Средства, к которым прибегла группа Сталина, весьма разнообразны. Это — забвение или прямое уничтожение многих памятников. Преднамеренно отсекались многие корни старины. Москва и другие города во многом утратили своеобразие. Была в большой мере уничтожена историческая топонимия страны. Произошло повальное переименование городов, улиц, предприятий, учреждений. Многие оставшиеся памятники были осквернены. В храмах устраивались склады химических удобрений, гаражи, тюрьмы с пыточными камерами и крематориями, рестораны. Разрушение вековых ценностей питало социальную жестокость. Сжигались документы КГБ, МИД, материалы переписей населения. Закрывался доступ в архивы даже для научных сотрудников. Сравнивали с землей многие старинные кладбища, значение которых, естественно, нельзя ограничивать лишь источниковедческой областью. Огромный ущерб памяти народов и в целом их духовности нанесло грубое отступление от общепринятых обычаев войны. Главным образом по вине Министерства обороны по истечении десятилетий после Победы останки многих сотен погибших воинов Красной Армии не погребены.
Запущено музейное и библиотечное дело. В 30-е гг. дошло до распродажи за границу многих исторических и художественных ценностей. Многие учреждения культуры находятся в катастрофическом состоянии. Огромный ущерб делу нанесен фактическим устранением краеведения, получившего в России значительное развитие. В 1928 г. в школах был ликвидирован этот предмет. Подобная судьба постигла и изучение фольклора. Исследование повседневной жизни народов, в том числе с привлечением широкой общественности, очень сильно отстает от развитых стран мира[129].
Таким образом, сталинизм лишил научной основы историографию и популяризацию исторических знаний. Они стали инструментом безнравственного манипулирования массовым сознанием. Эта система не могла держаться на авторитете идей и опиралась лишь на власть. Фальсификация истории активно способствовала становлению и упрочению режима. Антинаучная методология, обслуживавшая сиюминутные интересы автократии, заслоняла от общества будущее, была не способна к использованию исторического опыта и социальному прогнозированию. Это сильно задержало развитие исторической науки, резко упал ее профессиональный уровень, она в значительной степени вернулась к догегелевским канонам. В условиях бурного подъема науки в современном мире это привело к отставанию советской историографии. По своим методологическим возможностям, предельной идеологизации, незнанию иностранной научной литературы отечественные специалисты, особенно по истории КПСС и советского общества, находятся на уровне зарубежных крайних консерваторов. Произошла деградация личности многих ученых. Возник конфликт между тем, что они думали и писали. Деспотия и в историках культивировала низменные качества: ложь, лицемерие, чинопочитание, страх, неспособность принимать самостоятельные решения. Такой образ мышления и поведения исключал обновление.
III. Сталинистские традиции в литературе о второй мировой войне
Основы советской военной историографии, как и знаний «для народа», заложены самим Сталиным. Он хотел скрыть свои грубейшие просчеты и прямые преступления и положил начало извращенному истолкованию главного — ответственности за развязывание войны, за поражение РККА 1941–1942 гг., цену победы. Во время перестройки история войны стала полем небывало острой борьбы мнений авторов научных, мемуарных, публицистических и художественных произведений различных направлений. Резко обострился спор между сторонниками сталинизма и антисталинизма в освещении войны. Литература о второй мировой войне возникла в СССР во время войны. Ее содержание определили подходы и суждения Сталина, собранные в книге «О Великой Отечественной войне Советского Союза» и других изданиях. Книга много раз переиздавалась массовыми тиражами на языках народов СССР и других стран. Она стала своеобразным евангелием для сталинистов. Само по себе описание событий на основе оценок его участников и других исторических источников — дело обычное. Искажение событий в угоду его участникам так же старо, как и сама история. Однако освещение минувшей войны — особый случай. Пропаганда, опиравшаяся на террор, сформировала угодные Сталину представления о войне. Их до сих пор разделяют многие граждане и, что особенно нетерпимо, многие историки.
Выступления Сталина в годы войны могут служить полноценным свидетельством его лживости, привычки перекладывать собственную вину на других, уверенности в собственной безнаказанности. Многие известные теоретические положения о войне Сталин приписывает себе в расчете на то, что большинство читателей не могли уличить его в плагиате. В качестве же источника по истории самой войны выступления Сталина весьма малопригодны. Военные историки должны критиковать их как любой другой источник, но не пребывать в жалкой зависимости от них.
Приказы наркома обороны, другие документы, представленные в сборнике Сталина, носят сугубо пропагандистский характер. Они рассчитаны на определенное восприятие внутри страны и за рубежом. Меньше всего их автор претендовал на объективное изложение событий, их анализ. Ставка делалась на внешний эффект. Таковы приведенные и 6 ноября 1941 г. заниженные сведения о советских потерях и завышенные — о потерях немецких; уверения в том, что силы Германии уже иссякают, в ней «царят голод и обнищание», она «истекает кровью». «Еще несколько месяцев, еще полгода; может быть годик, — гитлеровская Германия должна лопнуть под тяжестью своих преступлений». Трудно сказать, было ли это выражением незнания или преднамеренной дезинформацией. Впрочем, находятся люди, которые оправдывают это как «ложь во спасение». Поражают примитивные приемы, к которым прибегает «вождь», чтобы поднять дух народа и армии. С полным основанием А. Курносов в работе «Памятные книжные даты. 1991» противопоставляет обращениям к народу Сталина аналогичные речи У.Черчилля. Последние отличаются искренним признанием тяжелейшего положения собственной страны, уважением к согражданам. Бросаются в глаза многочисленные противоречия в выступлениях Сталина. Так, для широкой публики на первое место в ряду причин поражения Красной Армии летом 1941 г. выдвигается отсутствие второго фронта западных союзников, который отвлек бы от советско-германского фронта часть германских сил. В приказе же № 227 от 28 июля 1942 г. вся вина возлагается на войска, трусов и паникеров.
Нельзя разделить мнение о том, что сборник сохранил сейчас лишь источниковедческий интерес. Многие мысли Сталина, к сожалению, продолжают жить. Сошлемся сначала на статью, опубликованную в энциклопедии «Великая Отечественная война 1941–1945» (1985). По мнению ее безымянного автора, в этом сборнике отражены важнейшие положения ленинского учения о защите Отечества, программа борьбы с агрессорами, раскрыты причины войны и сущность фашизма. Сталин осуществил будто бы научный анализ обстановки на этапах войны, показал источники победы, развил ряд важнейших положений военного искусства. Мы вернемся еще ко всем этим несостоятельным утверждениям.
В ответе на письмо Разина Сталин продолжает начатое в книге «О Великой Отечественной войне». Он стремится реабилитировать себя, присвоить себе славу «великого стратега», развенчать вклад Ленина в разработку военной теории и его роль в руководстве войной. Автор прибегает к ложному сравнению Ленина — профана с Энгельсом — «знатоком военного дела». Впрочем, Сталин упрекнет и Энгельса, имевшего неосторожность высказать будто бы ошибочное мнение о военных способностях Барклая-де-Толли. Пытаясь дискредитировать Ленина, Сталин фабрикует ленинские рекомендации молодым преемникам досконально изучать военное дело.
Стремясь изобразить, как далеко позади он оставил Ленина, Сталин обращается к сугубо специальным вопросам военной науки, стратегии и тактики. В деле критики доктрины К. Клаузевица, пишет Сталин, мы, «наследники Ленина», не связаны никакими указаниями Ленина. Дальше — больше. «Вождь» решается «раскритиковать» не только Клаузевица, но и всех военных теоретиков Германии, включая В. Кейтеля, хотя его таковым и в фашистской Германии никто не считал. Подход чрезвычайно прост: если эта страна дважды потерпела поражение за последние 30 лет, значит ее «военная идеология не выдержала испытания». И поэтому нужно «покончить с незаслуженным уважением» к немецкой военной науке. Мы, победители, должны подвергнуть ее критике. Сбрасывая со счетов весь германский военный опыт, Сталин предпочел умолчать, по крайней мере, о двух обстоятельствах. Немецкая «военная идеология» устами генерала Л. Бека заявила Гитлеру накануне войны, что эта война будет проиграна Германией с первым же ее выстрелом. Обошел молчанием Сталин и вопрос о том, какой ценой удалось победить немцев при всей «отсталости» их науки. Ответ Сталина содержит прямое требование к военным историкам изучать отступление как «законную форму борьбы» и контрнаступление как «очень интересный вид наступления». Им явно владела навязчивая идея о поражениях Красной Армии в 1941–1942 гг. Историки должны были заняться опытом «старых парфян», которые завлекли римлян в глубь своей страны, и гениального полководца Кутузова, который загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного контрнаступления.
Свои упражнения с историческими параллелями «вождь» начал в беседе с И. Майским еще в декабре 1941 г. Дипломат спросил его: «Можно ли считать, что основная линия стратегии в нашей войне и войне 1812 г. примерно одинакова, по крайней мере, если брать события нашей войны за первые полгода». Сталин возразил: «Отступление Кутузова было пассивным отступлением, до Бородина он нигде серьезного сопротивления Наполеону не оказывал. Наше отступление — это активная оборона, мы стараемся задержать врага на каждом возможном рубеже, нанести ему удар и путем таких многочисленных ударов измотать его. Общим между отступлениями было то, что они являлись не заранее запланированными, а вынужденны