Такое развитие военной историографии в 70—80-е гг. привело ее к современному кризису. Основные центры этой историографии никак не откликнулись на мощный вызов эпохи. Прошло почти 10 лет со дня издания 12-го тома. Но сотни сотрудников ИВИ, военно-исторических отделов институтов истории СССР и всеобщей истории, ИМЛ (возглавляли их соответственно Г. Куманев, О. Ржешевский, Б. Томан) не издали ни одного более или менее значительного труда. Все остальные издания представляют собой перепевы старых идей, переходящих из одной книги в другую. Показательно, что и такие издания весьма немногочисленны. Традиционная концепция дискредитировала себя, новой создать до сих пор не сумели.
С выходом в свет 12-томной истории второй мировой войны получила законченное оформление сталинистская методология военной истории. Могут возразить: было покончено с мифом о «великом полководце». Во-первых, с ним не покончили сами авторы 12-томника, ныне в него вдохнули новую жизнь. Во-вторых, осталась персонификация — один из основных принципов освещения войны по Сталину. В какой-то мере авторам 12-томника удалось преодолеть преувеличенное толкование роли Сталина в войне. Точнее: им не удалось восстановить в полной мере ту вакханалию, которая кипела вокруг имени Сталина до 1953–1956 гг. Брежнев и его креатура были вынуждены считаться с общественным мнением в стране и за рубежом. Когда в докладе о 20-летии победы Брежнев упомянул Сталина под аплодисменты большинства присутствующих и стала явной опасность возрождения сталинизма, 25 выдающихся деятелей науки и культуры направили руководителям страны письмо с предупреждением против пересмотра известных партийных решений. Авторы письма стали называться «подписантами», что в устах сталинистов звучало примерно так же, как «лишенцы», «окруженцы». Названная опасность не исчезла вплоть до весны 1985 г. Характерна реакция конференции в Волгограде, посвященной 40-летию Сталинградской битвы, на предложение известного снайпера В. Зайцева вернуть городу имя «вождя». Президиум, за исключением Самсонова, и подавляющее большинство других участников приняли это с одобрением.
Своеобразным проявлением культовой методологии явилось изгнание из истории войны имени Хрущева, ненавистного тогдашним властям. В то же время первое место среди деятелей, выигравших войну, стал занимать Брежнев. Если в учебнике по истории КПСС, изданном в 1959 г. под руководством Пономарева, имя Брежнева занимало место в числе секретарей обкомов, вошедших во время войны в состав военных советов, то в третьем издании учебника — это имя уже возглавило список лидеров партии, находящихся на фронте. В 12-томнике Брежнев предстает уже как одна из центральных фигур второй мировой войны. Он упоминается 97 раз. После избрания на пост генсека Ю. Андропова ИВИ спешно издал книгу «Карельский фронт в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». В ней Андропов упомянут 17 раз, чаще чем любой военачальник. Известно при этом, что ни Брежнев, ни Андропов в действительности не занимали такого исключительного места в ряду участников войны. Во времена Хрущева особое внимание уделялось Сталинградской битве, из числа причастных к ней полководцев — А. Еременко. Во времена Брежнева — битве за Кавказ, Малой земле, из числа полководцев — Гречко. Ничуть не преуменьшая заслуг военнослужащих 18-й армии, нельзя не заметить, что преимущественное внимание эта армия привлекла лишь вследствие того счастливого обстоятельства, что мало известный во время войны начальник ее политотдела позднее стал генсеком. Другие, не менее заслуженные армии, тщетно ждут своих историографов.
При описании Сталинградской битвы историографией, кино, беллетристикой на первое место выдвинуты Г. Жуков, В. Чуйков, Р. Малиновский. Отодвинуты на задний план А. Василевский, командующий 64 армии М. Шумилов, командир 4-го механизированного корпуса генерал В. Вольский и другие. Внедрена обедненная схема: Чуйков оборонялся, Малиновский предотвратил деблокирование 6-й армии, Рокоссовский принял ее капитуляцию, Жуков все возглавил. Действия же войск внешнего кольца окружения, например, остались в тени. Резко отрицательный отклик в прессе получил изданный ИВИ словарь-справочник «Великая Отечественная война 1941–1945» под редакцией М. Кирьяна (1988). По нелепой традиции составители включили в книгу биографии современных руководителей, которые уже по своему возрасту имеют весьма отдаленное отношение к войне. Так, А. Бирюкова фигурирует в словаре на том основании, что в ее выступлениях тема войны «занимает значительное место». Как здесь не вспомнить басню И. А. Крылова «Пустынник и медведь»?
Односторонность характеризует общую концепцию войны, ее периодизацию, трактовку отдельных событий, явлений, лиц. Война описана почти исключительно со стороны СССР. Но взгляд лишь с одной стороны — заведомо ложный. Он полностью соответствует сталинистскому провинциализму и обедняет в первую очередь отечественную историю. В лучшем случае воссоздана история военных действий Красной Армии, но не войны в целом. История же двух враждебных военных коалиций, государств их составляющих, то есть союзников и противников СССР, освещена тускло. Им отведено лишь пять процентов содержания изданных книг. Вне контекста всемирной истории изображается отечественная история некоторыми авторами, которые внешне отмежевались от сталинизма. Такова глава «Советский Союз в годы второй мировой войны» т. 2 книги «Наше Отечество». При таком подходе остается не изученным и бывший противник СССР. Он изображен слабым. Знания о фашизме остаются на уровне 30—40-х гг. Военным историкам внутренняя и социальная политика германского фашизма, его экономика известны лишь в самых общих чертах. Они следуют в этом пагубной традиции Сталина. Даже после окончания войны он допускал грубые ошибки при характеристике Германии. Так, в беседе с Г. Стассеном он утверждал, что в этой стране «экономикой управляли военные». Десятки вопросов остаются для военной историографии тайной за семью печатями. Был ли личный состав вермахта единым в идейно-политическом отношении? Раздаются старые голоса против дифференцированного подхода к этому предмету. Какими были взаимоотношения Гитлера и его генералов? Как относились к пакту от 23 августа различные политические и военные круги Германии? Насколько значительными были разногласия в германском руководстве относительно дальнейших действий после завершения начального периода войны (на Москву или Киев?). Как проходила дискуссия Гитлера и ряда его приближенных о перемирии на Восточном фронте?
Война — процесс многосторонний, по меньшей мере двусторонний, ее и нужно показывать лишь как взаимодействие во времени и пространстве воюющих блоков, противоборство их вооруженных сил, экономического, идеологического и иных потенциалов с учетом их важнейших характеристик, в их развитии от начала войны до ее окончания. «Нельзя писать о падении Берлина, забыв о Минском шоссе сорок первого года», — требовал Симонов. Однако до сих пор описывают почти исключительно героическую сторону войны. Война — чрезвычайно сложное явление. Самая высокая поэзия там причудливо переплеталась с самой низкой прозой. Нужно быть безнадежным идеалистом или лжецом, чтобы называть такое мнение о войне «очернительством». Односторонность проявляется в самых различных случаях. В этом духе пишут о происхождении войны, позиции Англии, Франции, СССР на московских переговорах 1939 г.; будто бы западные державы действовали сплошь негативно, СССР — только безукоризненно; рассматривают эти переговоры в полном отрыве от проходивших одновременно с ними секретных советско-германских переговоров. Ряд историков вслед за Сталиным считают, что пакт 23 августа был выгоден лишь СССР. Другие впадают в противоположную крайность.
Односторонне оценивают ход войны, различные битвы, сражения. Уделяют внимание лишь победам Красной Армии, обходят молчанием ее поражения. То же характерно и для освещения источников победы. Среди канонизированных впоследствии военной историографией пяти «постоянно действующих факторов», решающих судьбу войны, Сталин не нашел места пространству и времени[134]. Не избежало идеализации и освещение итогов войны. Жестокие потери СССР или занижаются, или упоминаются вскользь. Вопрос об ответственности за эти потери обходят молчанием. Пишут об «ущербе, нанесенном нашествием»[135]. Однако в этом повинны не только «пришельцы». Аналогичным образом рассматривается возникновение «холодной войны». Часть авторов воздерживается отвечать на вопрос о ее виновниках, сообщалось о «резком обострении отношений между бывшими союзниками по антифашистской коалиции», другие возлагают ответственность только на западные державы[136].
Односторонне отражена роль народа и личности в войне. Народу, как безликой массе, посвящены общие пустые фразы, если не считать описания подвигов нескольких десятков лиц, заимствованного в основном из пропаганды военных лет.
Односторонний подход проявляется в широко распространенных в военной историографии противопоставлении узкоклассового и национально ограниченного общечеловеческому, упрощенстве. Так, в стане коллаборационистов всегда «оказывались» исключительно бывшие помещики и кулаки. Авторы книги под редакцией С. Тюшкевича[137], объяснили истоки экономического поражения государств-агрессоров прежде всего реакционными политическими целями войны и пороками социально-политической и экономической систем. Однако США и Англия имели в принципе такую же социально-экономическую систему, но оказались в числе победителей. Дело, разумеется, главным образом в том, что блок агрессоров обладал несравненно меньшей экономической силой, чем их противники в капиталистическом мире. Это подчеркивалось еще на XVIII съезде ВКП(б). Нападение этого блока на СССР лишь усилило антифашистский фронт. Между прочим, во многих трудах западных историков довольно четко выражена мысль: причина поражения Германии кроется в недооценке сил противников, особенно Советского государства.