Сталинградский котел (часть первая) – прорыв или деблокирование?С 19 ноября по 12 декабря 1942 года[406]
Введение
«В течение дня от остающегося в Восточной Пруссии начальника[407] Генерального штаба сухопутных сил поступают давно ожидаемые фюрером тревожные вести с фронта на Дону о сокрушительном русском наступлении на участке 3-й румынской армии…» Это отрывок из записи в служебном журнале штаба оперативного руководства вермахта от 19 ноября 1942 года[408].
Гитлер, фюрер и Верховный главнокомандующий, с 7 ноября 1942 года находился в Южной Германии: сначала в Мюнхене, где он на торжествах, посвященных годовщине путча 1923 года, произносил высокопарные речи о положении в Сталинграде, а потом в Бергхофе (Оберзальцберг), но случаю было угодно, чтобы 19 ноября 1942 года в Ростове-на-Дону находился начальник Генерального штаба румынских вооруженных сил генерал-лейтенант Штефля[409], к которому несколько дней спустя присоединился министр обороны Румынии генерал Пантази[410]. Первоначальная цель встречи – посещение румынских войск в южной части Восточного фронта и окончательное формирование будущей румынско-германской группы армий «Дон».
Предполагалось, что командующим этой группой армий будет кондукатор маршал Антонеску. Так как Антонеску из соображений престижа пока не появлялся, начальник германской военной миссии в Румынии генерал Гауффе, который должен был стать начальником штаба группы армий «Дон», тоже находился в Ростове-на-Дону. Он предложил поручить генерал-полковнику Думитреску (командующему 3-й румынской армией) стать постоянным полномочным представителем маршала. Постоянным германским представителем должен был стать командующий 6-й германской армией генерал Паулюс[411].
Генерал-полковник барон фон Рихтгофен, командующий 4-м воздушным флотом, в тот судьбоносный день вылетел на базу IV авиационного корпуса в Майкопе на Северном Кавказе, так как там, в отличие от фронта на Дону и Волге, стояла хорошая погода.
Гитлера в эти дни одолевали совсем иные заботы. Танковая армия Роммеля «Африка», разбитая под Эль-Аламейном, отступила в Ливию. 8 ноября большие англо-американские силы высадились в Марокко и Алжире. Германские и итальянские войска усилиями транспортной авиации спешно перебрасывались в Тунис. 11 ноября началась операция «Антон» – оккупация всей Франции германскими и итальянскими войсками. На фоне всех этих событий пришло известие о русском наступлении на Дону в глубину левого фланга 6-й армии.
19 ноября 1942 года 21-я советская армия и 5-я советская танковая армия, имевшие в своем составе 3 танковых (1-й и 26-й танковые корпуса – в 5-й танковой армии и 4-й танковый корпус в 21-й армии) и 2 кавалерийских корпуса (8-й кавалерийский корпус в 5-й танковой армии и 3-й гвардейский кавалерийский корпус в 21-й армии) и 21-ю стрелковую дивизию, взломали фронт 3-й румынской армии на Дону. На следующий день, 20 ноября 1942 года, 51-я и 57-я советские армии при поддержке крупных танковых сил (4-го механизированного корпуса и 13-го танкового корпуса) прорвали фронт 4-й танковой армии и 4-й румынской армии[412] южнее Сталинграда. Введение в бой XXXXVIII танкового корпуса, единственного способного к наступательным действиям соединения на фронте у Дона, к успеху не привело (против советского 13-го танкового корпуса враг бросил 29-ю моторизованную дивизию. Произошел тяжелый бой. Соединения 4-го механизированного корпуса рвались навстречу танкам Юго-Западного фронта, замыкая кольцо окружения. – Ред.).
Тем самым обозначились глубокие вклинения противника на обоих флангах 6-й армии. Такая же ситуация в ходе Восточной кампании уже складывалась прошедшей зимой. В середине января 1942 года II армейский корпус численностью около 100 тысяч человек под командованием генерала пехоты графа фон Брокдорфа-Алефельдта попал в окружение в районе Демянска. Корпус, снабжавшийся с воздуха, продержался в окружении три месяца, а затем, после прорыва блокады извне, продолжал удерживать эти позиции – согласно приказу Гитлера! Стоит ли после этого удивляться, что на командном пункте 6-й армии в Голубинском, при всей серьезности положения, не смогли до конца оценить ее опасность?
Яснее других ее разглядели – просто в силу своего большего кругозора среди всеобщей сумятицы – командующий группой армий «Б» генерал-полковник барон фон Вейхс и его начальник штаба генерал фон Зоденштерн. Уже 19 ноября 1942 года они приказали 6-й армии прекратить наступление в Сталинграде и, для подготовки к контрудару, развернуть на левом фланге западнее Дона моторизованные соединения под командованием генерала танковых войск Хубе (XIV танковый корпус). Командование группы армий принимало свои меры. Вначале у него были обоснованные надежды, что эти меры помогут локализовать вклинения русских или даже ликвидировать их.
Что касается первоначального положения, то здесь следует еще раз подчеркнуть, что все трудности Восточной кампании – трудности, которые на собственном опыте пережил генерал Паулюс на посту первого обер-квартирмейстера ОКХ и во время зимних и весенних боев за Харьков, – и тот факт, что тактическое искусство германского командования и превосходная выучка немецких солдат до сих пор позволяли эти трудности преодолевать, породили вполне объяснимую самоуверенность.
Следуя своему излюбленному методу, Гитлер, помимо прямого вмешательства в решения командования группы армий «Б» относительно XXXXVIII танкового корпуса, занялся кадровыми перестановками политического характера. Все полномочия по командованию группой армий «А» на Кавказе он передал генерал-полковнику фон Клейсту, а командующего 11-й армией генерал-фельдмаршала фон Манштейна назначил командующим группой армий «Дон». В соответствии с этим назначением Манштейну 22 ноября были подчинены 6-я армия, 4-я танковая армия, 3-я и 4-я румынские армии в районе Волги и Дона[413].
Паулюс и начальник его штаба, генерал-майор Шмидт, все еще находившиеся в Голубинском, только 21 ноября осознали смертельную опасность сложившейся ситуации. Советские танки появились в нескольких километрах от командного пункта армии. Мосты через Дон у Калача-на-Дону, по которым осуществлялось снабжение 6-й армии, были захвачены танками советской северной ударной группировки. (Один мост немцы успели взорвать, второй был захвачен дерзкой ночной атакой до рассвета 22 ноября. Захватил мост отряд подполковника Г.Н. Филиппова, занявший круговую оборону. К вечеру на помощь с боем прорвались танки подполковника Филиппенко. И вскоре по мосту хлынули танки 4-го и 27-го танковых корпусов, замыкая кольцо окружения. – Ред.) Тем самым обозначилась угроза окружения частей 6-й армии – 4-й танковой армии и 4-й румынской армии, находившихся между Волгой и Доном. Как всегда, командование 6-й армии должно было решить: либо избежать окружения отводом армии на линию Дон – Чир, либо держаться и стоять на месте. В любом из этих случаев требовалось построить круговую оборону, чтобы не допустить удара противника с тыла.
В соответствии с обстановкой командный пункт армии был перенесен на восток, на станцию Гумрак западнее Сталинграда. Командующий и начальник штаба вылетели в Нижнечирскую на Дону, чтобы на месте руководить созданием Западного и Юго-Западного фронтов. Тогда еще считали, что наступать следует на запад, чтобы предупредить вклинение сил противника.
Первый приказ главного командования сухопутных сил (ОКХ), изданный вечером 21 ноября, гласил: Сталинград и фронт на Волге надо удержать, а к западу от Дона для контрнаступления следует сосредоточить крупные силы[414]. Когда вечером того же дня генерал Шмидт в телефонном разговоре с начальником штаба группы армий «Б» генералом фон Зоденштерном сказал, что положение 3-й румынской армии катастрофическое, Зоденштерн ответил: «Вам придется самим выходить из этого положения»[415].
Если было решено выиграть время путем создания круговой обороны, то необходимым становилось снабжение армии по воздуху. Возможность длительного снабжения по воздуху исключали все ответственные начальники военновоздушных сил, начиная с генерал-полковника барона фон Рихтгофена!
22 ноября 1942 года генерал-полковник Гот, командующий разбитой 4-й танковой армией и 4-й румынской армией, направился в Нижнечирскую, в ставку группы армий «Б». В результате советского наступления его войска оказались оттеснены в двух направлениях. 21 ноября IV корпус генерала инженерных войск Енеке[416] был подчинен 6-й армии и отведен на северо-запад. 4-я румынская армия отступила в Калмыцкие степи, на юго-юго-запад. 22 ноября
1942 года в районе между Мариновкой и Калачом-на-Дону соединились два советских танковых отряда, насчитывавшие около 100 танков. (Согласно советским данным, это соединение произошло только 23 ноября в 16:30.)
Около 14 часов 22 ноября 1942 года генерал Паулюс и его начальник штаба вместе с полевым управлением штаба 6-й армии сели в самолет и вылетели из Нижнечирской на новый командный пункт армии на станции Гумрак, северо-западнее Сталинграда. Выяснилось, что нет никакой возможности удержать позиции к западу от Дона, где находились XI армейский корпус и XIV танковый корпус, не говоря уже об эффективном контрнаступлении. Вопреки директиве ОКХ оба корпуса надо было отводить на восточный берег Дона.
Во второй половине дня 22 ноября поступил новый приказ ОКХ: держаться и ожидать дальнейших приказов[417].
По этому поводу генерал Паулюс сказал начальнику своего штаба генерал-майору Шмидту: «У нас есть время обдумать наше решение, и давайте сделаем это по отдельности. Вы придете ко мне через час и доложите свою точку зрения»[418].
Командующий и начальник штаба 6-й армии были единодушны: оставалось только одно – прорываться на юго-запад, отвести и перегруппировать сражающиеся к востоку от Дона войска на запад от этой реки, чтобы избежать окружения.
В ответ на это решение Гитлер вечером 22 ноября 1942 года еще раз приказал держаться на прежних позициях в ожидании особых директив по поводу дальнейших действий. Вечером 22 ноября Гитлер поездом прибыл из Оберзальцберга в Лейпциг, а 23-го числа самолетом вылетел в свою ставку в Восточной Пруссии.
23 ноября 1942 года начальник Генерального штаба сухопутных сил генерал Цейцлер передал майору Целестину фон Цицевицу приказ вместе с отделением радиосвязи полка связи штаба вылететь в Сталинград, в окруженную 6-ю армию. «От Вас я хочу, чтобы Вы как можно быстрее наладили непосредственную связь. Другого задания у Вас нет. Поводов для беспокойства нет, генерал Паулюс сделает все наилучшим образом…»[419]
Генерал Цейцлер, командующий группой армий «Б» генерал-полковник барон фон Вейхс и начальник его штаба генерал фон Зоденштерн, командующий 6-й армией генерал Паулюс и начальник его штаба генерал-майор Шмидт, по существу, придерживались единого мнения. Существовало только одно решение – прорыв 6-й армии из окружения и отход на линию Дон – Чир. Поскольку приказ о прорыве был отдан 24 ноября, в 6-й армии предполагали начать прорыв 27 ноября.
23 ноября 1942 года генерал Цейцлер попытался склонить Гитлера к такому решению. В ночь с 23 на 24 ноября, в два часа, Цейцлер позвонил генералу Зоденштерну и сказал, что ему, кажется, удалось переубедить Гитлера и завтра – то есть 24 ноября – он подпишет приказ о прорыве.
Вечером 23 ноября 1942 года командующий LI армейским корпусом генерал артиллерии фон Зейдлиц-Курцбах, который из всех генералов 6-й армии больше других ратовал за прорыв, даже невзирая на приказы командования группы армий и распоряжения фюрера, самовольно, на свой страх и риск, отдал частям своего корпуса, находившимся на северном фронте котла в районе Ерзовки, приказ оставить хорошо оборудованные позиции и отойти на 8—10 километров, не поставив об этом в известность командование армии. Отступление сопровождалось драматическими сценами сожжения лишнего снаряжения и т. д. Кроме того, 94-я пехотная дивизия была взята противником в клещи и полностью разгромлена[420]. Только на следующий день начальник штаба LI армейского корпуса доложил командованию армии об этом маневре, обосновав его стремлением облегчить командующему решение об отступлении.
Ведя жестокие бои на западном и южном фасах котла, в 6-й армии, так же как и в ставке командования группой армий в Старобельске, 24 ноября ждали приказ о прорыве, после чего Паулюс, как неоднократно просил Вейхс, получал полную свободу действий. Вместо этого из ОКХ был передан приказ Гитлера – при снабжении с воздуха держаться в котле до деблокирования извне! Командующий военно-воздушными силами рейхсмаршал Геринг через своего начальника штаба, генерал-полковника Йешоннека (Ешоннека), пообещал полноценно снабжать окруженную армию по воздуху[421].
В этом решении двояко проявилось стремление нацистской верхушки к сохранению внутриполитического престижа: того факта, что народный трибун и вождь масс Гитлер дал волю решать оперативные вопросы военачальнику Гитлеру, просто заверив народ, что все уже решено, что решающий пункт на Волге, Сталинград, парализован и что рейхсмаршал надеется поправить свою подмоченную репутацию гарантиями бесперебойного снабжения окруженных войск с воздуха, как и многого другого, командующие армиями и фронтами на южном участке Восточного фронта просто не могли знать. Их заставили вести войну против беспощадного, сильного и хорошо вооруженного противника. Для Паулюса и начальника его штаба существенным и достойным обсуждения был только один вопрос: как сохранить боеспособность и само существование оказавшейся под угрозой уничтожения армии, как сохранить жизнь сотен тысяч подчиненных, которые доверились своим командирам. Ничто другое их не интересовало, только это – ни больше ни меньше!
24 ноября 1942 года в 9 часов вечера через ОКХ был передан новый приказ Гитлера, отданный в полном неведении относительно самовольного, необдуманного и чересчур смелого действия, совершенного накануне генералом фон Зейдлиц-Курцбахом. Командиру LI армейского корпуса были подчинены северный и восточный фронт котла (то есть те самые фронты, которые следовало оставить, если бы командование армии решило перегруппировать войска для прорыва!), с примечанием о том, что командир корпуса будет лично отвечать перед фюрером за их удержание, причем без отмены общей ответственности командующего армией.
Прежде чем снова дать слово генерал-фельдмаршалу Паулюсу, прежде чем представить читателю выдержки из актов германской военной миссии в Румынии и журнала боевых действий 4-го воздушного флота (под командованием генерал-полковника барона фон Рихтгофена), я считаю своим долгом дать чисто хронологическое описание последовательности событий. Фельдмаршал Паулюс разделил свои записи о событиях в Сталинграде на две основные части, на «Основные соображения» и на приложение к ним с данными об отдельных деталях и сложностях. «Основные соображения» были в сентябре 1945 года скреплены подписями генерал-полковника Штрекера, командира XI армейского корпуса, удерживавшего северный котел в Сталинграде и сложившего оружие только 2 февраля 1943 года, и генерала артиллерии фон Зейдлиц-Курцбаха, того самого корпусного командира, который больше всех других ратовал за самостоятельный прорыв из окружения. Дополнительные сведения остались никем не подписанными – ни Паулюсом, ни Штрекером, ни Зейдлицем. Это единственный фрагмент архива, собственноручно напечатанный фельдмаршалом на пишущей машинке.
Старая поговорка гласит, что тот, кто заседает в ратуше, всегда самый умный. Едва ли у кого-то есть сомнения в том, что, рассуждая теоретически, немедленный отвод 6-й армии с неудачной позиции в районе Волги – большой излучины Дона был бы в ноябре 1942 года самым верным решением. Однако на войне, как уже было сказано во введении, теоретически верные решения на практике часто оказываются либо неверными, либо невыполнимыми.
Не подлежит никакому сомнению, что для представителей командования армией их собственное решение, которое в этом случае было равносильно неповиновению в отношении главного командования сухопутных сил и ставки фюрера, отнюдь не представлялось единственно верным и неизбежным. Командованию армии было гарантировано деблокирование и было обещано бесперебойное снабжение по воздуху. В том, что касается второго обещания, от командования армии, конечно, не могли укрыться сомнения командиров люфтваффе, но в том, что касается деблокирования, то здесь ни у кого не было и мысли о том, что это пустые обещания.
Нет нужды ни опровергать, ни – естественно – документально подтверждать, что уволенный со своего поста в 1938 году начальник Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковник Людвиг Бек, пребывавший в вынужденном затворничестве в Берлине (в берлинском районе Лихтерфельде, в южной части города), вынашивал тогда идею о том, что Паулюс мог бы сыграть роль генерала Йорка, мог бы – это было в его власти – самостоятельно прорваться из Сталинграда и дать сигнал к «акции генерал-фельдмаршалов», которые должны были по меньшей мере вынудить Гитлера отказаться от руководства военными операциями[422].
Что же касается возможной «акции генерал-фельдмар-шалов», то следует вспомнить о том, что оба генерал-фельд-маршала, которые когда-то, осенью 1938 года и зимой 1939/40 года, вообще высказывали мысли об активной оппозиции Гитлеру и национал-социализму, Эрвин фон Вицлебен и Вильгельм Риттер фон Лееб, были уже уволены из армии – один по болезни, а второй – по собственному желанию из-за расхождений во мнениях с фюрером. Паулюс же был далек от мысли о том, что один командующий армией на Восточном фронте может своими действиями совершить какие-то эффективные политические действия против правящего режима на родине или на спокойных участках фронта – несмотря на скептические и критические высказывания его жены по отношению к национал-социалистическому режиму. Только однажды в те ноябрьские дни он сказал своему начальнику штаба, что без колебаний рискнул бы головой за 6-ю армию, если бы этот риск не казался ему бессмысленным[423]. Так ли уж он был не прав?
Насколько побуждения к сопротивлению Третьему рейху принадлежат истории Второй мировой войны, настолько же невозможно судить о военных или, лучше сказать, солдатских решениях во время ведения вооруженной борьбы, в отрыве от перспективы сопротивления!
К этому необходимо добавить несколько замечаний, притом что мы не знаем, как эти перспективы – насколько они касались происходивших в Сталинграде событий – влияли на образ мыслей фельдмаршала Паулюса: во время зимнего кризиса 1941/42 года под Москвой командующие 2-й и 4-й танковыми армиями генерал-полковники Гудериан и Гепнер, оба бывшие командиры Паулюса, были за самовольное отступление с занимаемых позиций немедленно смещены Гитлером со своих постов, причем Гепнер при совершенно позорных обстоятельствах. Их непосредственный начальник, командующий группой армий генерал-фельдмаршал фон Клюге[424], либо не стал покрывать их, либо не смог защитить своих подчиненных.
В конце декабря 1941 года командир ХХХХП армейского корпуса, действовавшего на Керченском полуострове, генерал-лейтенант граф фон Шпонек[425], вопреки намерениям командующего группой армий «Юг» (фельдмаршала фон Рейхенау) и командования 11-й армии (генерал фон Манштейн), приказал подчиненным ему войскам отступить на Керченском полуострове под давлением превосходящих сил советского десанта. Приказом Манштейна фон Шпонек был тотчас смещен со своего поста.
Суровое обхождение с генералами Штумме и бароном фон Бойнебург-Ленгсфельдтом в связи с делом Рейхеля Паулюс видел собственными глазами и, согласно сохранившимся свидетельствам, был глубоко им задет[426].
Есть один классический случай – подобного которому фельдмаршалу, как командующему армией, не пришлось пережить на собственном опыте! – того, как Гитлер карал за так называемое «высшее неповиновение». Когда во время советского наступления против группы армий «Центр» в Восточной Пруссии в январе 1945 года обозначилась опасность отсечения Восточной Пруссии и всей группы армий от территории рейха, командующий 4-й армией генерал пехоты Госсбах[427], вопреки замыслам ставки фюрера, но с согласия командующего группой армий «Центр» (с 26 января – «Север») генерал-полковника Рейнхардта[428] решил отступать из района Летцена в Восточной Пруссии (совр.
Гижицко в Польше) на запад, в направлении Эльбинга (совр. Эльблонг в Польше). Во время этого отступления Госсбах и Рейнхардт были смещены с постов. Ни один из них не нашел в себе сил протестовать против этого приказа фюрера, и это несмотря на то, что Госсбах был по натуре очень сильный и своевольный человек. Сам собой напрашивается вопрос: что бы, собственно говоря, произошло, если бы Паулюс в ноябре или декабре 1942 года решился на самостоятельные действия?
«Основные соображения относительно операции 6-й армии под Сталинградом» (часть первая)[429] генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса
Предварительные замечания
Нижеследующие записи сделаны по памяти и поэтому могут быть неполными и в некоторых частностях неточными.
Я старался проводить отчетливую грань между тогдашним пониманием отданных мне приказов и моими сегодняшними ретроспективными взглядами. Несмотря на это, многие представления прежних понятий сегодня кажутся более отчетливыми и полными, чем осознававшиеся мною прежде взаимосвязи и глубинные причины.
Эти записки предназначены прежде всего для того, чтобы расширить и углубить мое собственное понимание. После дальнейшей переработки и дополнения эти записки, возможно, станут вкладом в прояснение причин войны и ее хода[430].
30 июля 1945 года
Я чувствую себя обязанным описать следующие основные соображения относительно битвы под Сталинградом, основываясь на тогдашнем понимании общего положения.
I. От подготовки русского контрнаступления до замыкания вокруг котла кольца окружения
С середины октября 1942 года наземная и воздушная разведка начала сообщать об усилении перемещения вражеских войск в районе севернее Клетской – Серафимовича перед фронтом 3-й румынской армии. Исходным пунктом этих маневров противника был в основном район перед северным участком фронта 6-й армии между Сталинградом и Доном. Одновременно обозначилось продвижение противника к востоку от Сталинграда в южном и юго-западном направлении перед фронтом 4-й танковой армии.
Эти перемещения были истолкованы как подготовка большого наступления, главной целью которого, предположительно, являлось отсечение и окружение действующих в районе большой излучины Дона и к востоку от Дона в районе вокруг Сталинграда германских войск. О создавшемся положении было поставлено в известность командование группы армий «Б» (командующий – фельдмаршал[431]барон фон Вейхс), куда затем регулярно представлялась текущая информация о наблюдениях разведки. В донесениях постоянно указывалось на слабость соседних армий (румынских и итальянских) в вооружении, особенно в противотанковых орудиях, что создавало повышенную опасность в случае крупного вражеского наступления.
В плане упреждающих оборонительных мероприятий уже в конце октября в тыл левого фланга армии (в расположении XI армейского корпуса) были стянуты войска смешанного состава, основу которых составляли истребители танков[432], готовые к действиям на правом румынском фланге. 12 ноября сюда была переведена также 14-я танковая дивизия и подчинена XI армейскому корпусу (без артиллерийских полков, которые были заняты решением других задач)[433].
Невзирая на сообщения о подготовке русского наступления, главное командование сухопутных сил пригнорировало возражения командования 6-й армии и приказало продолжать наступление с целью овладения Сталинградом. Тем самым командование воспрепятствовало давним планам подготовленного отвода с фронта всех частей XIV танкового корпуса[434].
19 ноября 1942 года началось русское наступление против стоявших на западе, а 20 ноября – против стоявших на юге от 6-й армии соседей. В связи с этим XIV танковый корпус получил приказ силами 16-й и 24-й танковых дивизий (снятых с фронта) переместиться в тыл левого фланга армии и ударить на запад во фланг наступавшей с севера вражеской группировки, чтобы остановить ее наступление.
21 ноября наступавшие с севера русские войска достигли высот северо-западнее Калача-на-Дону. В русском наступлении на юге от Сталинграда обозначилось направление на северо-запад, а затем и на юго-запад (на Котельниково). IV армейский корпус 4-й танковой армии отошел назад к южному флангу 6-й армии. Основные силы 4-й румынской и 4-й танковой армий отступали на юго-запад.
В 13 часов командный пункт армии был переведен из Голубинского на давно заранее оборудованный новый командный пункт на Дону – в Нижнечирскую. Во второй половине дня командование армии обратилось к командующему группой армий «Б» фон Вейхсу с просьбой разрешить отвод 6-й армии на прежнюю линию фронта Дон – Чир. Время для выполнения этого отхода соответствовало положению в соседних армиях. Удар высвободившихся в результате такого отхода сил южного крыла 6-й армии во фланг наступавших на Котельниково русских войск мог, во взаимодействии с 4-й танковой армией и с войсками группы армий «Кавказ»[435], остановить врага. Для действий против фронта и флангов наступающей на севере русской группировки при таком решении мы располагали следующими силами:
а) XIV танковый корпус и другие высвободившиеся соединения и части 6-й армии;
б) выделенные командованием группы армий войска и резервы, обещанные ОКХ (главным командованием сухопутных сил).
Одновременно с этим донесением последовало особое напоминание о недостаточном снабжении 6-й армии.
Командование группы армий согласилось с оперативным планом, предложенным 6-й армией. Однако поздним вечером из группы армий пришел приказ приблизительно такого содержания: «По приказу ОКХ (главного командования сухопутных сил) 6-я армия должна при любых условиях удерживать Сталинград и фронт на Волге. В случае прорыва на флангах необходима круговая оборона и отход к востоку. Командный пункт армии следует перенести восточнее Калача-на-Дону. IV армейский корпус 4-й танковой армии (3 немецкие и 1 румынская дивизия) будет подчинен 6-й армии. Готовятся меры по ликвидации последствий русского наступления. Ожидайте следующего приказа»[436].
22 ноября около 7 часов утра в Нижнечирскую прибыл командующий 4-й танковой армией[437] – на обратном пути в штаб группы армий. Он не смог сказать ничего определенного о неясном положении своей армии.
В 14 часов командующий и начальник штаба 6-й армии прилетели в котел на новый командный пункт западнее станции Гумрак (ранее там располагался командный пункт 295-й пехотной дивизии)[438]. Во второй половине дня командующему доложили обстановку. В целом складывалась следующая картина:
IV армейский корпус (командир – генерал инженерных войск Енеке) удерживает центр и южную окраину города, юго-западный фланг развернут в направлении Зыбенко.
LI армейский корпус (командующий – генерал артиллерии фон Зейдлиц) на северном фланге южнее Котлубани атакам не подвергался. VIII армейский корпус (командир – генерал артиллерии Гейтц) на Северном фронте примыкает к LI армейскому корпусу. Атакам не подвергался – за исключением левого фланга (76-я пехотная дивизия).
XI армейский корпус (командир – генерал пехоты Штрекер) ведет тяжелые бои западнее Дона южнее Клетской, отведя свой западный фланг к югу.
XIV танковый корпус (командир – генерал танковых войск Хубе) ведет бои на придонских высотах западнее линии Вертячий – Голубинский. У корпуса трудности с горючим и сильно пересеченной местностью.
На юго-западном фланге армии, защищенном лишь силами прикрытия, во второй половине дня с северо-запада и с юго-запада подошли две группы русских танков. Группы соединились в районе между Мариновкой и Калачом-на-Дону. Общее число танков оценивается в 100.
Карта 6. Положение в Сталинграде на 13.09.42
Оригинальная карта из «Воспоминаний» маршала Чуйкова (М., 1958)
Карта 7. Ход советского контрнаступления до окружения 6-й армии (19–23.11.42)
Это положение еще раз убедило командующего армией в правильности его предложений, доложенных командованию 21 ноября.
Во второй половине дня состоялся личный разговор между командиром LI армейского корпуса и мной. Генерал фон Зейдлиц предложил немедленно прорываться[439]. Я показал ему составленные мною еще 21-го числа предложения и поделился моими дальнейшими замыслами[440].
В ночь с 22 на 23 ноября нами было отправлено еще одно обстоятельное донесение в штаб группы армий и в ОКХ (главное командование сухопутных сил). Донесение имело приблизительно следующее содержание:
а) на местности (в степи) нет подготовленных сооружений для организации обороны на западном и северном фронте котла, кроме того, нет древесины для оборудования позиций – и это зимой;
б) мы сомневаемся в возможности тактического обустройства котла. Сегодня перед еще не закрытым Западным фронтом, в районе восточнее Калача-на-Дону, появились 100 русских танков;
в) имеющихся в наличии сил недостаточно для длительного удержания большого котла с одним защищенным аэродромом (в Питомнике);
г) снабжение было недостаточным и при защищенных коммуникациях и открытых тылах. Судя по всему, достаточное снабжение по воздуху[441] в течение длительного времени исключено. Такое положение со снабжением в скором времени приведет армию к гибели;
д) командиры корпусов (перечислены поименно) согласны с моей оценкой положения и с предложением прорываться на юго-запад (к линии Дон – Чир). Я настоятельно повторяю мое предложение от 21 ноября и прошу немедленно предоставить мне свободу действий.
В качестве ответа[442] 23 ноября через группу армий был передан приказ ОКХ (главного командования сухопутных сил) об организации круговой обороны в одну линию. Приказ был недвусмысленным. Крепость следовало защищать всеми силами и средствами. ОКХ намеревалось, сконцентрировав крупные силы в 4-й танковой армии, придать ее 6-й армии и превратить надвигавшуюся катастрофу в победу. Операцию по деблокированию намеревались провести в начале декабря. 4-му воздушному флоту было поручено достаточное снабжение окруженной армии с воздуха.
23 ноября армию можно было считать полностью окруженной, но внутри котла еще продолжалось движение войск, выбиравших окончательные позиции и выполнявших необходимые перегруппировки.
II. Оборона котла до провала попытки деблокирования 6-й армии силами 4-й танковой армии
24 ноября командир LI армейского корпуса подал на имя командующего армией рапорт[443] о боеспособности и снабжении этого корпуса. Содержание рапорта коротко:
а) надежное снабжение и поддержание боеспособности ничем не гарантированы;
б) командующий 6-й армией должен, вопреки приказу фюрера, сознавая свою ответственность перед немецким народом, сдать Сталинград и фронт на Востоке и прорываться из окружения на юго-запад.
Этот рапорт был самолетом отправлен в группу армий фон Манштейна, которая между тем получила приказ вместо группы армий фон Вейхса[444]. К рапорту были приложены следующие документы:
а) мое мнение о том, что я согласен с оценкой боеспособности и снабжения и эта оценка неоднократно высказывалась мною в донесениях и рапортах;
б) повторная просьба (предыдущие были представлены 21 и 22 ноября) о предоставлении мне свободы действий и о разрешении прорыва к Дону.
4 командира корпусов[445] согласны с мнением командующего, но отвергают действия, противоречащие приказу фюрера.
Возможность самовольного отхода, как это предлагал командир LI корпуса в своем рапорте, вопреки приказам группы армий и главного командования сухопутных войск, мной не рассматривалась по следующим причинам:
1. Удержание Волжского фронта («краеугольного камня на Волге», как это тогда называлось) было основой оперативного плана ОКХ.
2. С группой армий фон Манштейна[446] и ОКХ была налажена устойчивая радиосвязь, кроме того, между 6-й армией и группой армий действовал, помимо голосовой радиосвязи, беспроволочный телеграф[447]. Следовательно, вышестоящее командование в любой момент было в курсе положения 6-й армии вплоть до мелких деталей. Помимо этого, о ситуации в котле были осведомлены органы высшего руководства, начальник штаба группы армий и его заместители (Ia и 1с – штабной офицер оперативного управления Генштаба и офицер службы развердки). ОКХ прислало в Сталинград офицера связи[448].
3. В ближайшей перспективе ожидалось деблокирование крупными танковыми, моторизованными и пехотными силами.
4. В небольшом удалении от котла держался Чирский фронт с плацдармом на восточном берегу Дона.
Таким образом, имелись все предпосылки для проведения запланированной операции деблокирования и восстановления положения[449][450]. В такой ситуации мои действия, противоречившие приказам – тем более что я не имел ответственного представления об общем положении, – могли нанести вред оперативным планам высшего командования. При существующей системе подобные действия, противоречащие планам командования, приводят к анархии в управлении[449].
25 ноября из ОКХ пришел приказ приблизительно следующего содержания[451]: «Восточный и Северный фронт до высот южнее Котлубани находятся под единоличным командованием генерала артиллерии фон Зейдлица, командира LI армейского корпуса. Фон Зейдлиц лично отвечает перед фюрером за удержание этих фронтов. Это не касается общей ответственности командующего армией за руководство всей армией»[452].
Оригинал этого переданного по радио приказа я лично передал генералу фон Зейдлицу на его командном пункте. На мой вопрос, что он будет теперь делать, генерал ответил, что в данной ситуации ему не остается ничего другого, кроме как выполнять приказ[453]. Повинуясь солдатскому долгу, он до конца выполнил приказ, но, однако, часто советовал мне предпринимать самостоятельные действия без оглядки на приказы вышестоящего начальства[454].
Когда происходил вышеупомянутый разговор по радио, рапорт командира LI армейского корпуса был еще не известен ни в группе армий, ни в ОКХ.
По поводу упорядочения приказов я получил сообщение фельдмаршала фон Манштейна приблизительно следующего содержания: «В распоряжениях ОКХ относительно приказов для окруженных войск содержится недоверие к командующему армией, ничем, впрочем, не обоснованное. Практическое выполнение этих приказов я лично считаю невозможным. Я выразил протест ОКХ и предложил отменить эти приказы». Ответ на этот протест приведен не был. Напротив, фельдмаршал фон Манштейн позже приказал, чтобы на него была возложена вся ответственность за действия командующего армией. Но этим противоречивость приказов ОКХ устранена не была[455].
Все последующее время было посвящено укреплению обороноспособности котла и подготовке к прорыву навстречу деблокирующим войскам.
Я довел до сведения командования группы армий ОКХ свое мнение о том, что даже при деблокировании котла 6-я армия ни в коем случае не должна оставаться на Волге на зимний период. Скорее, она должна ударить навстречу деблокирующей 4-й танковой армии и отойти на запад, чтобы создать там новый фронт. Из группы армий ответили: «С замыслом командующего 6-й армией относительно подготовки к деблокированию согласны. Решение ОКХ мы получим позднее. Пока сохраняют силу прежние приказы».
В дальнейшем командование 6-й армии постоянно обращалось с просьбами об увеличении воздушного снабжения, недостаточного для поддержания боеспособности армии.
Приложение к «Основным соображениям относительно операций 6-й армии у Сталинграда» (часть первая)[456]
I. Обмен мнениями с вышестоящими командирами перед началом русского наступления: 19 ноября 1942 года
Уже после начала событий в большой излучине Дона состоялся оживленный обмен мнениями между командованием 6-й армии и командованием группы армий по вопросу о затянувшейся организации и слабой защищенности северного фланга, с одной стороны, и ослаблению боеспособности на угрожаемых направлениях из-за отвода войск с фланга – с другой[457].
Появление союзников на Дону принесло германским войскам лишь мнимое облегчение[458]. Фактически соединения союзников были слабы по численности и еще слабее в отношении выучки личного состава и обеспеченности снаряжением и вооружением. Показателен в этом отношении эпизод, характеризующий обороноспособность Итальянского фронта. В конце августа 1942 года в ходе довольно слабого удара русских на Дону в районе Серафимовича целая итальянская дивизия откатилась назад на 20 километров[459].
Случайно оказавшегося в это время на участке 6-й армии первого обер-квартирмейстера Генерального штаба сухопутных сил генерала Блюментритта я попросил, как свидетеля правильности моих донесений и предупреждений, лично и на месте проверить положение дел у итальянцев и доложить об увиденном в группе армий и в главном командовании сухопутных сил. Я решился на эти меры, выходящие за пределы моих полномочий, только в интересах 6-й армии и положения на всем фронте[460].
Во время пребывания в ставке фюрера в Виннице 12 октября (на самом деле 12 сентября) 1942 года я указал: а) на слабость фронта (в Сталинграде); б) на опасность для флангов и на необходимость перебросить германские соединения на занятые союзниками участки, выдвинуть их в ближние тылы и держать там в состоянии боевой готовности[461].
В конце сентября офицер связи ОКХ при 6-й армии майор Менцель был командирован в ОКХ, чтобы еще раз сделать представление: а) о повышении боеспособности; б) о прикрытии флангов; в) об увеличении и надежном обеспечении снабжения.
В том же направлении были ориентированы все приезжавшие в армию представители вышестоящих инстанций, которых просили доложить наверху об обстановке. Среди этих лиц были:
а) генерал химических войск при ОКХ, генерал Окснер[462];
б) начальник службы связи вермахта, генерал Фельгибель;
в) адъютант от вермахта при Гитлере генерал-майор Шмундт.
Вместе с последним я посетил на северном фланге 767-й пехотный полк (376-й пехотной дивизии). Полк под командованием подполковника Штейдле[463] как раз в это время вел тяжелые бои с русскими, которые, наступая на юг, пытались форсировать Дон в непосредственной близости от командного пункта VIII армейского корпуса.
Я даже пытался обходными путями, через командование 3-й румынской армии, сделать хоть что-то для усиления северного фланга. Командующему 3-й румынской армией генералу армии Думитреску я намекнул, что ему было бы неплохо энергично потребовать через командование румынскими сухопутными силами, чтобы румынские части были усилены немецкими подразделениями истребителей танков и немецкой артиллерией, а также немецкими армейскими резервами.
Командование 6-й армии предлагало усилить ее тремя свежими пехотными дивизиями для того, чтобы, полностью заняв Сталинград, устранить угрозу возникновения опасных очагов сопротивления противника. Полученная в ответ на эту просьбу помощь была для 6-й армии практически бесполезна. Из состава 4-й танковой армии 6-й армии были переданы: 14-я и 24-я танковые дивизии, а также 94-я пехотная дивизия. Взамен 6-й армии пришлось занять оборону на участках двух дивизий, ранее подчинявшихся 4-й танковой армии, поэтому в результате мы получили сверх того, что было, всего одну дивизию. Кроме того, все три дивизии были изрядно потрепаны в боях. Личный состав 94-й пехотной дивизии был вскоре распределен по другим дивизиям[464].
Во второй половине октября последовало наше предложение о прекращении наступления на Сталинград с тем, чтобы – из тактических и оперативных соображений, – заменив XIV танковый корпус двумя танковыми и одной моторизованной дивизией, отвести его в боевой резерв на отдых. Места предполагаемой дислокации корпуса были обеспечены продовольственными складами и ремонтными мастерскими.
Несмотря на то что подготовка русского наступления была уже всем очевидна и о ней постоянно докладывали, наше предложение было отклонено. Наоборот, вышестоящее командование приказало усилить натиск на Сталинград, для чего 6-й армии были приданы в середине октября три инженерных батальона, а потом еще два[465].
В боевом отношении эти инженерные батальоны имели весьма ограниченную ценность. Укомплектованы они были необстрелянными новобранцами и имели неполный состав.
На все мои просьбы, представления, расчеты, картографические схемы и объяснения, касающиеся пополнения, прикрытия флангов и снабжения я получал – как это видно из вышеизложенного – совершенно недостаточно средств и сил.
Однако в середине ноября от Гитлера была получена радиограмма: «От испытанного в боях командования 6-й армией и ее генералов, а также от доказавших свою беспримерную доблесть солдат я ожидаю, что последним напряжением сил они смогут достичь берега Волги на всем протяжении города Сталинграда и тем самым заложить основу для обороны нашего краеугольного плацдарма на Волге»[466].
Этот приказ командование 6-й армии смогло выполнить ровно в той мере, насколько прибывшие в Сталинград два инженерных батальона позволили высвободить для этого боевые части. Знаменательно, что в гитлеровской радиограмме нет ни слова о главной опасности, грозившей с фланга.
Все то время, пока продолжался этот бесплодный спор, с середины октября – как я уже писал выше – на нашем северном фланге в районе западнее Клетской, на Румынском фронте, и дальше к западу, на итальянском фронте, в нарастающем темпе шла подготовка большого русского наступления.
Подтверждающие это сведения поступали в командование 6-й армии из XIV танкового корпуса, VIII и XI армейских корпусов. Эти сведения подтверждались данными воздушной разведки. Я лично убедился в правильности этих сведений с наблюдательного пункта на высоте, занятой 384-й пехотной дивизией.
Соответствующие донесения командования 6-й армии командованию группы армий «Б» и в ОКХ через офицера связи так и не получили с их стороны должной оценки. Ответом на это было: «В обозначенных командованием 6-й армии районах авиационная разведка, выполненная силами 4-го воздушного флота, не обнаружила какой-либо необычной активности противника[467]. Обнаруженные командованием 6-й армии перемещения войск противника являются в действительности лишь подвозом продовольствия и снаряжения».
Приблизительно в середине ноября – за несколько дней до начала большого русского наступления – разведка 4-го воздушного флота вдруг начала подтверждать все сообщения командования 6-й армии.
В этой ситуации поступил приказ нового начальника Генерального штаба сухопутных войск генерала Цейцлера, который по смыслу заключался в следующем: «У русских больше нет достаточных стратегических резервов, и они в настоящее время не способны к наступлению большого масштаба. Такое понимание обстановки должно стать основой для всякой оценки противника»[468].
Противоречие между оценкой противника и фактами означает – как это выяснилось из дальнейшего хода событий и в ретроспективе, – что Верховное командование все больше и больше находило убежище в желаемых мечтах и в обмане собственных войск[469], отчего оно и продолжало настаивать на взятии Сталинграда как на главной цели, хотя в тот момент все наличные силы следовало направить на прикрытие флангов и отражение надвигавшегося зимнего русского наступления.
В пределах нашей компетенции и ответственности мы принимали меры для отражения ожидавшегося наступления, которые главным образом заключались в приостановке крупных наступательных действий вопреки приказам сверху, продолжении боев только силами штурмовых групп, усилении левого фланга, отводе войск с фронта и укреплении ими тыла левого фланга (14-я танковая дивизия), подготовке к отводу других сил (XIV танковый корпус) и требовании к авиации наносить удары по изготовившимся к наступлению войскам противника. Таким образом, командование 6-й армии сделало все, что было в его силах.
Определяющие стратегию рассуждения и выведенные из них решения, изложенные выше, выходят далеко за пределы компетенции командования 6-й армии. Эти решения касаются более высокого уровня, уровня и ответственности командования группы армий или даже более высокого руководства.
Если я снова и снова – несмотря на свою ограниченную компетентность в оценке действий командования группами армий – касаюсь более широких рамок обсуждения, то я делаю это потому, что из-за взаимной зависимости частей целого фронта судьба 6-й армии определялась решениями и мерами командования группой армий и Верховного главнокомандования. И наоборот, если бы самостоятельные действия 6-й армии вышли за пределы определенных рамок, то на карту была бы поставлена судьба соседей и всего южного участка Восточного фронта.
II. Взаимодействие с вышестоящими инстанциями во время зимних боев у Сталинграда
Выше[470] было подробно сказано о взаимодействии командования 6-й армии с вышестоящими инстанциями. Здесь, однако, следует добавить несколько разъяснений.
1. Настоятельное предложение командования 6-й армии от 21 ноября 1942 года об отступлении к Дону нашло понимание и было поддержано командованием группы армий «Б». В какой форме и с какой убедительностью это предложение было доведено до сведения ОКХ, мне, естественно, неизвестно[471], так же как и причины, по которым обе инстанции – ОКХ и командование группы армий выбрали выжидательную тактику – создать фронт в окружении и ждать деблокирования Сталинграда.
В целом надо сказать, что все высшее командование, не исключая и меня, было парализовано изданным в октябре приказом Гитлера, гласившим: «…ни один командующий группой армий, не говоря уже о командующих армиями, не имеет права без моего разрешения сдать ни один населенный пункт или даже оставить окоп»[472].
Тем самым командующим были связаны руки в решении не только оперативных и стратегических, но и мелких тактических задач.
Я не помню точно, в этом или еще более раннем приказе Гитлер объявил, что командующий любого ранга не имеет права без разрешения свыше отступать или оставить доверенную ему линию фронта так же, как солдат на передовой. Если последний самовольно оставит свой окоп, то его будут судить за дезертирство[473].
2. Фельдмаршал фон Манштейн, участвовавший в Сталинградском сражении как командующий группой армий «Дон», в состав которой входили оперативная группа «Холлидт», армейская группа «Гот» (4-я танковая армия и 4-я румынская армия), 6-я армия и 3-я румынская армия, также с самого начала разделял мою оценку положения. Но он так же мало был расположен нарушать приказы Гитлера, как и фельдмаршал фон Вейхс[474].
3. 23 ноября мне предоставили свободу действий в сокращении фронта с целью высвободить силы для формирования Юго-Западного фронта котла севернее Сталинграда. Я сделал это самостоятельно, вопреки упомянутому в пункте 1 приказу Гитлера. 25 ноября я по радио доложил о своих решениях командованию, в связи с чем главное командование сухопутных сил в резкой форме потребовало отчета о действиях 6-й армии[475].
4. Одновременно1 из ОКХ поступила телеграмма, переданная мной своими словами выше (с. 292). Выраженное мне этим необычным приказом недоверие я должен был, с одной стороны, связать с упомянутой в пункте 3 радиограммой, а с другой – что касается личного аспекта – с откровениями, которыми поделился со мной в конце октября первый адъютант Гитлера и начальник управления кадров вермахта генерал-майор Шмундт во время своего визита в 6-ю армию. Тогда он сказал мне, что я получу новое назначение, а моим преемником станет пользующийся доверием Гитлера генерал фон Зейдлиц2.
Документы и письма о боях в котле у Сталинграда (часть первая)
Радиограмма Паулюса в ОКХ от 23 ноября 1942 года3
Совершенно секретно. Только для командования Радиограмма в ОКХ
Копия: в штаб группы армий «Б»
Мой фюрер!
После Вашей радиограммы от 22 ноября 1942 года положение сильно осложнилось.
какого дисциплинарного взыскания, кроме замечания за неверные действия, на Зейдлица наложено не было.
1 Ошибка. Приказ о возложении на Зейдлица особой ответственности за удержание Северного и Восточного фронта котла был отдан в 21 час 24 ноября 1942 года и в тот же день, несомненно, был известен командованию 6-й армии.
2 До сих пор нет окончательной ясности в вопросе о планах дальнейшей служебной карьеры генерала Паулюса. Генерал Шмундт имел в виду, вероятно, намерение назначить Паулюса постоянным германским заместителем командующего будущей группы армий «Дон» маршала Антонеску, поскольку у Паулюса были родственные связи в Румынии. Эти намерения ни в коем случае нельзя считать понижением по служебной лестнице! Во-вторых, существовали планы назначить Паулюса на место Йодля. Об этом генерал-майор Шмундт, согласно «Архиву АШ», говорил самому Паулюсу, о чем тот не смог (или не захотел) вспомнить на Нюрнбергском процессе (см. «Введение», с. 172 и след.).
3 Копия копии из собрания доктора Ганса Адольфа Якобсена (Кобленц). Любезно предоставлена издателю, так же как и приведенные ниже документы командования 6-й армии и группы армий «Дон».
Нам не удалось замкнуть внутренний фронт окружения на западе и юго-западе. Здесь обозначились вклинения вражеских войск.
Боеприпасы и топливо подходят к концу. Артиллерийские и противотанковые батареи расстреляли все снаряды. Своевременное и полноценное снабжение в настоящем положении исключено.
Армия в самое ближайшее время столкнется с угрозой разгрома и уничтожения, если, сконцентрировав все силы, не удастся нанести поражение вклинившемуся с юга и с запада противнику.
В связи с этим представляется необходимым вывод всех дивизий из Сталинграда и отвод основных сил с Северного фронта. Необходимым следствием должен стать прорыв в юго-западном направлении, так как мы, из-за недостатка сил, не сможем удержать Восточный и Северный фронт.
Конечно, в этом случае мы потеряем много техники и военных материалов, но зато сбережем бойцов и какое-то количество снаряжения и материалов.
Ответственность за это донесение в полной мере несу лично я, при этом докладываю, что командиры корпусов генералы Гейтц, Штрекер, Хубе и Енеке оценивают обстановку так же, как и я.
На основании сложившейся обстановки я еще раз прошу предоставить мне свободу действий!
Хайль мой фюрер!
Подпись: Паулюс
23 ноября, 21:30
Передано в ОКХ:
23 ноября в 23:45
Оператор армейской связи:
лейтенант
Письмо генерала Паулюса генерал-фельдмаршалу фон Манштейну[476]
Командующий 6-й армией
Представлено командующим и начальником штаба!
Станция Гумрак, 26 ноября 1942 года
Напечатано под диктовку офицером штаба!
Генерал-фельдмаршалу фон Манштейну Командующему группой армий «Дон»
Глубокоуважаемый господин фельдмаршал!
I. Покорно благодарю за радиограмму от 24 ноября[477] и за обещанную в будущем помощь.
II. Для верной оценки моего положения позволю себе доложить следующее:
1. После того как 19 ноября 1942 года началось большое русское наступление против соседей 6-й армии справа и слева, в течение двух дней были оголены оба фланга армии, и в бреши вошли подвижные русские соединения. Выдвинувшись к западу через Дон, наши танковые силы (XIV танковый корпус) столкнулись западнее Дона с превосходящими вражескими силами и попали в тяжелое положение, тем более что нехватка горючего сильно снижала нашу маневренность. Одновременно противник прорвался в тыл XI армейского корпуса, который, согласно приказу, в полном окружении удержал свои северные позиции. Так как нет сил, которые можно было бы снять с фронта, чтобы отразить эту угрозу, не остается ничего другого, как отвести к югу левый фланг XI армейского корпуса, а в дальнейшем всему корпусу отступить на плацдарм западнее Дона, чтобы не допустить расчленения сил, находящихся западнее Дона.
Когда мы принимали эти меры, пришел приказ фюрера с требованием начать наступление на Добринскую силами левого фланга XIV танкового корпуса. Но события опередили этот приказ, и я не смог его выполнить.
2. Утром 22-го числа под мое начало был поставлен также IV армейский корпус, до тех пор бывший в подчинении командования 4-й танковой армии. В тот момент IV армейский корпус отступал с юга на север через Бузиновку. Тем самым оказался оголенным весь южный и юго-западный фланг. Чтобы не допустить беспрепятственного выхода русских в тыл армии в направлении Сталинграда, нам остается только одно: отвести войска из Сталинграда и с Северного фронта. Вероятно, сейчас самое время для отступления этих войск, в то время как отвести войска к западу от Дона уже нет возможности. Силами выведенного нами из Сталинграда IV армейского корпуса удалось создать слабый Южный фронт с западным флангом у Мариновки, но на этом фронте противнику удалось крупными силами глубоко вклиниться в нашу оборону на нескольких участках. Исход боев пока неизвестен. 23 ноября, во второй половине дня в районе западнее Мариновки появились и укрепились на занятых позициях крупные силы противника, поддерживаемые более чем сотней танков. В целом между Доном и Мариновкой расположены весьма немногочисленные немецкие войска прикрытия. Путь русским танкам и моторизованным подразделениям открыт, так же как и к Дону, в направлении Песковатки.
В течение 36 часов я не получаю приказов или известий от вышестоящих инстанций. Через несколько часов у меня может сложиться следующая обстановка:
а) либо продолжать удерживать прежние позиции на Западном и Северном фронте, формально выполняя данный мне приказ и, одновременно, спокойно наблюдая, как изнутри стремительно рушится с тыла фронт армии;
б) либо принять единственное возможное решение – обрушиться всеми имеющимися в наличии силами на противника, готового всадить нож в спину армии. Само собой разумеется, что в этом случае ни Восточный, ни Северный фронт удержаны не будут и речь пойдет только о прорыве на юго-запад.
В случае б) – хотя мне и удастся выправить положение – я уже второй раз не выполню данный мне приказ.
3. В этой тяжелой ситуации я отправил фюреру радиограмму с просьбой предоставить мне свободу действий, чтобы выполнить мое решение, если это окажется необходимым. Такие полномочия необходимы мне для того, чтобы не слишком поздно отдать единственный возможный в данном положении приказ.
Я не могу ничем доказать, что отдам этот приказ только в случае самой крайней необходимости, и прошу поэтому положиться на мое честное слово.
Я до сих пор не получил прямого ответа на свою радиограмму…
III. Настоящее положение обозначено на высланной Вам карте.
Даже если мне удастся стянуть дополнительные силы на Юго-Западном фронте, положение все равно останется напряженным…
Фронт в Сталинграде ежедневно отражает сильнейший натиск противника…
Продолжающееся третий день снабжение войск с воздуха обеспечивает лишь малую долю от расчетных потребностей (600 тонн = 300 транспортных «Юнкерсов» ежедневно).
Недостаток снабжения может уже в ближайшие дни привести к чрезвычайно серьезному осложнению обстановки.
Несмотря на это, я верю, что армия сможет продержаться некоторое время. Сейчас нельзя сказать, будет ли возможным длительное удержание района Сталинграда, если учесть неуклонное ослабление армии и недостаток укрытий, строительного материала и топлива[478] – даже если удастся пробить коридор для снабжения армии.
Так как меня ежедневно осаждают вопросами относительно того, что ожидает армию, я был бы очень благодарен Вам за доступ к более исчерпывающей информации, чем до сих пор, с тем чтобы я мог поддержать уверенность в моих солдатах и офицерах.
Должен сказать Вам, господин фельдмаршал, что в Вашем командовании я вижу залог того, что для помощи 6-й армии будет сделано все возможное…
Преданный Вам, господин фельдмаршал
Подпись: Паулюс
Приношу свои извинения за плохое качество бумаги и за то, что письмо написано от руки. Но таковы не зависящие от меня обстоятельства.
Сражение в сталинградском котле (часть первая). взгляд с воздуха
Выдержки из журнала боевых действий
4-го воздушного флота и личного дневника командующего 4-м воздушным флотом генерал-полковника Вольфрама барона фон Рихтгофена
20 ноября 1942 года. Очень плохая погода.
В целом на фронте на Дону русские сегодня дальше не продвинулись. В тылах замечено передвижение русских танков. Фронт германской обороны строится из резервов и сталинградских частей. Из авиации на фронт на Дону брошены зенитчики, солдаты наземных служб и прочие вспомогательные подразделения… Рихтгофен пишет: «Если в течение дня погода прояснится, то мы сможем нанести по русским уничтожающие удары с воздуха… Нам безусловно необходима хорошая погода, чтобы спасти то, что еще можно спасти!»…
21 ноября 1942 года. Из-за плохой погоды вылеты авиации решительно невозможны… Об активных оборонительных мероприятиях нечего и думать. Сегодня утром русские захватили мост у Калача-на-Дону, жизненно необходимый для снабжения 6-й армии. Заранее мост не был взорван (один из двух мостов немцы взорвали, второй не успели. – Ред.). Тем более как можно было их защитить? Левый фланг 6-й армии отходит все дальше на восток. Командование полагает, что армия не сможет удержать Калач-на-Дону. Оно мечется, принимая противоречивые решения, надеясь создать между Доном и Сталинградом «круговую оборону»[479].
…Расположенные в районе Калача аэродромы были также разгромлены русскими, в частности базы ближних разведчиков. От эскадры Ю-87[480] осталась лишь очень слабая группа. С одного из аэродромов в последний момент успели взлететь штурмовики под командой подполковника Хитцшхольда…[481]
Вечером 21 ноября командир VIII авиационного корпуса генерал Фибиг позвонил в Нижнечирскую командующему 6-й армией и начальнику штаба генерал-майору Шмидту и вкратце обрисовал положение у Калача-на-Дону. При этом Шмидт сказал ему: «Пока я не вижу непосредственной угрозы мостам. На высотах под Калачом-на-Дону находятся достаточные силы прикрытия»[482]. Командующий 6-й армией не расстается с мыслью о «круговой обороне».
На это генерал Фибиг сказал: «Как командование думает снабжать армию, если подвоз уже нарушен?» На это Шмидт ответил: «По воздуху». Фибиг возразил: «Это невозможно. У люфтваффе на полноценное снабжение не хватит транспортных самолетов»[483]. Этот ответ по параллельному телефону слышал также и генерал-полковник Паулюс[484].
Генерал-полковник фон Рихтгофен записал 21 ноября в своем дневнике: «6-я армия хочет занять круговую оборону, уповая на снабжение с воздуха силами воздушного флота. Надо стремиться всеми силами разубедить командование 6-й армии, так как мы не располагаем достаточным количеством транспортных самолетов. То же самое касается командующего военно-воздушными силами[485], главного командования сухопутных сил и командования группы армий[486]. По этому вопросу фон Рихтгофен всю ночь говорил с корпусами, Йешоннеком (Ешоннеком), Майстером[487], командующими сухопутными войсками и т. д.
22 ноября 1942 года. Утром состоялось совещание в штабе 6-й армии в присутствии генерал-полковника Гота, командующего 4-й танковой армией. В ходе обсуждения начальник штаба 6-й армии спросил мнение генерала Пикерта[488]. Он тоже ответил: «Немедленно прорываться на юго-запад». Но генерал Шмидт придерживался иного мнения:
«Об этом, из-за недостатка горючего, не может быть и речи. Прорыв закончится такой же катастрофой, как у Наполеона». Тогда Пикерт предложил включить в колонну 160 своих 20-мм пушек. На них можно вести боеприпасы. «Нет! Армия, согласно приказу, займет круговую оборону в Сталинграде». На это генерал Пикерт, так же как до него генерал Фибиг, возразил, что из-за зимней погоды считает невозможным снабжение целой армии по воздуху. Но генерал Шмидт упорно стоял на своем. «Все должно получиться!» К тому же в котле можно было съесть многих лошадей[489].
23 ноября 1942 года. Дальше, к Северскому Донцу, обстановка немного лучше… В месте вклинения русских погода неважная, поэтому действия авиации ограниченны, а обстановка на земле не просматривается. Для 6-й армии и танковых соединений доставлена часть необходимого снабжения. Фон Рихтгофен так оценивает положение: «В общем и целом картина вырисовывается следующая: русские после ошеломляющего успеха на фронте обеих румынских армий повернули все свои силы против Сталинградского котла с тем, чтобы разгромить находящиеся там германские войска и очистить берег Волги. Все, что осталось теперь против русских, очень слабо и может их разве что немного пощекотать. Плохо, что уже нечего ждать от VI румынского армейского корпуса, который должен был прикрывать длинный участок фронта».
Полковник Штахель[490] на основе своей 2-й боевой группы сформировал на полпути от Дона к Северскому Донцу из наземных частей VIII авиационного корпуса[491], зенитчиков, двух бронепоездов, а также остатков разбитых немецких и румынских частей боевую группу, которая должна была отбить у русских ведущий на восток, к Дону, железнодорожный путь. Фон Рихтгофен по этому поводу пишет: «Если бы эта затея удалась, то мы смогли бы создать коридор для бесперебойного снабжения Сталинградского котла»[492].
24 ноября 1942 года. Погода между Сталинградом и Доном немного улучшилась. Наши самолеты обрабатывают русские колонны и позиции. Уничтожаются отдельные танки. Русские снова несут кровавые потери. Русские истребители наносят чувствительный урон нашему воздушному снабжению окруженных войск. Мы вынуждены держать в котле истребительную авиацию, что вынуждает снабжать по воздуху и ее. Мы не можем полностью подавить русскую истребительную авиацию, и, кроме того, русские могут в любой момент атаковать наши прифронтовые аэродромы.
Положение сухопутных войск по мнению фон Рихтгофена: «Представляется весьма сомнительным, что 6-я армия сможет удержать фронт котла, так же как и исключено, что мы сможем поддержать с воздуха боеспособность 6-й армии, не говоря уже о том, чтобы ее усилить. Далее, если принимать решение о прорыве армии на запад, то делать это надо уже сейчас, так как позже, когда силы армии начнут иссякать, прорыв станет еще менее вероятным»[493].
(Еще одна запись фон Рихтгофена:) «Трижды говорил на эту тему с Йешоннеком, Вейхсом и Цейцлером, настаивая на моем понимании обстановки. Вейхс и Цейцлер придерживаются того же мнения, у Йешоннека собственное мнение отсутствует. Фюрер хочет, чтобы 6-я армия держалась на Волге, веря в то, что она сможет сохранить личный состав, технику и боеспособность. Я попросил Цейцлера и Йешоннека довести до сведения фюрера мое противоположное мнение»[494].
25 ноября 1942 года. Сегодня все наши «Юнкерсы» работают на снабжении 6-й армии. Для этого в нашем распоряжении находится более 30 самолетов (в дальнейшем количество транспортных самолетов исчислялось сотнями. – Ред.). Вчера в 47 вылетах выбыло 22 самолета. Сегодня – 9. Поэтому сегодня мы смогли доставить всего 75 тонн грузов вместо 300 тонн по приказу. У нас слишком мало транспортных самолетов…
Фон Рихтгофен пишет: «Армии придется держаться в котле 6 недель. Как мы будем снабжать ее по воздуху, остается для меня загадкой. Из-за сокращения площади котла прорыв 6-й армии из северного угла стал невозможным, остается прорываться только на юго-запад. Фюрер против. Я снова надавил в этом смысле на Йешоннека и Цейцлера. Сохранение сил 6-й армии (это в условиях ежедневной убыли всего необходимого) и немедленный прорыв этими силами! Я настойчиво попросил Йешоннека и Цейцлера доложить фюреру мое мнение и соответственно настроить рейхсмаршала, который сейчас, правда, находится в Париже. Выйдет ли из этого что-нибудь?»
Отобранная мною[495] запись фон Рихтгофена: «Мое мнение доложено фюреру. Фюрер его выслушал, но решил по-своему, потому что не верит, что удастся снова занять Сталинград, и поэтому армия должна держаться. Я остался при своем мнении. Но приказ есть приказ, и он должен быть выполнен и по духу и по букве. Трагично, что ни один из командующих, даже пользующихся безусловным доверием, не обладает никаким влиянием. Фридрих 11 Великий постоянно обжигался на оставленных в обороне гарнизонах (Левальд, Беверн, Фуке) и учился действовать по-другому (как и Генрих Прусский и Фердинанд, герцог Брауншвейгский)[496].
Так и сейчас – на крупного военачальника смотрят как на высокооплачиваемого унтер-офицера».
Сражение в сталинградском котле (часть первая). глазами союзников
Гибель группы «Ласкар»
Документы
НВМР[497] Ia № 1682/42, секретно, для командования 24 ноября 1942 года
Секретно, для командования (штемпель)
Актовая запись
Участники обсуждения: генерал Штефля, генерал Ха-уффе
22 ноября 1942 года, 8:20—9:00
Генерал Штефля сообщил, что группе «Ласкар» предложили сдаться, но это предложение противника было отклонено. Проводится снабжение окруженных по воздуху. Он предложил также как можно скорее подтянуть и ввести в бой 62-ю дивизию.
Генерал Хауффе ответил, что сегодня произошла встреча
2-й дивизии с передовыми полками. В остальном положение окруженных остается серьезным. Сейчас речь идет о создании благоприятных, хорошо оборудованных позиций и об их удержании солдатами на передовой. Речь идет в первую очередь не о репутации и славе немецких или румынских войск, а о более важных вещах, о судьбе 6-й армии, 4-й танковой армии и Сталинграда. Речь идет также не о спасении отдельных частей, а о том, что румыны и немцы должны держаться там, где стоят. Генерал Хауффе попросил оказать влияние соответственно на 3-ю и 4-ю румынские армии, а также на Генеральный штаб, с тем чтобы с благоприятных позиций сделать все, чтобы выправить положение внутри и вне котла. Все это генерал Хауффе два дня назад уже делал для штаба германской военной миссии в Румынии.
Самостоятельные отступления следует пресекать во избежание возникновения паники. Рассеянные части следует собрать и вернуть на фронт под командованием энергичных офицеров[498]. Генерал Хауффе предложил направить на помощь
3-й армии всех имеющихся в наличии офицеров и солдат. Сам он уже прочесал на этот предмет штаб миссии.
Генерал Штефля сообщил, что назначил расследование всех случаев бегства, дезертирства и паники. Созданы специальные команды для выявления и сбора беглецов. Они будут направлены на фронт по берегу Чира. Беглецов отлавливают вплоть до берега Северского Донца. Там за отлов беглецов и их сбор отвечают старшие офицеры Генерального штаба и пограничный батальон. В целом почти все беглецы до этого служили в тыловых подразделениях…
…От имени маршала[499] он передал приказ о взаимодействии с германским командованием и о необходимости держаться любой ценой. Однако о точке зрения генерала Хауффе он еще раз поставит в известность войска. Генерал Хауффе предложил также морально поддержать группу «Ласкар», например награждениями орденами от имени маршала. Кроме того, было бы очень неплохо, если бы маршал на несколько дней лично прибыл на фронт, чтобы поддержать моральный дух войск. Генерал Штефля ответил, что это невозможно из-за письма фюрера маршалу. Но сегодня на фронт прибудет военный министр…[500]
Секретарь
Майор Барч
Копии:
генералу 1
Ia 2
для журнала боевых действий 3
Телеграмма кондукатора маршала Антонеску[501] фюреру и Верховному главнокомандующему вермахтом от 22 ноября 1942 года
Полковнику Иону Георге: направьте нижеследующее в Верховное главнокомандование вермахта для немедленной передачи фюреру Адольфу Гитлеру.
1. Из полученных мною сведений из Генерального штаба, с которым я поддерживаю постоянный контакт, вытекает, что положение 3-й армии очень серьезно и что у нее не осталось никаких резервов.
2. Нам известно, что к участку фронта, занимаемому армией, 18-го числа подошли 4 крупных германских соединения. Однако мне сообщили, что их наступление может начаться не раньше 28–30 ноября, следовательно, 3-й армии предстоит пробыть в нынешнем положении еще 6–8 суток, что, по моему мнению, невозможно.
3. Генерал Ласкар, командующий состоящей из 4 дивизий окруженной группировкой, сообщает, что у него нет боеприпасов, несмотря на то что они были ему обещаны и что сейчас наступает последний момент, когда будет еще возможен самостоятельный прорыв из окружения. Он вынужден держаться в окружении по приказу командующего группой армий «Б» и требует прямого приказа от меня.
4. Я отклонил это требование – отдать приказ через голову его непосредственного начальника.
5. На основании описанного мною положения и учитывая длительность времени, которое пройдет, прежде чем начнутся активные действия стянутых к фронту сил, я бы предпочел, чтобы генерал Ласкар вышел из окружения, чтобы вместе с 1-й танковой дивизией, 22-й немецкой танковой дивизией и остальными соединениями образовать единую группу, которая встанет напротив участка, занимаемого 22-й танковой дивизией, до тех пор, пока в боевые действия не вступят 4 обещанных соединения. В противном случае группа генерала Ласкара может быть уничтожена до того, как в бой будут введены германские силы, ибо снабжение группы боеприпасами и продовольствием в настоящее время невозможны.
6. Я делаю это заявление не потому, что меня беспокоит ситуация, а по причине политической ответственности, которую я несу перед страной, и движимый вполне оправданным желанием не допустить полного уничтожения 3-й армии, которую я не смогу ничем заменить. Исходя из этих соображений я прошу фюрера взвесить ситуацию и принять решение.
Маршал Антонеску
Телеграмма фюрера Адольфа Гитлера кондукатору маршалу Антонеску от 23 ноября 1942 года, в 10:00 по восточноевропейскому времени
Ваше Превосходительство!
Когда в ночь с 22 на 23 ноября я получил донесение о том, что доблестно наступавшая 1-я румынская танковая дивизия соединилась с 22-й танковой дивизией, я, еще до получения телеграммы Вашего Превосходительства, отдал приказ о том, чтобы группа Ласкара, воспользовавшись этим путем, начала пробиваться на юг, чтобы соединиться с XXXXVIII танковым корпусом. Я убежден, что это удастся и группе Ласкара, командир которой проявил себя доблестным солдатом. 6-я армия будет держаться, а с запада свежие дивизии совместно с I румынским корпусом нанесут противнику глубокий удар во фланг. Я глубоко убежден в том, что, как это не раз бывало в войне против Советской России, после кратковременного торжества противника мы снова и снова одерживаем победы. Я был бы особенно благодарен Вам за соответствующее побуждение Ваших командующих. Образцовое выполнение генералом Ласкаром воинского долга заслужило мою признательность. Поэтому вчера я наградил его – первого из союзнических офицеров – Рыцарским крестом с дубовыми листьями.
Примите мои товарищеские уверения и сердечный привет
Адольф Гитлер
Конфликт с начальником Генерального штаба Румынской королевской армии генералом Штефлей
Совершенно секретно, для командования Генеральный штаб, 25 ноября 1942 года Начальник германской военной миссии в Румынии Отдел la: 1 706/42
4 экземпляра
2 экземпляра
Актовая запись совещания у начальника румынского Генштаба
23 ноября 1942 года, в 21:00
Как обычно, вечером 23 ноября я имел встречу с начальником румынского Генерального штаба генералом Штефлей. На встрече и совещании присутствовали также находящийся сейчас в Ростове военный министр генерал Пантази, офицеры румынского штаба, а с немецкой стороны – подполковник Целлер и майор Барч[502].
Обсуждение началось в дружеском тоне. В самом начале я зачитал телеграмму (см. с. 317) маршала Антонеску от 22 ноября 1942 года, в которой он вручил решение судьбы группы генерала Ласкара в руки фюрера, а затем ответ (см. с. 318, 319) фюрера. В заключение я сказал, что телеграммы этих двух великих людей подтверждают наш незыблемый союз, и поздравил румынскую армию с вручением Рыцарского креста с Дубовыми листьями генералу Ласкару.
Последовало краткое обсуждение обстановки в 3-й и 4-й румынских армиях, причем я подчеркнул, что на участке 3-й армии обстановка в известной степени осложнилась. Части группы Ласкара должны отойти [с занимаемых позиций] до соединения с XXXXVIII танковым корпусом. Кроме того, я вкратце упомянул о важном оперативном значении группы Ласкара.
После этого слово взял генерал Штефля, с которым я неплохо и в целом гармонично сотрудничал на протяжении 10 месяцев, и заговорил с необычным для него раздражением: «Приказ о прорыве группы Ласкара был отдан слишком поздно. Просьба о разрешении на прорыв, сделанная еще 21 ноября, была на основании приказа фюрера отклонена»[503]. Штефля уже 21 ноября 1942 года приказал генералу Ласкару готовиться к прорыву. 22 ноября прорыв был еще возможен, но 23-го числа стало уже поздно. Генерал Ласкар, видимо, погиб, так и не узнав, что разрешение на прорыв наконец дано. С румынского самолета, который вчера приземлился у командного пункта генерала Ласкара, сегодня были бы видны лишь горящие дома и тела убитых румынских солдат. Личный состав группы Ласкара не мог знать о приказе на прорыв, и из-за этого 120 офицеров, 140 унтер-офицеров и 2 тысячи солдат предстали перед военно-полевым судом. Промедление с разрешением привело к гибели 4 румынских дивизий. (Остатки этих румынских дивизий к вечеру 23 ноября сдались в количестве 27 тысяч человек. В их числе был и Ласкар. – Ред.)
Карта 8. Попытка деблокирования армейской группой «Гота».
Положение на 23.12.42. Наступление остановлено
Карта 9. Сталинград: положение в котле перед 10.01.43
Предостережения и просьбы, которые он высказывал всем германским инстанциям и командующим – ОКХ, генерал-полковнику фон Вейхсу, а также начальнику германской военной миссии, оказались тщетными. Тщетно предупреждал он и о том, что фронт румынских войск чрезмерно растянут. Прорыв оказался возможен там, где фронт батальонов превышал 5–6 километров. Он хотел оставить в резерве 7-го румынскую дивизию, предупреждал о том, что фронт 3-й армии чрезмерно растянут. От трех дивизий 4-й румынской армии осталось три батальона, потеряна вся материальная часть. Во время встречи с генерал-полковником Готом он своевременно обратил внимание генерала на эти обстоятельства. Он предложил тогда свой план обороны: отвести назад войска, оставив на позициях слабое прикрытие, а затем контрударом нанести противнику поражение.
Румынская танковая дивизия в течение четырех дней была без горючего. Мало того, из своих запасов она выделила часть 22-й немецкой танковой дивизии. Из-за этого было потеряно много машин, среди них 35 танков. Была утрачена связь с группой Гейма. Русские ложной радиограммой отправили румынскую танковую дивизию в западню.
Противотанковые пушки группы Ласкара не могли пробить броню тяжелых вражеских танков даже с расстояния 5 метров.
Главное командование сухопутных сил не прислушалось к просьбам румын, и это стало причиной уничтожения обеих румынских армий». Я до конца, не перебивая, выслушал раздраженную речь генерала Штефли, а затем спокойно ответил:
«Я принимаю к сведению ваше заявление и передам ваш упрек главному командованию сухопутных сил».
Если румынские просьбы и претензии не могут быть удовлетворены германским командованием, то для этого, вероятно, имеются веские основания, которые будут доведены до сведения Генерального штаба.
Если генерал Ласкар погиб, то погиб он, как и подобает образцовому и доблестному генералу, среди своих солдат, и мы, немецкие солдаты, навсегда сохраним память о нем, первом среди союзников кавалере Рыцарского креста с дубовыми листьями, как о нашем верном товарище по оружию.
Румынская танковая дивизия и части группы Ласкара сражались героически. Сражались ли другие румынские дивизии с такой же доблестью, покажет история войны.
Я подчеркну в вашем заявлении два пункта:
1. Румынское предложение отступить перед русским натиском слабейшими силами, а затем нанести противнику контрудар не согласуется с немецкой тактикой и стратегией. Руководство обороной на Восточном фронте для всех участвующих в ней соединений может быть только единым и основываться на направленной маршалу Антонеску и румынскому Генеральному штабу недвусмысленной и ясной директиве фюрера. На это генерал Штефля ответил, что это теоретический взгляд, в частности взгляд маршала Антонеску.
2. Уже 21 ноября вы приказали генералу Ласкару готовиться к прорыву и отступлению на юг. Это указание может побудить войска скорее к отступлению на юг, чем к безусловной стойкости. Этот приказ можно рассматривать как вмешательство в дела командования группы армий «Б», когда штаб «Дон» (во главе с Манштейном, принявшим дела через несколько дней. – Ред.) еще не имел таких руководящих полномочий.
Генерал Штефля особенно болезненно воспринял этот второй пункт. Он заявил, что указание было отправлено лично генералу Ласкару шифрованной радиограммой. Я ответил, что эти трудности послужили полезным испытанием для многих румынских солдат. Генерал Штефля подчеркнул, что никогда сознательно не вмешивался в вопросы командования, хотя иногда такое невмешательство давалось ему с большим трудом. За разрешением на прорыв он обратился к маршалу Антонеску только после того, как все его просьбы и предложения были отклонены. По предложению маршала разрешение на прорыв было дано, но слишком поздно.
Я высказал свое сожаление по поводу того, что мы начали спорить о том, кто прав и кто виноват в происшедших событиях, вместо того чтобы заниматься поиском решений. Генерал Штефля ответил, что для него это не спор о правых и виноватых, он просто хотел выразить свою боль в связи с бесплодностью всех его усилий. Я повторил, что все немецкие командиры прилагали и прилагают все усилия, чтобы помочь румынским войскам, где это вообще возможно. Впрочем, я всегда был за скорейшую передачу командования маршалу Антонеску, чтобы германская военная миссия смогла занять свое законное место полезного стороннего наблюдателя. Генерал Штефля промолчал.
Я закрыл совещание, еще раз – учитывая сложившуюся ситуацию – настоятельно попросив, чтобы румынское командование всеми силами сдерживало отступление своих войск, на что в ответ получил соответствующие заверения генерала Штефли.
(Подпись)
Гауффе
Копии:
генерал-лейтенанту фон Роткирху[504] 1
генералу Гауффе 2
начальнику штаба и для занесения в служебный журнал 3
4 копии были уничтожены 26 ноября 1942 года