. Противник атакует VIII корпус силами 8–9 танковых бригад, в районе Волчанска наступает силами 7–8 танковых бригад при поддержке крупных сил пехоты. VHI корпус находится на пределе своих возможностей. Когда Гальдер сказал, что наступление Клейста надо развернуть на Запад, я пояснил: до тех пор пока мы не овладеем переправами через Береку, я считаю этот маневр невозможным. По моему мнению, цель наступления должна заключаться – помимо облегчения положения VIII корпуса – в разгроме противника в Изюмском выступе.
Ночью Гальдер позвонил Зоденштерну и спросил: «Не преувеличивает ли ваш командующий серьезность положения?», на что Зоденштерн с похвальной четкостью ответил: «Нет».
19 мая 1942 года
Правое крыло наступающих войск Клейста форсировало Береку и занимает высоты западнее села Петровское, где продолжается упорное сопротивление противника…
…Вечером я поставил фюрера в известность об обстановке и об успехе под Керчью. Я доложил также, что кризис обороны Харькова, как можно надеяться, преодолен. Вопреки мнению главного командования сухопутных сил, фюрер считает, что правому крылу армейской группы Клейста нет смысла и дальше наступать вдоль Северского Донца. Это целиком и полностью совпадает с моим мнением!..
20 мая 1942 года
Ночью пришел приказ фюрера о необходимости строго придерживаться сроков проведения операции «Блау»[364] и о том, что штурм Севастополя должен начаться уже 5 июня…
…Клейст доложил о своих планах: прекращение наступления на запад и продолжение натиска на север с использованием всех доступных подвижных соединений. Командование 6-й армии планирует сконцентрировать как можно большие силы в районе Балаклеи и Андреевки, чтобы оттуда начать наступление на юг… Я согласен с этим многообещающим замыслом и вечером издам соответствующий приказ, целью которого является окончательная ликвидация Изюмского выступа. Все еще будет хорошо!
22 мая 1942 года
…Главному командованию сухопутных сил доложено, что наступление на Севастополь можно начать не ранее 10 июня и что по этой и по ряду других причин неизбежен перенос срока главного наступления приблизительно на 21 июня.
23 мая 1942 года
…В Харьковском сражении враг отчаянно пытается прорвать кольцо окружения изнутри и снаружи…
25 мая 1942 года
Кольцо окружения продолжает сжиматься…
Уже в течение нескольких дней снова и снова возникает мысль отразить вражеское наступление через Савинцы ударом от Балаклеи, то есть на север от Северского Донца. Правда, весьма деятельный начальник штаба 6-й армии[365]решительно отвергает идею такого контрудара. Если мы хотим создать линию фронта, которую сможем надежно удержать, то нельзя удовлетвориться захватом лежащего в глубине городка Савинцы, а быстро наступать на участке севернее Изюма. Это стоит времени и больших сил, особенно танковых, которые настоятельно нуждаются в пополнении и ремонте для обеспечения готовности к участию в главной операции… Я сам пока тоже не готов отдать приказ о наступлении…
26 мая 1942 года
…Объезжаю группу Брейта[366], 16-ю, 23-ю и 44-ю танковые дивизии – до расположения 60-й моторизованной и 1-й горнострелковой дивизии. Везде одна и та же картина. Зажатый в кольцо противник то здесь, то там пытается вырваться из окружения, хотя полный разгром неминуем и близок. С высоты юго-восточнее Лозовеньки хорошо видно, как слабо отвечают русские на огонь, который наши батареи ведут по дымящемуся котлу. В наш тыл текут потоки русских пленных, а рядом идут в атаку наши танки и части 1-й горнострелковой дивизии. Зрелище впечатляет…
27 мая 1942 года
Сражение близится к концу…
Поздно вечером пришел приказ, который гласит, что фюрер решил атаковать противника между Изюмом и Савинцами – то есть нанести удар по противнику в Волчанском выступе! Он хочет, в развитие успеха сражения, как можно скорее и как можно сильнее разгромить врага до начала нашей собственной главной операции[367].
29 мая 1942 года
…На фронте не происходит ничего существенного. В результате сражения захвачено 239 306 пленных, 2026 орудий и 1249 танков, сбито 540 самолетов. (Потери советских войск в Харьковском сражении 12–19 мая 1942 года: безвозвратные (убитые и пленные) – 170 958 человек, санитарные – 106 232 человека. – Ред.) Наши потери составляют около 20 тысяч человек.
Дело рейхеля и методы командования
Выдержки из дневника фельдмаршала фон Бока
13 июня 1942 года
Быстрым продвижением 22-й танковой дивизии из состава южной и 305-й [пехотной] дивизии из состава северной ударной группы было замкнуто кольцо окружения вокруг противника в районе юго-восточнее Волчанска. Часть окруженных смогла вырваться, но тем не менее к вечеру было взято около 20 тысяч пленных, захвачено свыше 100 орудий и более 150 танков…
В полдень состоялся разговор со Шмидтом, начальником штаба 6-й армии, который предлагает в ходе преследования захватить господствующие высоты у Ольховатки, где противник слаб. Я согласился с ним, уточнив, что это допустимо только в случае успешного выполнения главной задачи. III танковый корпус остается в распоряжении командования 6-й армии для захвата высот. Еще более существенным мне представляется удар левым крылом VIII корпуса с целью отбросить противника от Нещегола и расширить как можно больше плацдарм для начала «большой операции». Шмидт придерживается того же мнения…
20 июня 1942 года
…Погода, кажется, начинает улучшаться[368].
Чтобы застраховаться от всяких случайностей у Ольховатки, я приказал выдвинуть от Харькова к Волчанску готовые к участию в операции «Блау» 3-ю и 23-ю танковые дивизии. Там они готовы к развертыванию для выполнения «Блау» и к отражению возможной вражеской атаки на Ольховатку.
Офицер штаба 23-й танковой дивизии[369] летел на «Шторьхе» к передовой со всеми приказами, касающимися операции «Блау», и в 4 километрах за линией нашего фронта либо был сбит, либо совершил вынужденную посадку. Самолет был найден и опознан германской разведгруппой. Причиной падения стало попадание в бензобак, но при этом не было обнаружено никаких следов крови или пламени. Следовательно, скорее всего, все документы попали в руки противника. Это обстоятельство заставило немедленно начать операцию «Блау-1», тем более что теперь, в конце июня, нам и без того нельзя больше терять время.
21 июня 1942 года
Утром я доложил Гальдеру, что отдал приказ начать операцию «Фридерикус» завтра утром и что теперь, учитывая намечающееся скопление противника в районе Ольховатки, надо быстро переходить к «Блау-1». Я попросил Гальдера передать это фюреру, который сейчас находится в Баварии. Гальдер сомневается, что сможет сегодня до него дозвониться. Я еще раз подчеркнул настоятельность моей просьбы…
22 июня 1942 года
…1-я танковая армия начала наступление по плану «Фридерикус». В районе Изюма и северо-западнее был быстро форсирован Северский Донец, Савинцы взяты. Медленнее продвигается наступление танкистов, которые увязли на полпути к Купянску из-за упорного сопротивления противника…
…По сообщениям воздушной разведки, сконцентрированные в районе Ольховатки войска противника начали выдвижение на север, вероятно, это следствие ознакомления вражеского командования с приказами, найденными на трупе сбитого офицера штаба[370]. Трупы этого офицера и пилота были обнаружены германской разведгруппой, признаков того, что документы были уничтожены, обнаружено не было.
…Поступил приказ приступить к развертыванию по плану «Блау-1», что по приказу означало начало наступления 26 июня.
23 июня 1942 года
Дела с потерей секретных приказов сбитым 19 июня офицером штаба дивизии принимают очень серьезный оборот. Гальдер предложил мне утром вылететь к фюреру. Я позвонил в Берлин Шмундту и сказал, что не могу ничего обещать, если, конечно, фюрер не решил устроить дознание. Если же фюрер, после прочтения протоколов допросов, все еще полагает, что надо провести в отношении кого-то серьезное расследование, то я бы попросил известить меня об этом заранее, ибо я не могу назвать ни одного виновного, за исключением самого офицера штаба дивизии[371]. Ночью Шмундт ответил, что завтра в полдень фюрер вылетит в Восточную Пруссию и поэтому не сможет меня принять. Что делать дальше, будет решено завтра.
25 июня 1942 года
…Перелет в ставку фюрера. Посланные вчера Гальдеру протоколы допросов офицеров по поводу потери секретных приказов фюреру пока не представлены, ибо, как мне сказали, это совершенно не обязательно! Сначала меня принял фельдмаршал Кейтель. Он сильно нервничает и рисует обстановку самыми черными красками. Фюрер решил примерно наказать виновных. Он считает, говорит Кейтель, что генералы вышли из повиновения, и обязал его, Кейтеля, сказать мне, чтобы я не отговаривал фюрера от твердого намерения жестко наказать причастных и виновных! Тут же Кейтель зачитал мне набросанный им список предполагаемых преступлений. Список был составлен без учета показаний участников, содержит массу несправедливостей, и я настоятельно посоветовал Кейтелю не пускать в ход эту бумажку.
Фюрер принял меня находясь в очень подавленном настроении. На встрече присутствовал Шмундт. Я доложил суть дела, основываясь на всех представленных мне сообщениях и протоколов допросов. Фюрер изредка прерывал меня вопросами. Я смог спокойно изложить свою точку зрения, заключавшуюся в том, что огромная степень вины лежит на плечах погибшего штабного офицера и что если отвлечься от этого, то никем сознательное нарушение долга не было допущено, не было здесь и преступной халатности; единственно, можно упрекнуть командира ХХХХ танкового корпуса[372] в том, что он в своих письменных распоряжениях командирам танковых дивизий, указывая им расположение соседей и сообщая о задачах 4-й танковой армии, переступил границы своих полномочий. Это грубейшая ошибка, вероятно повлекшая за собой тяжелые последствия. Таковой – именно ошибкой – ее и следует считать[373].
В заключение я смог сказать фюреру, что понимаю, какие тяжелые мысли одолевают его по поводу падения дисциплины и повиновения в армии, особенно среди высшего командования. Я могу снять эту тяжесть с его плеч, ибо, как старый, опытный солдат, уверяю его в том, что его озабоченность безосновательна. Фюрер может быть уверен в том, что я и любой другой командующий будем беспощадно выкорчевывать неповиновение, если таковое обнаружится. Эти мои высказывания фюрер также выслушал внимательно и спокойно. Решение, как и следовало ожидать, он сразу не принял, но распрощался со мной только после долгого обсуждения положения, очень дружелюбно и в совершенно ином расположении духа, нежели в начале беседы.
26 июня 1942 года
Обратный перелет в Полтаву…
27 июня 1942 года
…В 18 часов пришла телеграмма фельдмаршала Кейтеля, согласно которой фюрер в связи с делом о потерянных секретных документах приказал сместить с должностей командира ХХХХ танкового корпуса, его начальника штаба и командира 23-й танковой дивизии. Мне предстояло решить вопрос о конкретной дате смещения. Предназначенные для замены генералы уже прибыли на место. Если отвлечься от самого дела, то смещение с должностей обоих превосходных и сработавшихся друг с другом танковых командиров было достойно всяческого сожаления, ибо ХХХХ танковый корпус должен стать главной ударной силой 6-й армии в предстоящем наступлении.
Телефонные разговоры с Гальдером и Шмундтом подтвердили, что мое впечатление о том, что фюрер успокоился после моего доклада 25-го числа, оказалось верным. При изучении представленных документов фюрер, однако, был неприятно поражен тем, что было решено привлечь к суду одного писаря из 23-й танковой дивизии. Это заставило фюрера подумать, будто командиры пытаются свалить вину на своих подчиненных!
Уже во время доклада фюреру 25-го числа я сказал, что судебного преследования писаря не будет. Но, кроме того, что я считал возбуждение дела против этого унтер-офицера совершенно излишним, мне было непонятно, какой дополнительный свет могло пролить это преследование на существо дела. Фактически, однако, дело это было возбуждено уже 23-го числа при всяком отсутствии каких-либо подозрительных моментов! Излишнее волнение высших командиров со всеми его последствиями тоже было совершенно ненужным.
Я позвонил фюреру, доложил ему об этом факте и сказал, что для меня было бы слишком тяжким бременем брать на себя ответственность за тяжкие последствия совершенно невнятных обвинений. Фюрер отмел мои сомнения и добавил, что его вывело из себя намерение возбудить дело против рядового писаря. Я ответил, что сама мысль о суде над унтер-офицером нелепа уже потому, что приказ о возбуждении дела был отдан самим командиром танкового корпуса. На мой вопрос, остаются ли в силе приказы, касающиеся командиров и начальника штаба, фюрер ответил утвердительно.
28 июня 1942 года
…Когда я услышал, что командующий 6-й армией Паулюс носится с мыслью явиться к военным следователям, чтобы возбудить против себя расследование в связи с этим делом[374], я сказал ему: «Это даже не обсуждается. Держите голову выше!»
30 июня 1942 года
…6-я армия начала наступление. Между Волчанском и Нещеголом она натолкнулась на мощное сопротивление вкопанных в землю танков…
3 июля 1942 года
В 7:00 приехал фюрер. Несмотря на то что из ставки фюрер вылетел около четырех часов утра, он очень общителен и дружелюбен. Он подтвердил сказанное вчера Гальдером и дал мне полную свободу обойти Воронеж, если его взятие потребует слишком тяжелых боев…
…Под конец Гальдер задал вопрос о разделении командования для проведения операции «Блау-2». Я остался при своем старом мнении, потому что за планирование, развертывание и подготовку сил отвечаю я, и поэтому выделение второй группы армий лишь осложнит командование… Вопрос так и остался нерешенным.
Во время беседы фюрер посмеялся над тем, что англичане смещают с должности каждого генерала, у которого что-то не получилось, так как это подрывает боеготовность их вооруженных сил!
…Враг на фронте 6-й армии разбит…
5 июля 1942 года
…Пришел приказ, согласно которому Лист должен с 7-го числа принять командование 1-й танковой, 11-й и 17-й армиями. Таким образом ход сражения расколот на две части…
13 июля 1942 года
Утром я отправил Гальдеру телеграмму: «На фронте 4-й танковой армии и перед правым флангом группы армий «А» противник отводит часть своих сил на восток и юго-восток, а большую часть их – на юг. Я полагаю, что нам теперь не удастся разгромить основные силы противника в ходе одной операции, так как наши войска сильны в центре, но слабы на флангах, тем более что главный удар 4-й танковой армии с прикрытием ее тыла и восточного фланга должен быть нанесен через Морозовск в район устья Северского Донца и далее на восток».
Вечером я получил телеграмму фельдмаршала Кейтеля, где говорилось, что согласно распоряжению фюрера 4-я танковая армия передается в подчинение группе армий «А» – как и предполагало командование. Далее Кейтель сообщил совершенно неожиданную для меня новость: приказ о том, что генерал-полковник фон Вейхс становится командующим группой армий «Б», а мне надлежит прибыть в распоряжение фюрера!
15 июля 1942 года
В 6:00 утра Вейхс расписался под приказом, а в 7:00 я вылетел в Берлин.
Из письма генерала танковых войск
Георга Штумме Паулюсу
Гера, 14 августа 1942 года
Дорогой Паулюс!
…Наряду с этим я считаю своим долгом вкратце рассказать Вам свою печальную историю. После краткого пребывания в Полтаве и дружеского прощального вечера с генерал-фельдмаршалом фон Боком, рассказавшим мне о своих усилиях уговорить фюрера не раздувать это дело и не искать в нем виновных, мы все трое вылетели на родину. Много дней мы находились в изолированном отсеке специального поезда генерал-фельдмаршала Кейтеля, а затем, после допросов, проведенных членами имперского военного суда, ожидали решения своей участи на свободе, в мирной обстановке.
Мы ожидали начала судебного процесса, но фюрер распорядился, чтобы нас судил особый совет под председательством рейхсмаршала Геринга. В состав суда вошли генерал-полковник Модель[375] и генерал фон Тома[376] и два полковника. Рейхсмаршал разбирался в деле очень проницательно и вел себя по-товарищески… (далее в рукописном оригинале неразборчиво)… и время для наставлений было признано правильным, а письменные установки неверными. Мои встречные доводы, исходившие из действительного положения вещей, оказались бесплодными. Представитель обвинения потребовал максимального положенного по закону наказания – 5 лет заключения в крепости за халатность и неповиновение, а кроме того, лишение чинов – все это согласно новому, разработанному фюрером специально для особого совета законодательству. Судья воздержался от разжалования, так что моя честь не пострадала, но в остальном приговор был оставлен в силе. Мой начальник штаба Франц[377]получил два вместо трех лет заключения в крепости, Бойнебург… был оправдан. Одновременно суд обратился к фюреру с просьбой о помиловании…[378]
…В Берлине я еще раз побывал у генерал-фельдмаршала фон Бока, который до сих пор недоумевает, для чего он должен находиться в Берлине. В заключение мне хотелось бы еще раз искренне и сердечно поблагодарить Вас за Ваше безграничное участие, как по службе, так и в товарищеских отношениях. Остаюсь перед Вами в неоплатном долгу…
Сердечно Вас приветствую и хайль Гитлер.
Преданный и благодарный Вам
Штумме.
Наступление на Сталинград взгляд с воздуха
Выдержки из журнала боевых действий 4-го воздушного флота и из личного дневника командующего 4-м воздушным флотом генерал-полковника Вольфрама барона фон Рихтгофена[379]
2 августа 1942 года. 6-я армия перестала продвигаться к Сталинграду из-за сильного сопротивления противника и, главным образом, из-за недостаточного подвоза снабжения. Русские даже наступают – 4-я танковая армия, находившаяся южнее Дона, повернула на северо-восток. Там перед ней нет противника. Русские стягивают к Сталинграду войска со всех сторон. VIII авиационный корпус специально придан 6-й армии для содействия наступлению на Сталинград. Авиация совершает налеты на железнодорожные пути противника, препятствует судоходству по Волге и снабжает 6-ю армию…
7 августа 1942 года. Фюрер приказал ликвидировать плацдарм противника у Калача-на-Дону[380]. Усиленный для выполнения этой задачи VIII авиационный корпус добавил уверенности 6-й армии и Паулюсу…
10 августа 1942 года. Для того чтобы овладеть здесь ситуацией, фон Рихтгофен приказал следующее. Главной целью авиации является Сталинград. Военно-транспортная авиация должна немедленно обеспечить 3 тысячи тонн погрузочной емкости для осуществления снабжения. Перебросить к Сталинграду зенитно-артиллерийскую дивизию и все колонны 4-го воздушного флота[381].
15 августа 1942 года. Большое совещание в военно-воздушном округе (Ростов-на-Дону) с участием начальника штаба воздушного флота. Генерал Фирлинг говорил о трудностях снабжения наступающих на Сталинград войск. Тыловые части и инженерные войска нуждаются в особом подходе. Тема Рихтгофена: «Как осуществляется подчиненное мне транспортное сообщение, чтобы обеспечить всем необходимым пространство вокруг Сталинграда, где действуют боевые соединения (включая и 4-й воздушный флот). Так как железная дорога восточнее Сталино не фнкционирует, приходится как-то преодолевать остающиеся 350 километров. Это на самом деле трудная проблема. К тому же совершенно новая, ибо до сих пор бытует правило, согласно которому снабжение боевых соединений может осуществляться только по железной дороге… Обсуждение стало довольно эмоциональным. Люди были несколько удивлены тем, что было сказано, и тем, что можно сделать. Мне больно сознавать, что им никогда не говорили ничего подобного и ничего подобного не требовали…»
20 августа 1942 года.…фон Рихтгофен снова совещался с генерал-полковником Паулюсом относительно обстановки и замыслов. Новый налет на Сталинград состоится не раньше 23 августа. Наша главная задача – отбиться от танков! Генерал-полковник Паулюс опасается за левый фланг.
21 августа 1942 года.…фон Рихтгофен посетил командование LI армейского корпуса. Генерал фон Зейдлиц готовит на севере, на правом фланге новый плацдарм для танкового прорыва. Фон Рихтгофен вместе с начальником разведки. Речь шла о состоянии наблюдения и о боевой обстановке. Дела идут хорошо. Противник оказался намного слабее, чем ожидалось. Сухопутное командование всегда переоценивает противника, вероятно, из-за того, что войска находятся на пределе своих возможностей и сильно измотаны…[382]
23 августа 1942 года. Объединенные силы 4-го воздушного флота в составе VIII авиационного корпуса совершили внезапный воздушный налет. Летчикам удалось полностью парализовать русских, и танки Витерсгейма[383] практически без боя прошли 60 километров и в 16:00 вышли к Волге…
25 августа 1942 года. Фон Рихтгофен летал в расположение 76-й пехотной дивизии, где находятся генерал-полковник Паулюс и Зейдлиц. «Положение напряженное, так как нет подхода свежих сил. Пехота справа и слева находится в тяжелом положении и пока не может поддержать прорвавшиеся вперед танки. Такое положение может сохраниться и в ближайшие три дня». Генерал-полковник Паулюс сильно нервничает по поводу создавшейся ситуации. После 13 часов начался новый воздушный налет на Сталинград. В городе вспыхнули новые пожары.
21 августа 1942 года. У генерал-полковника Паулюса плохое настроение. На фронте это обычное состояние. Паулюс и Гот собираются наступать не раньше 29 августа. Фон Рихтгофен отправил первого заместителя – полковника Шульца к Йешоннеку и рейхсмаршалу для личного доклада «о нервозности и слабости в руководстве сухопутных сил»![384]
31 августа 1942 года. Под Сталинградом продолжается наступление…
2 сентября 1942 года. 6-я армия и 4-я танковая армия наконец дошли до рубежа в 10 километрах западнее Сталинграда…
10 сентября 1942 года.…Еще одно судорожное движение под Сталинградом…
13 сентября 1942 года. Фон Рихтгофен с генералом Фибигом[385] в 7:30 прибыл на аэродром истребительной авиации в 15 километрах от Сталинграда. Фон Рихтгофен лично совершил вылет… Успехи под Сталинградом вполне сносные…
16 сентября 1942 года. Фон Рихтгофен снова прибыл на аэродром истребительной авиации под Сталинградом. Прочесывание города продвигается очень медленно, несмотря на то что противник очень слаб и небоеспособен, так как наши солдаты утратили боевой дух и очень малочисленны (действительно, это «взгляд с воздуха»! В это время на земле, среди развалин, шли бои на уничтожение, на пределе человеческих возможностей. – Ред.). К тому же командование мыслями уже находится в Астрахани. В LI армейском корпусе такая же картина. В УШ авиационном корпусе фон Рихтгофен устроил разнос, ругал командование за лень и неповоротливость, за недостатки в снабжении и прочее. Задания выполняются тяжеловесно и без энтузиазма. Поэтому требуются самые строгие приказы. Фон Рихтгофен сохраняет оптимизм. «Сухопутные силы действуют очень вяло, и в таких условиях авиация мало что может сделать. Было бы побольше воодушевления, со Сталинградом можно было бы разделаться за два дня»[386]. На севере русские стягивают войска, готовясь к наступлению. Места их скопления завтра будут подвергнуты массированной бомбардировке.
19 сентября 1942 года. Приказ рейхсмаршала: после окончания Сталинградской операции фон Рихтгофен должен прибыть к рейхсмаршалу для доклада. Но до этого пока не дошло!
22 сентября 1942 года. Маленький прогресс в городе. Наступление 6-й армии практически остановилось. Так происходит прежде всего потому, что большие силы связаны красными на севере, и потому, что новые части – целая пехотная дивизия – продвигаются очень медленно. Жалкая война – от развалины к развалине, от подвала к подвалу!
26 сентября 1942 года. Сегодня дела в Сталинграде пошли живее. На севере взята высота 107,5. Русские ведут огонь из «сталинских органов» (то есть гвардейских реактивных минометов – «катюш» и др. – Ред.). Удалось превзойти поставленную на сутки цель. Русских самолетов над Сталинградом не видно. Вероятно, из-за нехватки топлива!
3 октября 1942 года. Фон Рихтгофен вместе с Йешоннеком в Сталинграде. Проверка боеспособности VIII авиационного корпуса. До фронта летели в «Шторьхе». Много дыма и пыли. Долгое совещание с Паулюсом и Зейдлицем. Оба придерживаются взгляда, что силы пехоты истощились, иначе успех был бы давно достигнут. Поля сражения произвели сильное впечатление на генерал-полковника Йешоннека… Фон Рихтгофен объяснил ему: «Нам не хватает прежде всего отчетливой линии фронта и умения думать о главном. Мы не можем поспеть везде одновременно и не должны суетиться, имея слишком мало сил. Если делать все последовательно, то дело пойдет на лад! Сначала надо сделать главное – захватить Сталинград и Туапсе…»[387]
5 октября 1942 года.…В Сталинграде Паулюс, совершенно неожиданно, решил приостановить наступление до подхода подкреплений и перегруппировки всей армии. Это затишье продлится 5–6 дней.
6 октября 1942 года. Самый больной вопрос – вопрос снабжения!..
14 октября 1942 года. Наступление в Сталинграде возобновилось и идет в хорошем темпе при мощной поддержке VIII авиационного корпуса. Русские явно ошеломлены. Взят страшный Тракторный завод. Волга здесь имеет ширину около 3 километров…
19 октября 1942 года.…Положение в Сталинграде остается неясным. Донесения из дивизий кажутся приукрашенными. Никто не знает, что происходит на самом деле, так как дивизии дают разноречивые сведения. Наступление на Спартаковку севернее Сталинграда захлебнулось. Генерал Фибиг в отчаянии, так как пехота не воспользовалась налетами его авиации[388].
1 ноября 1942 года. Рано утром фон Рихтгофен прибыл на аэродром истребительной авиации под Сталинградом. Отсюда он по телефону совещался с Паулюсом и Зейдлицем. Фон Рихтгофен объяснил им, что авиация применяется неправильно, так как «артиллерия не стреляет, а пехота не пользуется бомбовыми налетами. Наши самолеты сбрасывают бомбы перед боевыми порядками пехоты на расстоянии броска гранаты, а пехота в это время ничего не делает». В ход пошли старые аргументы: малая численность, недостаточная подготовка войск к уличным боям, нехватка боеприпасов. Фон Рихтгофен обещает предоставить погрузочные емкости для доставки боеприпасов и употребить все свое влияние, чтобы 6-й армии прислали подготовленные подкрепления. Уже вечером он позвонил генералу Йешоннеку и потребовал срочно направить в Сталинград 4 инженерно-штурмовых батальона. «Другая и основанная причина заключается в усталости командования и рядовых бойцов, в формализме сухопутного начальства, которое при действительной численности дивизий не больше тысячи человек (на переднем крае – особенность германской армии. – Ред.) смотрит сквозь пальцы на требования продовольствия на 12 тысяч по штату. Это приводит к тому, что командиры только отдают приказы, а не к тому, чтобы генералы, как это необходимо в таких ситуациях, вникали во все детали. Скажем, что Паулюс, которому все это, естественно, не по нраву, никак с этим не борется…»
9 ноября 1943 года. Наступили настоящие холода. Фронт на Дону: стоит холодная и ясная погода.
11 ноября 1942 года. VIII авиационный корпус выполняет боевые задания под Сталинградом и бомбит скопления русских войск перед фронтом 3-й румынской армии…[389]
12 ноября 1942 года.…Запись фон Рихтгофена: «Перед румынским фронтом на Дону русские с железным упорством продолжают подготовку к наступлению. Части VIII авиационного корпуса, самолеты воздушного флота и румынская авиация тратят на противодействие этому массу сил. Стягиваются наземные резервы. Когда русские начнут?! Сейчас их, вероятно, сдерживает недостаток боеприпасов. Начинается оборудование артиллерийских позиций. Будем надеяться, что русским удастся только их обычное вклинение!»
14 ноября 1942 года. Снова стоит плохая погода с ледяным туманом и ледяными дождями.
Под Сталинградом затишье. Наши бомбардировщики успешно бомбят железные дороги к востоку от Сталинграда, затрудняя подвоз пополнений и снабжения. Масса сил брошена на подавление развертывания русских войск на Дону.
16 ноября 1942 года. Опять плохая погода! Фон Рихтгофен долго говорил по телефону с Цейцлером «о необходимом, наконец, продолжении боевых действий или о решении прекратить наступление. Если положение не наладится сейчас, когда на Волге встанет лед и русские начнут испытывать крайнюю нужду в Сталинграде, то оно не наладится никогда. Кроме того, дни становятся короче, а погода – хуже. Цейцлер сказал, что фюреру представлен доклад, выдержанный в том же духе. Ночью был получен приказ фюрера такого же содержания. Но, несмотря на это, я не думаю, что из этого что-то выйдет. Цейцлер мог бы сказать, что командиры и бойцы в Сталинграде повержены в уныние, что достигнуть успеха можно, только подняв дух войск. Я предложил дать отпуск проверенным, испытанным командирам и заменить их другими. Но у начальства не хватит твердости это сделать.
…Умственная слабость нашего нынешнего командования проявляется тем, что мы, имея три танковые дивизии, стоим и ждем русского наступления, вместо того чтобы, как обычно делали до сих пор, собрать сильную группировку, рвануться вперед и разгромить русских…»[390]
19 ноября 1942 года.…Сегодня утром на Дону русские пошли в давно ожидавшееся нами наступление с плацдарма у Кременской и далее [с плацдармов] к западу против левого фланга 6-й армии. Русским удалось совершить прорыв на широком фронте – в направлении р. Чир. Обстановка пока не вполне ясна, рапорты и сообщения противоречат друг другу. Но русские танки находятся в тылу фронта XI армейского корпуса и 3-й румынской армии. По-видимому, полтора румынских корпуса разгромлены и обращены в бегство. Наши резервы готовы к контрудару. Наступление в Сталинграде немедленно остановлено, и все силы брошены на отражение прорыва русских – русские снова мастерски воспользовались плохой погодой. Дождь, снег, ледяной туман делают невозможными действия авиации. VIII авиационный корпус может поднять в воздух со своего аэродрома в Обливской не больше двух самолетов. Бомбардировщики не могут разрушить вражеские переправы через Дон. Невозможно также использовать авиацию для разведки. Надо надеяться, что русским не удастся дойти до наших железнодорожных путей, до главной артерии нашего снабжения…
Наступление на Сталинград глазами союзников
Бои 3-й румынской армии на Дону с 19 по 23 ноября 1942 года[391]
Командующий 3-й румынской армией генерал-полковник Думитреску придерживался той точки зрения, что задача армии оборонять участок фронта от Клетской может быть успешно выполнена только в том случае, если Дон будет под контролем армии, а противотанковые заграждения хотя бы отчасти компенсируют недостаток противотанковых орудий. Поэтому в конце сентября командующий 3-й румынской армией предложил командованию группы армий «Дон» с помощью наличных румынских и германских соединений отбросить противника за Дон. Предложение было признано разумным, но было отклонено из-за сложившейся к тому времени общей обстановки.
10 октября 1942 года армия получила приказ закрепиться на Дону.
16 октября 1942 года командующий 3-й румынской армией предложил силами румынской армии провести операцию, имевшую целью улучшить положение под Блиновом. Это предложение также было отвергнуто командованием группы армий «Б» под предлогом необходимости замены румынскими войсками большой части итальянской армии[392].
На основании телеграмм от 18 и 21 октября смена итальянских частей румынскими могла происходить только с согласия «вождя государства». Главное командование сухопутных сил (ОКХ) решило, что румынские части должны сменить еще одну итальянскую дивизию. Румынской стороне это решение обосновали тем, что при нынешнем состоянии противника вполне можно смириться с риском уменьшения численности войск при практически полном отсутствии резервов…[393] Замена еще одной итальянской дивизии должна была состояться в конце октября. После ухода этой итальянской дивизии (командир – Чел ере) в армии, где на каждую дивизию (при семи батальонах) приходилось около 20 километров фронта, сложилось впечатление, что противник готовит крупное наступление. (Сооружение в тылу противника новых переправ через Дон, показания перебежчиков, постоянные местные вылазки противника, имевшие целью прощупывание слабых мест в обороне, где можно было бы начать крупное наступление…)[394]
Впервые эти наблюдения были доложены командованию группы армий 29 октября. После того как воздушная разведка, наземное наблюдение и показания пленных (эвакуация гражданского населения) подтвердили мнение армейского командования и стала вырисовываться четкая картина сил, замысла и направления главного удара противника, я[395] лично 9 ноября сделал в Старобельске доклад командованию группы армий о моем видении положения (противник подтянул 3 новые пехотные дивизии и танки к Клетской, там же отметили появление дополнительных пехотных частей, 1 танковой части, 1 моторизованной части,
1 кавалерийского корпуса; в районе Блинова появились
2 новые пехотные дивизии и танки), чреватого крупным наступлением, которое могло начаться в любой момент. Командование группы армий немедленно приняло следующие меры.
Уже 9 ноября был отдан приказ о выдвижении боевой группы Зимонса[396] (1 истребительно-противотанковый полк, 1 тяжелый моторизованный артиллерийский дивизион и др.) в тыл армии, а с 10 ноября на участок 3-й румынской армии начали стягивать силы XXXXVIII танкового корпуса (22-я танковая дивизия, 1-я румынская танковая дивизия, 14-я танковая дивизия, 1-й моторизованный артиллерийский дивизион, истребительно-противотанковый дивизион, не считая группы Зимонса). Все германские соединения и части, как резервы командования группы армий, были подчинены командованию XXXXVIII танкового корпуса[397].
Активное участие в действиях против выявленных мест скопления изготовившихся к наступлению советских войск принял 4-й воздушный флот. Были разработаны указания по подготовке флота к возможному наступлению противника. До начала боев в войска поступило в 2,5 раза больше боеприпасов, чем положено нормами. Пополнить запасы перед развертыванием армии не удалось; помимо этого, из-за нарушений работы транспорта не удалось и полноценное развертывание армии. 19 ноября стало совершенно ясно, что при таком резком росте расхода боеприпасов необходимо организовать их бесперебойную доставку. Фактически по железной дороге после 19 ноября было доставлено достаточное количество боеприпасов, так что, за исключением попавшей в окружение группы Ласкара (капитулировала к вечеру 23 ноября в количестве 27 тысяч румын. – Ред.)[398]. снабжение боеприпасами не нарушалось. Нехватка боеприпасов в войсках объясняется исключительно ошибками румынского командования. Очень сильно недостаток боеприпасов сказался в дни, предшествовавшие началу наступления, когда артиллерию не смогли использовать для уничтожения противника на его исходных позициях. В частности, так случилось потому, что румыны не привыкли стрелять из отдельных орудий, а, как правило, прибегают к стрельбе как минимум одной батареей, для подавления цели, что приводит к большому расходу боеприпасов.
Положение с противотанковыми пушками вызывало серьезную озабоченность. Армия располагала тремя батареями противотанковых пушек на механической тяге по 12 47-мм орудий в каждой. В корпусах противотанковой артиллерии не было вовсе, в дивизиях и полках было по 1 противотанковой батарее на конной тяге – то есть от 12 до 16 37- или 47-мм пушек, а с октября 1942 года в каждой дивизии появились по 6 и более немецких батарей 75-мм противотанковых пушек на конной тяге. Румынская армия не располагала бронебойными снарядами. Мины и зажигательные средства имелись в ограниченном количестве.
Позиции были оборудованы плохо. Они и приняты были в неудовлетворительном состоянии. Учитывая предстоящие холода и приближение зимы, следовало позаботиться о надежных укрытиях для людей и лошадей. Мало этого, по старой румынской традиции сначала строили командный пункт и укрытия для начальства, а потом приступали к оборудованию оборонительных сооружений на передовой. Со сменой позиций румыны работали не жалея сил, но до оборудования позиций на передовой дело дошло лишь в очень немногих местах.
Продовольственное снабжение румынских солдат с момента смены позиций и до начала русского наступления было неудовлетворительным. Наличных запасов было мало, а заготовка до начала развертывания не производилась…
В местных оборонительных боях с момента занятия новых позиций в сентябре – октябре 1942 года и до 18 ноября 1942 года румынские части сражались в целом храбро и сумели отразить большинство атак, но некоторые части из-за недостатка оружия и боеприпасов отходили, оставляя позиции. Следовало поэтому рассчитывать, что противник начнет большое наступление именно на этом участке.
Попытка убедить командование румынской армии молниеносно подтянуть к наиболее угрожаемым местам резервы, а из тыловых частей организовать боевое охранение была в румынской армией встречена глухим непониманием. Только решением командования группы армий удалось вынудить румынских командующих выдвинуть в район Громки 15-ю пехотную дивизию, а в район Сенюткина 7-ю кавалерийскую дивизию. Несмотря на все убеждения, охранение так и не было организовано.
Румынское армейское командование (3-й армии), командир XXXXVIII танкового корпуса и германский объединенный штаб, учитывая известное состояние сил противника, считали эти объединенные союзнические силы достаточными при любом положении, в случае если бы до начала наступления противника удалось довести танковый корпус до штатной численности и если бы румынская армия проявила ту боеспособность, какую она демонстрировала до этого. Однако противник не оставил времени для полного укомплектования танкового корпуса. Согласно сводке от 18 ноября 1942 года, XXXXVIII танковый корпус располагал: в 14-й танковой дивизии более чем 51 танком, в 22-й танковой дивизии более 40 танков (из них пять танков 38t)[399]; в 1-й румынской танковой дивизии было более 108 танков (из них 87 38t). Итого 107 современных танков и 92 38t.
…19 ноября 1942 года около 5 часов утра противник по всему фронту армии начал массированную артиллерийскую подготовку, а между 5:30 и 6:00 вражеская пехота начала наступление по двум главным направлениям – от Клетской и Блинова. Если в наступлении от Блинова с самого начала участвовали танки, то в ударе со стороны Клетской они были введены в бой только к 7 часам утра. Вначале на участке фронта армии все атаки были отбиты. Отступление, за немногими исключениями, началось после введения русскими в бой ударных танковых сил, причем танки часто давили противотанковые и артиллерийские батареи.
19 ноября 1942 года 1-я кавалерийская дивизия удержала свои позиции и вечером того же дня перешла в подчинение командованию 6-й армии, а позже, вместе с частями 13-й дивизии (под командованием Войку) соединилась с 6-й армией.
На участке 13-й дивизии после 7 часов отступил только 87-й пехотный полк, но дивизия смогла с оставшимися силами возобновить сопротивление. 1-й полк 13-й дивизии удержал позиции и соединился с группой Ласкара (5-я, 6-я, части 13-й и части 14-й пехотной дивизии). На участке 13-й дивизии 19 ноября были уничтожены 25 прорвавшихся вражеских танков. Контрудар 15-й дивизии разбился о танки противника, которые выбили 15-ю дивизию с господствующих высот и удержали их. Несмотря на все атаки, дивизии удалось удержать вторую линию укрепления западнее Громков. В 14 часов 25 вражеских танков ворвались в Громки, а отдельные танки еще 19 ноября достигли Калмыкова. Не могло уже быть и речи о действенном сопротивлении со стороны IV румынского армейского корпуса, которому 19 ноября была подчинена 14-я танковая дивизия. Вечером 19 ноября остатки 13-й дивизии были подчинены командованию 6-й и 15-й румынских дивизий. Командование всеми силами, находящимися восточнее линии Клетская – Евстратовский, было передано 6-й армии. На фронте шириной 18 километров противнику удалось вклиниться на глубину 7–8 километров. У Громков румынский фронт был во время вклинения прорван на участке неизвестной протяженности.
Блинов (участок II румынского армейского корпуса) был 19 ноября очень быстро сдан 36-м пехотным полком 9-й дивизии. Это позволило противнику быстро прорваться к артиллерийским позициям 9-й дивизии. 14-я дивизия своим левым флангом отошла к Клиновому. В 9:00 последовало вклинение мощных танковых сил на участке 14-й дивизии. Передовые части держались, однако тыловые подразделения, обоз и артиллерия в 12:30 начали отступать. На правом фланге 14-й дивизии один полк продолжал удерживаться на линии старого фронта. Этот полк был переподчинен командованию 5-й дивизии и отделен от остальных сил 14-й дивизии. Когда в 13:30 к Песчаному прибыли противотанковые батареи 22-й дивизии, беспорядочный отход 14-й дивизии был уже в полном разгаре. 7-я кавалерийская дивизия не смогла прибыть вовремя для того, чтобы начать контрудар, и довольствовалась тем, что укрепилась у Блинова. Здесь дивизия мужественно оборонялась до 20-го числа.
На центральном участке продолжали держаться 5-я и 6-я дивизии, правда, здесь натиск противника был слабее.
На участках обороны 9-й и 14-й дивизий противник вклинился на фронте шириной 14 километров на глубину до 10 километров.
11-я дивизия 19 ноября, под решительным руководством своего командира, отбила мощные атаки противника на свой правый фланг. В полосе обороны 7-й дивизии наступления противника не было.
XXXXVIII танковый армейский корпус, который, согласно принятому после 10 октября решению командования группы армий, должен был наступать на Клетскую, получил другой приказ – как можно скорее выправить положение в районе Блинова[400]. Кроме того, из состава 3-й румынской армии корпусу был подчинен II румынский армейский корпус с 14-й пехотной дивизией, 7-й кавалерийской дивизией и 9-й пехотной дивизией. Корпус должен был сосредоточить 22-ю танковую дивизию у Песчаного, 1-ю румынскую танковую дивизию у Чирковского, чтобы утром 20 ноября быть готовым к наступлению на Блинов. Но уже при движении к местам развертывания обе дивизии 19 ноября вошли в соприкосновение с противником.
22-я танковая дивизия 20 ноября столкнулась с крупными танковыми силами противника и провела весь день в тяжелых боях с ними. Вечером 22-я танковая дивизия, чтобы избежать угрозы окружения, отступила к югу. Связь с румынской танковой дивизией была потеряна. 7-я кавалерийская дивизия под натиском противника была вынуждена утром 20 ноября отступить на высоты севернее Пронина, куда противник, видимо связанный боями с 22-й танковой дивизией, сначала не пошел. Когда вечером 20 ноября 7-я кавалерийская дивизия вышла к станции Сенюткин, желая прощупать здесь силы противника, она подверглась неожиданной атаке вражеских танков. Этого удара дивизия не выдержала. Войска 7-й кавалерийской дивизии отступили к Чистяковке. Части 14-й пехотной и 7-й кавалерийской дивизий были объединены на Чирском участке на линии Чернышевская[401]—Боковская и, по решению дивизионных командиров, заняли оборону.
9-я и 15-я дивизии 20 ноября удерживали свои позиции. Крупные танковые силы противника ударили через Блинов в юго-восточном направлении на Перелазовский, где атаковали и оттеснили IV и V армейские корпуса. 5, 6, 15-я дивизии и остатки 12-й и 14-й дивизий удерживали 20 ноября фронт и были сведены в боевую группу Ласкара. Вечером 20 ноября группа Ласкара была подчинена командиру XXXXVIII танкового корпуса генералу Гейму. Генерал Гейм получил от командования группы армий приказ 21 ноября силами 22-й танковой дивизии начать наступление с целью выручить группу Ласкара и севернее соединиться с 1-й (румынской) танковой дивизией. I армейский корпус, I румынский армейский корпус и II румынский армейский корпус (ослабленные части последнего стояли на Чире) были переподчинены подошедшему XVII армейскому корпусу, образовав оперативную группу «Холлидт»[402]. Во второй половине дня 20 ноября командование 3-й армии получило от командования группы армий приказ передислоцироваться к Морозовску.
Командование 3-й румынской армии приказало всем отступающим войскам закрепиться на Чире и общими силами возобновить сопротивление.
20 ноября группа Ласкара[403] мужественно отражала все атаки противника, отклонив все предложения о сдаче.
22-я танковая дивизия в тяжелых боях с танками противника наступала в район западнее Перелазовского, где была противником окружена. Связь с 1-й румынской танковой дивизией и с группой Ласкара была потеряна. 21 ноября сильная танковая группировка противника нанесла из района Перелазовского удар в направлении Калача-на-Дону, в тыл 6-й армии.
21 ноября 9-я пехотная дивизия, не испытывавшая сильного вражеского натиска, бросив артиллерию, отступила к Горбатову. После этого 11-й дивизии было в 15 часов приказано отступить правым флангом на Дубовской, что и было в полном порядке исполнено с наступлением темноты.
Утром 22-го числа атакой с запада и с тыла противник опрокинул фронт 5-й дивизии. Генерал Ласкар, которого Гитлер в тот день наградил дубовыми листьями к Рыцарскому кресту, собственной властью приказал в 19:30 начать прорыв на Чернышевскую. 4 тысячам человек, вооруженным только легким стрелковым оружием, удалось прорваться, после чего они вышли близ Большой Донщинки в расположение 22-й танковой дивизии, которая сама к тому времени уже находилась в окружении. Вместе с 22-й танковой дивизией эти части группы Ласкара 24 ноября прорвались к Чернышевской, при этом были тяжелые бои в районе Донщинки и Чернышевской, в которых румынские войска, в особенности 15-я пехотная дивизия генерала Сиона[404], были изрядно потрепаны (по свидетельству генерала Гейма). В этих боях генерал Сион погиб. Остатки группы Ласкара были частью уничтожены, частью пленены (сдалось 27 тысяч румын. – Ред.). Некоторые подразделения держались до 24 ноября…
…В целом можно сказать следующее: румынские войска в своей массе сражались храбро и хорошо, принеся большие жертвы. Отдельные солдаты и целые части и подразделения совершили немало героических подвигов. Неожиданно большое число вражеских танков, невозможность защититься от них создали возможность прорыва противника и сделали неэффективными действия немецких танковых сил.
Поэтому германскому командованию так и не удалось выправить положение…
…Большому успеху противника содействовало то обстоятельство, что 19 и 20 ноября стоял густой туман, затруднявший действия румынской артиллерии и парализовавший румынскую и германскую авиацию…[405]