– Всем стой! – Соколов поднялся и стал внимательно смотреть на дорогу.
Они должны были пересечь ее, но ему показалось, что он видит колонну боевой техники впереди. Алексей вглядывался и не верил своим глазам. Шли танки КВ, шли «тридцатьчетверки», шли грузовики с солдатами, тягачи с пушками на прицепе. Алексей отдал приказ двигаться. Он вывел колонну к самой дороге и остановился. Тяжелый КВ замер рядом, развернув башню вбок. За ним встала и вся колонна. Соколов спустился с башни и пошел к танку. Оттуда спрыгнул коренастый мужчина, сбросил шлем на спину и пошел навстречу Алексею.
– Кто такие? – строго спросил командир с полковничьими шпалами на петлицах.
– Командир оперативной группы двадцать четвертого танкового корпуса лейтенант Соколов, – представился Алексей.
– Двадцать четвертого? – подозрительно переспросил полковник. – Ваши документы.
Соколов полез в карман и достал свое офицерское удостоверение. Полковник посмотрел в документ, вернул его и надел на голову свой шлемофон. Вскинув ладонь к виску, представился:
– Командир двести восемьдесят четвертого танкового полка пятой танковой армии полковник Горбунов. А двадцать четвертого танкового корпуса больше нет, лейтенант.
– Как нет? – опешил Соколов. Страшные слова полковника никак не вязались с улыбкой на его лице.
– Теперь есть второй гвардейский «Тацинский» танковый корпус. Лично товарищ Сталин подписал, когда вы аэродром брали. Вот так, браток. Дай-ка я тебя обниму, Соколов!
Передав раненых в передвижной госпиталь, Соколов попрощался с Гужовым и его бойцами. Им приказано было двигаться в освобожденную Марьевку. А Соколов с танками остался ждать свой батальон в Старокузнецове. Вместо батальона он увидел на площади построенный в каре весь корпус. Точнее, десятую часть тех, кто остался в живых, кто вырвался из Тацинской и дошел.
Волнуясь, генерал Ватутин взял у адъютанта трубку и, придав голосу уважительные твердые интонации, которые так любил Верховный, сказал:
– Ватутин у телефона. Здравствуйте, товарищ Сталин.
– Доложите, товарищ Ватутин, о результатах Среднедонской операции, – послышалось в трубке.
– В результате Среднедонской операции, товарищ Сталин, войсками фронта были разгромлены основные силы восьмой итальянской армии, завершен разгром третьей румынской армии, который мы начали общим наступлением семнадцатого декабря. Огромные потери понесла оперативная группа «Холлидт». Уничтожены или понесли большие потери семнадцать дивизий и три бригады. В плен взято более шестидесяти тысяч солдат и офицеров противника. В целом фронт выполнил поставленные задачи и вышел на планировавшиеся рубежи.
– Корпус генерала Баданова успешно вышел из окружения?
– Так точно, товарищ Сталин. Второй гвардейский «Тацинский» танковый корпус успешно прорвался и соединился с частями фронта. Корпус вышел со знаменем, оружием и материальной частью.
– Хорошо, – ответил Сталин и отключился.
Когда закончились объятия и похлопывания по спинам, когда суровое мужское молчание в ответ на имена погибших повисло над строем боевых товарищей, начали зачитывать приказы и поздравления. О переименовании корпуса и присвоении ему звания гвардейского и Тацинского. О награждении генерала Баданова орденом Суворова второй степени за номером один. С большим удивлением и радостью Алексей услышал о том, что его награждают орденом Красного Знамени. Наградили орденом и младшего лейтенанта Ванюшкина. Было приятно и одновременно горько до слез. Из окружения вышли всего около тысячи человек. Едва ли десятая часть корпуса. И эта мысль уменьшала радость собственной награды. Но годы войны приучили переносить боль потерь.
Когда построение распустили, Соколова попросили подойти к Баданову. Еле передвигая уставшие ноги, Соколов подошел и четко бросил ладонь к шапке, докладывая о прибытии, как положено по Уставу.
Генерал протянул широкую ладонь и стиснул руку танкиста.
– Спасибо, Соколов! Ты хороший командир, у тебя большое будущее. Но сначала война. Могу к твоему ордену добавить, что тебе присвоено звание старшего лейтенанта. И еще. Там твой рапорт рассмотрели. Я не буду возражать, и политотдел корпуса тоже. Можешь поздравить своего нового замполита.
Алексей разыскал Ванюшкина сидящим на ступенях избы с блокнотом и карандашом. Он что-то писал быстрым убористым почерком.
– Олег Николаевич! Вот ты где!
– А? – Ванюшкин поднял глаза на Алексея и поднялся на ноги. – Вот… новые наброски. Надо записывать сразу, а то потом, под общим грузом впечатлений, многое забывается или теряется острота восприятия, уже такие слова не находятся.
– Оставь, Олег! Теперь это не профессия у тебя, а просто увлечение. Но если только не во вред службе.
– Службе? Ты о чем? – удивился Ванюшкин.
– Товарищ Ванюшкин, – Алексей сделал строгое лицо, – приказом по… ну это потом узнаешь… вам присвоено звание лейтенанта! И вы назначены замполитом танковой роты к товарищу Соколову!
– Лешка, ты не врешь? – выпалил Олег.
– Да-а, еще долго мне придется делать из тебя военного человека, – улыбнулся Соколов.
Алексей мельком посмотрел на блокнот в руке Ванюшкина и увидел первую строку:
«Здравствуй, Ким! Сынок…»