тами не было никакой разницы (Р. Кюнль, ФРГ)[33]. Д. Байрау (ФРГ) подчеркнул, что на Западе эта доктрина была «отброшена как неудовлетворительная», но в Восточной Европе «алчно подхвачена как боевой клич». Был выгоден ее агитационный эквивалент — тезис о «краснокоричневых».
Зарубежные и советские ученые показали, что помимо всего прочего просто нет необходимости применять термин «тоталитарный» в смысле «авторитарный» и выделять из этого ряда режимы, связанные с именем Сталина, Гитлера, Муссолини и им подобных «вождей»[34]. Это лишь вносит путаницу. Достаточно сопоставить статьи «авторитаризм», «сталинизм», «тоталитаризм» в Большой советской энциклопедии и Кратком политическом словаре (1989). Наивны попытки их составителей понятие «авторитаризм» определить как тоталитаризм и наоборот. Российские преемники доктрины приняли этот одиозный термин вопреки здравому смыслу: одни бездумно, другие — не желая оскорбить словом «сталинизм» память «великого вождя», третьи — подменяя научную критику сталинизма очередным ниспровержением марксизма-ленинизма. Главное, очевидно, в том, что уже было на Западе в годы «холодной войны», когда доктрину успешно использовали в «антикоммунистических» пропагандистских кампаниях. Впрочем, на Западе порочность призывов объединиться против «красно-коричневой чумы» уже поняли. В Восточной же Европе политикам и обществоведам, по-видимому, понадобится свой собственный негативный опыт. Пока же ряд президентов, прикрываясь названным тезисом, сам заимствует многое из сталинизма и гитлеризма, например, изображая себя народными вождями, стоящими над парламентами и политическими партиями и подвластными лишь Богу.
Советские приверженцы доктрины попытались сказать свое слово. Философское общество СССР в 1989 г. издало сборник материалов «Тоталитаризм как исторический феномен». Он не представляет собой оригинального труда. Большинство его соавторов некритически переняли доктрину, от которой еще 10–20 лет тому назад в той или иной мере отказались многие зарубежные ученые. Авторы сборника воспроизводят тот разлад, который свойствен их западным единомышленникам в определении «феномена». Некоторые из них видят его суть в подавлении парламентской демократии, использовании террористических методов, идеологизации общества. Другие считают «тоталитаризм» лишь «одним из крайних проявлений власти». Третьи определяют как «специфическое понятие XX века, характеризующее особый тип взаимодействия массы с харизматическим лидером». Местные эпигоны, по существу простые проповедники удобной для них идеи, сугубо в агитационных целях «продлили» время существования «тоталитаризма». Одна из авторов доктрины X. Арендт сводила эту «форму поведения» к «геноциду», полагая: что в Германии «тоталитаризм» пришел к «своему концу» со смертью Гитлера, в СССР — со смертью Сталина (1953)[35].
Российские же «демократы» этот конец связали со своей революцией (1991). Не большие ли они католики, чем сам глава Ватикана? Авторы весьма легковесной книжки «Нужен ли Гитлер России?» (1996) необычайно расширили понятие «фашизма», включив в него любой национализм, патриотизм. Они находят его «бациллы» в православной церкви, резко преувеличивают роль русской его разновидности. Авторы и составители сборника направляют свои стрелы против «красно-коричневого» блока, представленного скорее в их фантазии, чем в реальной жизни.
Отвергая доктрину тоталитаризма, нельзя отрицать известного сходства сталинизма и гитлеризма. Несомненно, что Сталин и Гитлер дали имена наиболее антигуманным деспотиям в истории человечества. «Избегать новых гитлеров и Сталиных» — главный урок XX в. (Конквест). В некоторой мере сходны условия возникновения этих деспотий. В России и Германии в 1914 и в последующие годы произошли наиболее жестокие в их истории социальные потрясения, общества не смогли воспользоваться мировым опытом борьбы против угрозы самовластья, административно-репрессивной системы, новый социальный строй к моменту контрреволюционных переворотов Сталина и Гитлера не успел окрепнуть. Однако сталинизм сформировался в условиях разрушения капиталистических отношений, гитлеризм — на базе их укрепления. Сталин, разрушив по существу все классы общества, опирался в первую очередь на сформированные им партийный аппарат и карательные органы. Гитлер же и другие «фюреры» НСДАП вступили в сделку с наиболее реакционными и агрессивными кругами промышленности, гражданского и военного чиновничества. Основные массы населения им удалось привлечь с помощью активной социальной политики, демагогии и террора. В создании систем сыграли роль сами «вожди». Многие черты их характера совпадали (мании величия и преследования, презрение к людям, жестокость и лицемерие, низкая культура, некомпетентность и догматическое мышление и др.). Однако Сталин добился абсолютной власти, власть же Гитлера была ограничена старой и новой элитой. Рядом с ним были другие реальные лидеры — Розенберг, Геббельс (идеология), Геринг, Шпеер (экономика), Нейрат, Риббентроп (дипломатия), Рэм, Гиммлер (СА, СС), Гесс, Борманн (НСДАП), влиятельный генералитет.
При сходстве политической и идеологической систем вождизм развивался на разных социально-экономических основах. В СССР — на базе вновь созданной государственной собственности, в Германии сохранялись самые различные формы собственности — крупная, средняя и мелкая частнокапиталистическая, акционерная, государственная. В СССР были уничтожены крестьянство как класс, старая интеллигенция, морально и политически разложен рабочий класс. В Германии социальная структура была сохранена. Там и там было «хозяйство и труд под принуждением», но эта формула в Германии в полной мере справедлива лишь относительно иностранных рабочих. Сталинизм в экономике воспроизводил своеобразный «феодальный капитализм». Она находилась в руках чиновников, в ее развитии мало кто был заинтересован, методы хозяйствования были патриархальными, формы труда, как правило, примитивны. Сталинизм хищнически эксплуатировал огромные людские и материальные ресурсы страны. Сторонники тезиса о «тоталитаризме как форме модернизации» не учитывают, что СССР нуждался в индустриализации, а Германия — в регулируемой рыночной экономике. Обе страны заплатили за это обновление громадную цену (гитлеровская модернизация — это в конечном счете война), однако цена, заплаченная СССР, была в несколько раз больше.
Внешняя политика сталинизма и гитлеризма, на первый взгляд, также одинакова: претензии на руководство миром, милитаризация общественной жизни, презрение к пацифизму. Однако первая из черт к началу войны перестала быть характерной для СССР. Как показали новейшие исследования немецких историков, в развитии Германии 1933–1945 гг. очень многое определялось именно внешней политикой. В СССР же эта политика носила подчиненный характер. На первом месте были самоизоляция, забота о том, чтобы выжить в капиталистическом окружении. Известное положение о примате внутренней политики нельзя принимать как догму. В отдельных странах, в отдельные периоды эта политика может отходить на второй план. Может быть, наиболее ярко это выступает именно в СССР предвоенных и военных лет. Милитаристские свойства сталинизма не афишировались, они стали открыто проявляться лишь начиная с 1939 г. Новые разоблачения сталинизма не изменили старого вывода: фашизм был главным виновником войны. Обе системы отличал национализм. Но и здесь различия весьма велики. Сталинизм, повинный в депортации целых народов, открыто не проповедовал расовую и национальную нетерпимость. Дружба и равноправие были официальными лозунгами, и в большой мере были осуществлены реально. Эти ценности были восприняты многими, что позволяло режиму скрывать свою сущность. Альфой и омегой гитлеризма был расизм. Он повинен в геноциде. И сталинизм, и гитлеризм в высшей степени аморальны и противоправны. Там и там — массовые политические убийства, концлагеря. Но преступления первого были направлены главным образом против «собственного» народа, второго — против лиц не немецкой национальности. По политическим мотивам первый уничтожил многие миллионы советских граждан, второй — несколько десятков тысяч немцев. Сталин и его окружение, как правило, стремились соблюсти общепринятые нормы содержания чужих военнопленных, но подвергали преследованиям своих. Гитлеровцы сознательно истребили миллионы пленных красноармейцев, к возвратившимся же из плена немцам относились терпимо.
Обе разновидности авторитаризма отличались исключительной лживостью, они выступали под чужим революционным флагом, в их пропаганде большое место занимали образ врага, психология осажденной крепости. Совпадали многие приемы идеологической деятельности (публичное и тайное уничтожение книг, волюнтаристское вмешательство в искусство). Однако культ «вождя» в Германии не приобрел таких размаха, глубины, таких уродливых форм, как в СССР. Общей является формула крайней исключительности, при Гитлере — расовой, при Сталине — классовой. Фашистский принцип «народной общности», хотя и во имя сугубо несправедливых целей, способствовал сплочению немцев. Принцип продолжал действовать и после устранения фашистской идеологии. Основу же внешней и внутренней политики Сталина составлял пагубный тезис о непрерывном и прогрессирующем обострении классовой борьбы (открытые и скрытые преемники Сталина продолжают эту линию). Отечественные антимарксисты переняли ложное представление о том, будто бы для сталинизма характерен лозунг «ничего, кроме коммунизма», для гитлеризма — «все, кроме коммунизма». Но «сталинский коммунизм» был лишь ширмой деспотии, а утверждение об «антикоммунизме» Гитлера — это полуправда. Далеко не всегда и не все в его идеологии и практике определял антикоммунизм. Таковы, например, глобальный характер его завоевательной программы, его антисемитизм. Неверно полагать, что обе «тоталитарные системы» отрицали прошлое, семью, религию, искусство, культуру, науку. Фашисты проводили сравнительно осторожную политику. В защиту «немецкой семьи», например, они приняли даже законодательные меры. Их эклектичная идеология, привлекая различные слои населения — от безработных до владельцев монополий, — апеллировала и к патриархальным традициям, и к обновлению.